Джозеф Чемберлен, который в середине 1870-х годов был избран мэром Бирмингема на три срока подряд, стал воплощением этой политической этики. Он был богатым промышленником и, как и многие представители новой экономической элиты, происходил из нонконформистской среды. Чемберлен находился под влиянием философии муниципального активизма, которую впервые проповедовали нонконформистские священники в Бирмингеме. Сторонники "гражданского евангелия" утверждали, что лишения, болезни и смерть, царившие в промышленных городах, являются моральной мерзостью и что их богатые общины обязаны улучшать жизнь городских рабочих классов. Под руководством Чемберлена город Бирмингем стал пионером политически и экономически жизнеспособной стратегии воплощения гражданского евангелия в жизнь. Он брал долгосрочные кредиты под низкий процент у центральных государственных и коммерческих банков и тратил эти деньги на строительство санитарной и водопроводной инфраструктуры, а также на другие проекты, улучшающие благосостояние населения. В то же время город создал муниципальные монополии на воду, газ, электричество и общественный транспорт. Эти предприятия приносили прибыль, а деньги шли на погашение кредитов.
Стратегия Чемберлена оказалась очень популярной среди недавно получивших право голоса представителей рабочих классов, которые получали наибольшую выгоду, но не платили налогов. Как успешный бизнесмен, Чемберлен пользовался уважением многих влиятельных людей, которые в противном случае были бы настроены скептически. Хотя Чемберленом и его коллегами в значительной степени двигал альтруизм, что отличало их от Чедвика и ему подобных, экономические преимущества их стратегии также не были упущены. Они понимали, что игнорирование здоровья контрпродуктивно. Больной рабочий класс был вреден не только для городской бедноты, которая болела и умирала; он был вреден и для богатых владельцев бизнеса, которые полагались на их труд на своих фабриках. Недоброжелатели пренебрежительно называли реформы "социализмом газа и воды". Но городская беднота и городская экономическая элита образовали новый межклассовый альянс, который подорвал мелкобуржуазную цеховую демократию и ее идеологию laissez-faire, сводившую на нет усилия по улучшению санитарных условий и здоровья населения.
По мере распространения гражданского евангелия новая поросль муниципальных политиков стремилась не только к богатству своих городов. Вдохновляясь идеализированным представлением о великих городах-государствах классической Греции и Италии эпохи Возрождения, они стремились использовать процветание для поощрения жителей. С середины 1870-х годов все усилия санитарного движения за предыдущие четыре десятилетия начали объединяться. Генеральный регистратор продолжал регулярно публиковать данные о местных показателях смертности. Как и надеялся Фарр, эти цифры стали предметом гордости и позора для муниципалитетов, а владельцы фабрик начали искать города с наименьшим уровнем смертности, чтобы инвестировать в них.
К началу двадцатого века большинство местных органов власти в стране последовали примеру Чемберлена и Бирмингема и взяли под контроль коммунальное хозяйство своих городов. В 1905 году в первый и единственный раз в современной истории общая сумма денег, потраченных местными властями, превысила сумму, потраченную национальным правительством, поскольку они вливали средства в улучшение здоровья населения. Соответственно, в последней четверти XIX века уровень смертности в городах упал - в основном из-за резкого снижения инфекционных заболеваний, передающихся через воду, а не через воздух, таких как туберкулез. После 1866 года в Великобритании не было крупных вспышек холеры, а смертность от более распространенных, но менее страшных диарейных заболеваний стремительно сократилась. В 1870-х годах средняя продолжительность жизни в британских городах наконец поднялась выше уровня 1820-х годов. И с тех пор она продолжала расти. И неудивительно, поскольку к этому времени Великобритания стала преимущественно городским обществом, продолжительность жизни в стране, застопорившаяся на полвека, пошла по восходящей траектории.
Смерть в Гамбурге
В последние десятилетия XIX века почти во всех крупных городах Европы наблюдалось значительное улучшение санитарных условий, за одним заметным исключением. Гамбург, автономный немецкий город-государство, расположенный на реке Эльбе недалеко от места ее впадения в Северное море, был одним из крупнейших портов в мире. К 1892 году население города достигло 800 000 человек, поскольку люди переезжали из сельской местности в город в поисках работы в доках и на фабриках. В конце XIX века Гамбургом по-прежнему управлял сенат, состоявший из восемнадцати членов, пожизненно назначаемых самыми влиятельными купцами города. Олигополию связывали семейные и социальные узы, и она была озабочена одним: продвижением и защитой торговли, от которой зависело ее состояние.
Политическая структура Гамбурга оказалась совершенно неприспособленной для решения социальных проблем, порожденных индустриализацией и урбанизацией. По мере роста экономики власти тратили огромные деньги на портовые сооружения и новую ратушу. Не было даже профессиональной гражданской службы, которая бы управляла городом-государством на ежедневной основе. Санитарии и водоснабжению не уделялось должного внимания, хотя в Эльбу, из которой население брало питьевую воду, сливались неочищенные стоки. Один врач, писавший в 1860-х годах, сетовал на "неправдоподобное невежество и безразличие городских руководителей... в отношении того, что можно назвать общественным здравоохранением". Это примерно так же далеко, как и от газового и водного социализма, возникшего в результате реформ голосования в Великобритании в 1860-х и 1870-х годах.
Будучи одним из крупнейших портов Северной Европы, Гамбург также был главным пунктом отправления для людей, мигрировавших в Америку. В последние десятилетия девятнадцатого века и первые десятилетия двадцатого через город прошли сотни тысяч русских евреев, которые мигрировали на запад, спасаясь от преследований и нищеты. В 1891 и 1892 годах их число было особенно велико, поскольку власти Романовых изгнали евреев из городов империи. В Гамбурге беженцев разместили в самых простых бараках у причалов, а отходы из уборных сливали прямо в Эльбу. В августе 1892 года произошла вспышка холеры, последняя, которая охватила континент. Поскольку в то время эпидемия бушевала в России, принято считать, что еврейские общины переносили бактерии с собой, путешествуя по Европе. Особенно сильно от холеры пострадали рабочие районы города, поскольку, в отличие от более благополучных пригородов, вода в них не фильтровалась; за шесть недель умерло 10 000 человек.
Первоначальная реакция властей на вспышку была некомпетентной и вялой: не желая мешать торговым потокам, они шесть дней ждали новостей о том, что люди умирают от холеры, прежде чем предать их огласке. Очевидно, что это сделало ситуацию гораздо хуже, чем нужно, поскольку люди не были информированы и не могли принять меры предосторожности. Когда стало ясно, что в Гамбурге разразилась настоящая эпидемия, в город был вызван лучший ученый Германии Роберт Кох, который в 1884 году первым выделил бактерию, вызывающую холеру. Прогуливаясь по рабочим районам города, он был потрясен перенаселенностью и антисанитарией. Повернувшись к своим спутникам, Кох заметил: "Господа, я забыл, что нахожусь в Европе". Это замечание говорит о недостатке уважения к другим культурам, но также показывает, насколько сильно Гамбург отличался от других крупных городов региона. В конце концов Коху удалось остановить распространение холеры, построив водопровод с чистой водой и приказав населению пользоваться только этим источником. Негодование, вызванное вспышкой 1892 года, навсегда изменило Гамбург, послужив толчком к проведению целого ряда реформ, которые улучшили здоровье населения, а также сделали политику более инклюзивной и в конечном итоге привели к созданию профессиональной гражданской службы.
