Славка нам подмигнул. Роза и Герман Иванович направились к Прохору. Прохор начал: и вот я… а вот жители… простые избушки… сохранение деревянного зодчества…

Роза согласно кивала, потом позволила себе высказать некоторые сомнения по поводу данного решения.

– Я позволю себе высказать некоторые сомнения по поводу этого решения (так она всегда начинала). Я целиком и полностью согласна с вами и разделяю ваши заботы о сохранении деревянного зодчества. Но задача проекта – современный поселок. Нам важны ваши собственные разработки.

Кислушка хмыкнула и сообщила, что лучше предков все равно ничего не придумаешь.

– Вы считаете, – обратилась к ней Роза, – что наш проект не имеет смысла?

Герман Иванович, сцепив руки на груди, изучал Прохоровские домики.

Мы ждали, что он скажет.

Он сказал:

– А ведь интересно может получиться… Музей под открытым небом – «Уральское народное жилище». Что в нем показать? Избушки туда свезти, а какие? Устроить крестьянский двор, двор «промышленника», двор «захребетника». А разместить как? Свободно? На речке Кашка, на низких плодородных берегах стоят, не подчиняясь прямолинейным и каким-либо другим правильным формам, усадьбы. В деревне Ялани избушки тоже свободно разбросаны среди холмов на солнечном пологом склоне.

Или сгруппировать дворы вокруг озерка? Это тоже интересная планировка – дворы вокруг пруда, святого источника, вокруг площади с церковкой.

Избы в старину строили и вокруг бугра, на котором ставили большие амбары с огромными тесовыми крышами. Все окна выходили на амбары – они всегда «на глазах».

Такой план замкнутой формы редко встречается, он сохранился лишь в немногих селениях, удаленных от трактов. На Урале преобладает линейная застройка – прибрежные и придорожные поселки. Они повторяют плавные изгибы рек, широко раскрыты на воду, или тянутся вдоль трактов, и дома обращены друг к другу.

И, наконец, регулярная застройка – по намеченному плану с обязательной прямой улицей. Она появилась на Урале Указом Петра. Широкие улицы, однотипные участки дворов, геометрические формы площадей были обязательны для поселков-заводов. Хотя в них и были те же избы, какие привык рубить крестьянин в деревне.

Не забудем и про уральский поселок-крепость. У него был грозный вид – острожные или городовые стены, проезжие башни с воротами, глухие и наугольные башни, рубленные из кондового леса восьмериком на продолговатом четверике.

В XVIII веке по всему Уралу сложилась система укреплений – острогов. При строительстве крупных заводов острогов стало не хватать. Петр Первый подписал приказ о крепостях: для защиты заводов и слобод поставить по границе деревень укрепления палисадами и пушками.

– Ничего нового он не сказал, – прокомментировала Кислушка на переменке, – все это мы на лекциях по градостроительству слышали.

Прохор молчал, обхватив голову руками, а мы со Славкой ему страшно завидовали. Славке расхотелось делать футуристический поселок под тремя крышами, а мне тем более расхотелось портить луг возле леса сельскими блокированными домиками из стекла и ячеистого бетона. То ли дело у Прохора!.. У него все эти скучные серые избенки вдоль прямых скучных улиц (линейной и регулярной планировки) становились домами под шатровыми крышами, под два, под три и под четыре коня. Их рубили добротно, старались, чтобы легло бревно к бревну, на крышах резали коньки, курицы, веселых зверей и диковинных птиц.

А что за чудо – эта церковка с двускатной крышей! На колоколенке – главка с крестом. Главки покрыты «в чешую», как еловые шишки, фигурными дощечками – лемехом. Лемех из осины строгался до блеска, и главки днем были голубыми – от неба, а на закате – золотыми. Колокольни отдельно стояли – граненые срубы-башни, наверху – звонницы. С шатром на столбах. Часовенка с интересной клинчатой кровлей. А вдоль дороги – лавочка, трактирчик, постоялый двор, торговый ряд, где бабушки картошку свежую продают… Мы уже сгрудились возле лотка, пахло скошенным сеном, свежей стружкой, теплым лесом смолистым, по зеленой траве были разложены деревянные мостки-тротуары, и мы побежали по ним от домика к домику, они росли как грибы, где хотели.

