Вячеслав Самошкин Строптивый ветер Еще вчера была война Еще вчера была война, ее следы – повсюду. Звенит в душе ее струна, пока живой я буду. Нет, я на фронте не бывал, я был еще младенцем, когда наш флаг затрепетал над пораженным немцем. Винтовку в руки я не брал, не знал страды походной, но с молоком грудным впитал я вкус беды народной. …И студебеккер тарахтел, нас мчал к Саур-могиле. Донецкий ветер песни пел нам о войне и мире. В дымке детства Тополь, твой зеленый китель, сапоги и галифе… Ты как будто мой родитель, в дымке детства, вдалеке. Моды шик послевоенной — вечный сталинский мундир: фронтовик и бывший пленный, кто-то даже не военный, бывший зэк и конвоир… Помню, солнце пригревало, становилась жизнь добрей. Мать Россия выползала из советских лагерей. Портреты В детстве времени помню приметы: на меня со страниц букварей, отовсюду, глядели портреты знаменитых советских вождей. Ленин в галстуке черном, в горошек, как у птицы весенней крыло. Столько мыслей внушало хороших благородное это чело! Рядом Сталина, вполоборота, вид торжественный, грудь в орденах. Беспримерного духа работа, всех врагов повергавшая в прах!.. Но становится тайное явным, из щелей выползает и нор: то, что было в семнадцатом главным, — узурпация власти, террор… Беззакония грех изначальный обернется великой бедой и для многих дорогой печальной, вместо будущего – в перегной… И развенчаны будут кумиры — их портреты поди обнаружь! — надзиратели и конвоиры наших пленных, обманутых душ. … Свято веря в красивую сказку, в школу звонко печатаю шаг. И портрет Ильича на раскраску на асфальте разложен в растяг. Мавзолей Тщетно бьется Егорий, упирается змей… Кремль, стена-крематорий, словно храм мавзолей. Вдоль стены – погребенья, изваянья вождей. Их суровые тени с каждым годом бледней. Не вождя, не мессию — вы на площади сей хоронили Россию и ее палачей! На смерть Солженицына
Как будто отрезали руку и смерть загляделась в упор… Товарищи, дайте мне рупор: «Оркестр, ре минор, ре минор!..» Пусть Моцарта грянут гобои! Но реквием слушать нет сил… Россия хоронит героя, кто к жизни ее воскресил. Герб Шесть часов. По стойке смирно стрелки встали на часах. Дым из труб встает надмирно в заполярных поясах. Просыпается планета. Всходит солнце за бугром, как стозвонная монета с отчеканенным гербом. Нет, постой, вся сцена эта — он и есть, советский герб!.. Только молот сгинул где-то и прошел по яйцам серп. Вечерний звон Сошли как будто с полотна: плёс, церковь и лесок, богатый на полутона… Вечерний свет высок. Но где же сам вечерний звон, что Левитан воспел? В какую бездну канул он? В советский беспредел? Я знал и чувствовал давно: ко мне вернется он, с родным закатом заодно, и колокольный звон. Тогда отступит время вспять, туда, где был он нем. Кого он будет отпевать, увы, понятно всем. …Закат эпохи. Eй вдогон горит лучей шафран. Вечерний звон, вечерний звон… А где же Левитан? Сквозь дождь Полнометражный шум дождя, гул несмолкаемый турбины, а если вслушаться, с трибуны — речь пролетарского вождя. Все это было, было, было, да вот по кладбищам остыло. Не остывают только в сердце, сквозь дождь, былого килогерцы. Я помню Я помню, как сдвинулись сроки и предначертанье сбылось и номенклатурные щеки уже раздувать не пришлось. Я помню, как сдвинулись вехи, как сыпались искры из глаз… Смежила таинственно веки эпоха, взрастившая нас. И сделалось небо с овчинку! И заговорили гроба… И малою, тонкой былинкой качнулась под ветром судьба. |
