Давыдова, покраснев и продолжая улыбаться, чуть ли не сползла со стула под стол и, спрятавшись за сумку, все так же поглядывала из своего укрытия на Владимира Григорьевича.
На кафедре я спросил, зачем же он с ней так сурово.
– Вы о Давыдовой? – поинтересовалась Роза Устиновна. – Она у нас замочек с секретом!
Роза Устиновна читала лекции по озеленению, была кандидатом сельскохозяйственных наук, доцентом нашей кафедры и женщиной неопределенного возраста.
– Способная девочка, никто не спорит, – сказала она, – но характерец!..
– Талантливая, – уточнил Владимир Григорьевич. – Только не подозревает об этом.
– Но характерец!..
– Без характерца она пропадет. В нашей стране не любят талантливых – они нестандартно мыслят.
– Поэтому, – тонко улыбнулась Роза Устиновна, – Давыдова у нас на особых правах… Мы опекаем ее, готовим к суровой жизни. Хотя, по-моему, она прекрасно умеет постоять за себя.
– В этом пункте, уважаемая Роза Устиновна, наши мнения расходятся.
– Что вы, что вы, уважаемый Владимир Григорьевич, вам виднее, вы – заведующий кафедрой, вы оцениваете ее исключительно оригинальные проекты! У нее, – пояснила мне Роза Устиновна, улыбаясь, – исключительно «отлично» или «тройка с тремя минусами». Среднего не дано.
Перемена закончилась, и мы пошли в аудиторию.
Мы дружно зашуршали кальками, прикрывая ими конспекты по философии. На третьем курсе у нас началась философия. Мы благополучно разделались с историей партии (первый курс), с научным коммунизмом и политэкономией (второй курс) и теперь готовились к предстоящему семинару по философии, делая вид, что раздумываем над поселком.
Славка не раздумывал, а что-то лепил из пластилина. Я смотрела. У него получались три гладенькие холма. Между ними протекала бумажная речка. Я ждала, что будет дальше, но на этом Славкин пыл и угас.
Он шепнул мне уныло, что поселок все равно рано или поздно появится. Может, даже в самые последние дни перед сдачей. Так уже часто бывало.
Тут мы обнаружили, что занятия проходят не как обычно. Обычно нас вызывали по одному к преподавательскому столу, и мы там, тихо шепча, отдувались. А сейчас нам придется отдуваться на месте – преподаватели подходили к нашим столам, и все, что мы могли сказать в свою защиту, оборачивалось обороной каждого против всех, ведь теперь все слушали.
Мы приписали это новшество новенькому и гудели как потревоженный улей.
Я решила, что сдамся сразу, без всякой обороны, мне нечего было защищать.
Очередь постепенно доходила до нас. Мы попрятали конспекты в столы. Новенький, как завороженный, приблизился к Славке. Сел, разглядывая Славкины горки. Встал, подвинул горки к себе, осторожно обошел стол, снова сел, и, вот ей-богу не вру, раздалось довольное мурлыканье.
– Мрр, замечательно, мрр!
Славка вытянул шею, порозовел, не понимая, что же такого замечательного нашел в его горках новенький. Владимир Григорьевич кивнул одобрительно, напомнил о СНИПах и типовых сериях. Новенький не хотел о них вспоминать, снял очки, протер, снова надел, и глаза за толстыми стеклами стали крошечными буравчиками. Здесь идея, сказал он, образ, достал из кармана толстый цанговый карандаш и гибкими, красивыми линиями изобразил Славкины идею и образ. (Славка был потрясен.) Владимир Григорьевич согласился, и оба принялись обсуждать возможности такого решения, замелькали названия поселков, журналов, имена архитекторов, участников конкурсов, авторов экспериментальных проектов, и я в который раз пообещала себе: пойду в библиотеку, пересмотрю журналы и даже книги, возьму на абонементе СНИП… один, одного мне хватит.
– Замечательно! – сладко пропела Кислушка после занятий. – Славик, что за образ! О, какая идея!
Славка растаял:
– Ой, Кислушка, а ты тоже их оценила?!
Кислушка закатила глаза.
– Ах, ох, – вздыхала она, а мы упражнялись в остроумии, пытаясь определить, что напоминают эти гладкие выпуклости.
