Естественно, что эти тенденции нашли отражение в искусстве раннего Возрождения. Порой неоплатоники разрабатывали целую программу для сюжета того или иного создаваемого художниками произведения искусства.

Одним из ярких художников флорентийского Ренессанса, творивших во времена правления Лоренцо Медичи Великолепного, был Сандро Боттичелли. Ему удалось избежать программной иллюстративности положений неоплатонизма. Без сомнения, его картины проникнуты «связью времен» – прошлого и настоящего; в них чувствуется и попытка объединения язычества и христианства. Но в них нет тенденциозности, напротив, они притягательны тихой созерцательностью, певучестью линий, сгармонированностью тонкого колорита, изысканностью образов.

Не забывает Боттичелли и об образе Гермеса-Меркурия. Он присутствует в известнейшем живописном создании художника – «Весна» (1477–1478, Уффици). Но наиболее яркий образ, где отразилась идея совмещения античной мифологии и христианской религии – Венера-Мария. Богиня, как непорочная дева христианства, одета в сине-красную одежду, но, как покровительница любви античного мира, она не может обойтись без резвящегося Амура, летающего не только над ней, но и над всем садом Любви – Эдемом.

И именно из этого сада, где танцуют грации – Любовь, Красота и Непорочность, где, едва касаясь земли, шествует богиня Флора, где ветер, догоняя нимфу, запутался в деревьях, где одновременно цветут весенние цветы и созревают осенние плоды, именно из этого райского места Меркурий изгоняет кадуцеем облака, посмевшие только «помыслить» нарушить покой, царящий в обители богов и на земле.

Возможно, что в картине просматривается еще одна связь. На этот раз не между античностью и христианством, а между планетами – Меркурием и Венерой. К. Г. Юнг, обобщая известные трактаты прошлого, писал о планетарном взаимовлиянии следующее: «Из-за своей наполовину женской природы Меркурий часто отождествляется с Луной и Венерой. В качестве своей собственной божественной спутницы он легко обращается в богиню любви – точно так же как в качестве Гермеса он итифалличен. Но называли его и “virgo castissima”. Связь ртути с Луной, т. е. серебром, очевидна. Меркурий как στιλβων, лучезарная планета, подобно Венере появляющаяся на утреннем или вечернем небосклоне под боком у Солнца,– тоже, как и Венера, φωσφορος, lucifer, Светоносец. Подобно Утренней звезде, только гораздо непосредственнее, он предвещает грядущий рассвет».35

Действительно, Боттичелли изображает Гермеса (Меркурия) в такой же накидке, как и у Венеры-Марии. Оба божества выделены композиционно: они одиноки, а группы, располагающиеся рядом с ними, только еще ярче подчеркивают это одиночество. Они и композиционные центры. Венера располагается в геометрическом центре композиции, Меркурий – в смысловом. Напомним, что европеец приучен рассматривать картину слева направо, а Гермес как раз и «располагается» первым на пути этого просмотра.

На двойственность Меркурия «намекает» и еще одна героиня композиции – грация Красота. Постановка ее фигуры практически идентична постановке фигуры Меркурия. Красота еще и ближайшая к Венере из трех граций. Возможно, что так художник показал «переходящую» к женскому аспекту двойственную сущность бога.

Совмещение языческого и христианского начал можно обнаружить и в памятниках архитектуры того времени. Такие тенденции отразились в творчестве еще одного сына Флоренции, изгнанного из республики вместе с родителями еще в детстве, но впитавшего дух ее свободы, – Леона Батиста Альберти. Даже современников архитектора, привыкших к свободомыслию, «смущала необычность церковных построек Альберти: папе Пию II (известному гуманисту Энею Сильвию Пикколомини) церковь Сан Франческо в Римини показалась похожей на языческое капище, церковь Сан Себастьяно в Мантуе напомнила Франческо Гонзага, сыну заказчика, одновременно церковь, мечеть и синагогу, наконец сам Альберти писал, что хочет придать церкви Сант Андреа в той же Мантуе вид “этрусского святилища”».36

Из этих сооружений нас привлекает храм в Римини. Правитель Римини Сиджизмондо Малатеста так же был поклонником неоплатонизма. Он даже перевез в Римини прах греческого философа-неоплатоника Гемиста Плетона. Храм, перестроенный Альберти для Малатесты, отражал дух новомодных тенденций. А на одном из рельефов этого храма можно было видеть и Гермеса, провожающего души умерших в мир иной.