– Слушайте, – сказал Прохор, выйдя из глубокого раздумья, – нам нужно специализироваться. Я в библиотеке больше одной минуты не выдерживаю, а Зина Шустова у нас человек серьезный. Пусть и возьмет на себя реферат. Пойдет за нас за всех в библиотеку, и мы по-братски ее записи поделим. Но, Зина, учти, мне нужен материал по уральскому жилищу. Ты, Люба, будешь за графическую часть отвечать. А мы со Славкой, как мужики, возьмем на себя тяжелую работу: натянем планшеты, макеты сделаем. Согласны?

Мы дружно ответили: да.

Моя бригада изумляла меня своей работоспособностью – Слава Дмитриев сделал великолепный макет, Прохор Миронов изрисовал листы всевозможными перспективами «Музея под открытым небом», Зина Шустова приготовила реферат с изящными схемами и рисунками поселков, Люба Давыдова развесила на стенке за собой многочисленные варианты. Владимир Григорьевич развел руками:

– Не знаю, что с вами делать, Давыдова! Можно, конечно, до бесконечности плодить варианты, но работа с места не сдвинется. А вы попробуйте-ка один вариант до конца довести!

И вдруг тихая, на вид такая безответная Давыдова замерла, напряглась и выпалила:

– А я и доведу до конца, если хотите знать!

– Ну-ну, конечно! Конечно, доведете! – миролюбиво согласился Владимир Григорьевич.

– Только не знаю, который доводить, – и она посмотрела с испугом на свои варианты.

Действительно, каждая конкретная ситуация может иметь бесконечное множество решений, а остановиться нужно на оптимальном. Но кто знает, которое оптимально? Я знаю? Хорошо бы это множество просчитать на ЭВМ. Так, наверное, когда-то и будет. Но когда?

Мы можем оценить все варианты и, отобрав из них самый-самый, сделать еще один. (А за ним следующий.) Но как оценивать эти варианты? По каким критериям? Сколько раз и мы сидели с ворохом калек, пока не приходил преподаватель и не выуживал какую-нибудь. Это была колоссальная помощь, мы полагались на его чистой воды субъективизм. А он полагался на наш:

«Я ничему не могу вас научить. Вы учитесь у себя, у своей работы, у своих проектов, вы научитесь себе доверять».

Мы думали, нет! Мы думали, интуитивный поиск – сплошной туман, раз мы не осознаем условия действий, вслепую движемся к цели.

– Давайте начнем, Давыдова, с простых плюсов и минусов, – предлагает Владимир Григорьевич и усаживается. – Начертим две графы: плюс, минус. Рассмотрим каждый вариант с одних и тех же позиций. С каких? Давайте думать, анализировать то, к чему пришли интуитивно. «То, что открыто для сердца, не составит тайны для разума», Фейербах. Интуиция – это!.. Попробуйте без нее – никакие знания не помогут.

Таинственные критерии наконец проклевываются. Владимир Григорьевич спрашивает: вам все понятно? Люба неуверенно кивает. Владимир Григорьевич признается, что ему как раз не все понятно, но к следующему разу он непременно разберется и принесет «шкалу оценки».

Мы выходим на улицу.

У фонарей кружатся снежинки.

Возьмем хотя бы те, что ложатся на рукав моего пальто – пожалуйста, бесконечное множество вариантов. А кто возьмется выбрать из них лучшую?

Задираю голову – с неба сыплются мириады вариантов… Что с детства мы видим вокруг? Унылые серые дома, затрапезные киоски, разбитые урны. Серость плодит серость, серое окружение – серое воображение. Мы с детства так привыкаем к этому, что нас уже не шокирует серость. Вырваться из нее!

– Герман Иванович, – спрашивает Роза Устиновна, – о чем вы так глубоко задумались?

Она улыбается. У нее красивые губы, четко очерченные, правильные черты лица, прямой (классический) нос, брови – дуги, снежинки тают на коже, и это меня удивляет – так она не мраморная?

Зина Шустова скинула с меня одеяло, встряхнула: пошли!