Владимир Григорьевич с трудом втиснулся за свой столик, вскинул руку, отодвинул белоснежный манжет, посмотрел, прищурившись, на часы:
– Заседание кафедры считаю открытым. Присаживайтесь, пожалуйста. У Германа Ивановича есть интересные предложения.
Роза Устиновна потрогала пучок черных волос, взбила кокетливую челочку, присела, положила перед собой стопку чистой бумаги, достала ручку… записывать мои интересные предложения.
Владимир Григорьевич постучал по часам:
– Герман Иванович, у вас в распоряжении пятнадцать минут.
Я в них уложился.
Роза Устиновна ахнула:
– Студенты и без того перегружены! Они никак не могут мне сдать курсовую по озеленению! А вы хотите, чтобы они… Вы хотите, чтобы они занимались исключительно проектированием.
Владимир Григорьевич удовлетворенно покхекал. Опираясь двумя руками о стол, встал. Походил, разминаясь, по кафедре. Снова сел. Стул жалобно заскрипел.
Кафедра у нас новая, сказал он, начинаем с нуля, экспериментируем, ошибаемся. Резервы времени найти – в наших силах. Давайте подумаем. Например, вашу курсовую по озеленению, Роза Устиновна, можно выполнить конкретно по поселку – и полезно, и экономия времени. То же самое и с организацией строительного производства – договоримся с кафедрой, пусть приходят к нам на проект, консультируют, это я возьму на себя. Мы даже можем договориться с кафедрой иностранных языков – пусть свои тыщи переводят по нашей теме, пусть изучают зарубежный опыт и используют его.
Я согласна с вами, Владимир Григорьевич, сказала Роза Устиновна, мы должны поставить перед студентами четкие ориентиры, ведь занятия в ВУЗе – это организация ориентировочной деятельности студента. Мы составили план, но многого не учли. Поэтому так тяжело проходит этот этап – мы просто застряли на функциональном зонировании поселка и никак не можем перейти к планировке. Мы с вами не дали четких ориентиров, вот и строится наш процесс обучения методом проб и ошибок.
К сожалению, продолжала Роза Устиновна, этот способ приобретения знаний пока ведущий… Главное для студента – сдать курсовую, «спихнуть». А сам процесс работы им непонятен, поэтому неинтересен. Отсюда – отрицательное отношение к самому процессу обучения. Он попросту неэкономичен.
Но есть и другой путь – обучение на полной ориентировочной основе, когда главным становится получение знаний при помощи проекта, а не сам проект. Мы даем ориентиры, раскрываем основу действия и – получаем сознательный характер обучения, устойчивость знания. В каждом новом задании студент уже сам может ориентироваться, усвоив метод проектирования, этапы, задачи, цели. И коли мы избавляемся от фазы растерянности, мы выявляем резервы времени. Кроме того, получаем положительное отношение к процессу обучения.
Этот процесс может начаться с логически простого: с похода в библиотеку. В наше время уже невозможно и безграмотно творить без научного исследования, и мы должны прививать навыки и вкус к нему.
В заключении я хочу сказать, что учебный процесс – это передача информации от преподавателя к студентам. Если на лекции информация передается на группу слушателей, без учета их индивидуальных особенностей, то на практических занятиях – на каждого конкретного студента. Безусловно, такое направленное обучение эффективнее, и за рубежом оно применяется в привилегированных университетах: Льежском, Оксфорде, Кембридже, Принстоне… А у нас – только для подготовки кадров высшей квалификации, в аспирантуре и в нескольких специфических профессиях: для актеров, художников и музыкантов.
Поэтому я полностью согласна с уважаемым Германом Ивановичем, который вознамерился обучать студентов по этому элитному методу, я поддерживаю его молодой задор и энтузиазм, но – по плечу ли нам такая задача?
Владимир Григорьевич, откинув полы пиджака, засунув руки в карманы, стал раскачиваться с самым довольным видом. Глаза у него были хитрющие.
– Роза Устиновна, Герман Иванович, прошу вас подумать, по плечу ли нам такая задача, и передать мне ваши предложения о том, как нам ее разрешить, – он засмеялся.