Не менее интересен в вопросе соединения язычества и христианства собор в Сиене. В готическом храме каждого входящего привлекает напольная мозаика, созданная в период Раннего Возрождения (1480-е годы), с изображением другого популярного Гермеса – Гермеса Трисмегиста. Он здесь представлен вместе с Сивиллами, т. е. уравнен с пророчицами, предсказывающими пришествие христианства. Под ногами у «пророка» надпись – «Гермес Меркурий, современник Моисея». Рядом с ним показан человек в восточных одеяниях, вероятно, он и есть сам Моисей. Под левой рукой Гермеса изображена плита, поддерживаемая сфинксами. Она также имеет надпись. Вот ее содержание (в переводе с латыни): «Бог творец всего сущего с собою бога сотворил видимого и его сотворил первого и единственного, которому возрадовался и весьма возлюбил собственного сына, который зовется Святое слово».

Моисей держит книгу, которую придерживает и Гермес. На книге начертано: «Примите ваши письмена и законы, о египтяне». Эту надпись трактуют как мольбу законодателя евреев к законодателю египтян. Вероятно, она означает призыв к возрождению египетского благочестия и нравственности.37

В эпоху Раннего Возрождения художников привлекал не только высокий герметизм, связанный с христианством, но и низкий, связанный с магией. И хотя деятели Возрождения всячески отделяли себя от «черной» магии средневековья, они испытывали огромный интерес к «белым» магическим ритуалам. С особой силой он возрос после перевода Фичино «Асклепия». Причем, не только во Флоренции, но и в других регионах Италии, а затем и во всей Европе. Так, в Ферраре Козимо Тура с двумя другими художниками – Франческо дель Косса и Эрколе Роберти создали для герцога Борсо Д’Эсте в большом зале палаццо Скифанойя цикл фресок, представляющий своеобразный монументальный календарь. Можно сказать, что композиция каждой из фресок восходит к средневековым миниатюрам Часослова, где представлен тот или иной месяц в виде знака зодиака и род занятий, характерный для того времени. Если бы не одно «но». Наряду со знаками зодиака художники представляют еще образы античных богов, выступающих покровителями двенадцати месяцев, и образы трех деканов (демонов), соответствующих каждому месяцу.

Открывает цикл росписей «Аллегория Марта. Триумф Минервы». В верхней ее части представлена античная богиня, в нижней части – сцена сбора на охоту, в средней – зодиакальный Овен и три декана – высокий темный человек в белом; женщина, скрывающая одеждой, что у нее одна нога; человек со сферой или с кругом. Деканы хоть и изображены в современных художникам костюмах, это все равно египетские боги времени, не признанные еще Августином демоны герметической традиции. Именно их вызывали маги для решения тех или иных проблем. Но даже Фичино, «разбудивший» интерес к низкому герметизму, всячески избегал образов деканов в своих работах, больше склоняясь к образам планет. Можно сказать, что старинный спор между великими системами деканной и планетной астрологии решен у Фичино в пользу последней.38

Есть в феррарском цикле и изображение античного бога Меркурия на фреске «Аллегория Июня. Триумф Меркурия»…

Герметизм наглядно «проникает» и в Ватикан. Бернардино Пинтуриккио расписывает для папы Александра VI Борджиа в папском дворце личные апартаменты (1490-е гг.). В Зале сивилл (Sala de Sibille) художник с учениками изображает двенадцать сивилл, предвещающих пришествие Христа и двенадцать ветхозаветных пророков. Здесь же представлен Гермес Трисмегист в виде пророка с зодиаком. Следует отметить, что постепенно сфера с зодиаком становится атрибутом Гермеса Трижды Величайшего.