Вяземский. Чтобы объяснить поведение Пушкина, нужно обвинить тех, кто замешан в этой истории. Но обвинения не обосновать известными пока фактами.

Тургенев. Мы перешли к осуждению поэта?

Вяземский. Да нет… Это наши суждения о человеке, которого мы знали лучше других А что касается осуждения… Боюсь, что на его месте мы повели бы себя не лучшим образом. Но сердце русского не может колебаться в выборе: оно целиком становится на сторону Пушкина и видит в нем только жертву.

Жуковский. Мы безусловно пристрастны. Я и сам подозревал себя в излишних эмоциях. Надеюсь, суд истории будет более взвешенным и объективным.

Тургенев. Для суда нужны факты, истцы и ответчики.

Жуковский. Истцом будет народ русский и не в одном поколении. А пока… Возможно, и не пришла еще пора подробно исследовать и разоблачать тайны, окружающие несчастный конец Пушкина. Надеюсь, и наш нынешний разговор не станет предметом обсуждения в каких-либо досужих беседах.

Геккерен. Я не предполагал, ваше сиятельство, что буду вынужден обратиться к вам с подобным письмом.. Но честь моя, как честного человека и как члена общества, оскорблена, и я вынужден дать вам некоторые объяснения. После ареста сына в связи с кончиной Пушкина чувство элементарной порядочности не допускало меня бывать в обществе. Такое поведение было неверно истолковано, его сочли за молчаливое осознание вины, которую я будто бы чувствовал за собой во всем совершившемся. Эти нападки легко опровергнуть, появись я в обществе, ибо они порождены лишь праздностью и недоброжелательством. Но клевета могла дойти до государя, потому я и обращаюсь к вам.

Оскорбительное для моей чести письмо Пушкина я передал вам. Из него видно, что г-н Пушкин неверно истолковал мои действия. Так, он обвинил меня в анонимных письмах, к которым я не имел ни малейшего отношения. В чьих интересах они появились? Полагаю, что это шутки молодых людей, пытающихся перенять европейские нравы. Но, как мы убедились, эти шутки не для России. Неправильно были поняты и мои разговоры с госпожой Пушкиной. Я лично неоднократно предостерегал ее от пропасти, в которую она летела. Я влиял и на сына, и он написал ей по моему требованию письмо, где отказался от каких-либо видов на нее. Я сделал то, что должен был сделать, и совершенно не жалею об этом…

Геккерен. Письмо я отправлю Нессельроде, и пусть он лично передаст его государю. Надеюсь, мои объяснения дойдут до императора и убедят его, что я не мог поступить иначе… Получив хотя бы несколько слов в оправдание моего поведения, я бы чувствовал себя вправе оставаться при Дворе. Я в отчаянии, если придется оставить Петербург, если я не смогу служить моему государю здесь… Но теперь уже его величество решит, должен ли я быть отозван, или довольно поменяться с одним из моих коллег. Немедленное отозвание было бы громогласным выражением неодобрения моему поведению. Порицание моих действий исходит от кругов, не знающих всех обстоятельств дела. Но я получил знаки сочувствия от всего петербургского света. Перевод куда бы то ни было – лучшее решение… эта мера, удовлетворяя настоятельной необходимости, показала бы, что я не лишился доверия моего августейшего повелителя. Но… Пушкин! Я должен объяснить Вестолку, что это за человек…

Геккерен. О Пушкине мне доводилось неоднократно говорить с влиятельными и уважаемыми людьми. Это был дурной человек, по общему мнению. В то время как его честь литератора охранялась почитателями, честь честного человека насчитывала лишь немногих друзей. Пушкин омрачил свое имя падением в революцию. Несмотря на милости царя, Пушкин считался в оппозиции и вызывал к себе самое пристальное внимание высших российских властей. Пушкину рукоплескали лишь низшие чиновники и студенты, находившие в его произведениях отзвуки собственных чувств. Но смерть его открыла существование целой партии, главой которой он был, может быть, исключительно благодаря своему таланту. Эту партию можно назвать реформаторской. Если вспомнить, что Пушкин был замешан в событиях, предшествовавших 1825 году, то можно заключить, что такое предположение не лишено оснований.

Геккерен. Бог мой! Наконец-то! Ты оправдан? Помилован?

Дантес. Жив, значит, помилован. Если не считать таких мелочей как разжалование и высылка из России… Моя одиссея продолжается, но уже с Пенелопой. Где она, кстати?

Геккерен. На прогулке… Я сейчас же пошлю за ней.

Дантес. Представляю моего провожатого…

Новиков. Унтер-офицер Новиков. Уполномочен отконвоировать рядового Дантеса за пределы Российской империи.

Геккерен. Мне, надеюсь, нет необходимости представляться?

Новиков. Не утруждайте себя… В вашем распоряжении полчаса. (Выходит).

Геккерен. Ну и прекрасно. (Дантесу). Так что суд?

Дантес. Судом и я, и Пушкин приговорены к повешению. Но я избавил суд от лишних хлопот, отправив Пушкина к праотцам, а благодарности не услышал.

Геккерен. Будь серьезней, Жорж. Суд разобрался во всех обстоятельствах дела? Мадам Пушкину приглашали в суд? Потребовали у нее наши записки и письма, где мы увещевали ее?

Дантес. Предложение такое было, но вдову тревожить не стали: она в трауре, вошли в ее положение. Думаю, что и к лучшему.

Геккерен. Но она могла открыть многие факты!

Дантес. Чем меньше фактов, тем легче выносить приговор.

Геккерен. Ее пожалели, но втоптали в грязь твое доброе имя?!. Она завлекала тебя и о своих успехах рассказывала мужу! Это ли не безнравственность? Надо было под присягой взять с нее показания о ее устремлениях в соблазнении жениха, а потом и мужа своей сестры! Судьи должны были выслушать ее для беспристрастного вынесения приговора!

Дантес. Напрасно возмущаешься. Предметом разбирательства была дуэль, а не нравственность причастных к ней.

Геккерен. Не понимаю судейского рыцарства! Сам факт приглашения ее в суд свидетельствовал бы о ее виновности.

Дантес. Дело пересмотру не подлежит. И даже хорошо, что ее не пригласили.

Геккерен. Страсть затуманила тебе глаза…

Дантес. Ни в коей мере… Если ты подозреваешь ее в хитрости, то как можно рассчитывать на ее чистосердечные показания? Мало того, дамы непоследовательны и непредсказуемы. А в данном случае и пристрастия нельзя исключить.

Геккерен. Ты так думаешь? Но твое легкомыслие и безрезультатное волокитство дорого нам обошлись. Заурядная интрижка с неверным существом, коим является любая женщина, не стоила того.

Дантес. Ты и сам играл не последнюю роль в этой истории.

Геккерен. Да. Я торопил события, чтобы ваш флирт не перерос в роман, чтобы быстрее наступило охлаждение, обычное после достижения цели. Свою мысль готов подтвердить сонетом Шекспира…

Дантес. Я не поклонник поэзии… и поэтов тоже.

Геккерен. И все-таки послушай: (Берет со стола книгу, читает.)