Он включил тихую музыку, потом открыл бар и, повернувшись ко мне, не без гордости поинтересовался, что я буду пить. Выбор оказался, как в хорошем супермаркете. Я попросила сухой мартини. Он принес из кухни колотого льда, в широкий бокал налил мне мартини, себе плеснул виски в стакан. Мы устроились в креслах, потягивали напитки и слушали музыку. В словах не было необходимости. Наконец он поставил свой стакан на столик, подошел ко мне и опустился на колени, снизу вверх, не отрываясь, глядя мне в лицо.
– Ты удивительная, – произнес чуть севшим голосом, продолжая гипнотизировать меня страстным взглядом. Его низкий сочный баритон ласкал меня, оплетая невидимой сетью. – Едва я увидел тебя – меня словно током ударило. Сто тысяч вольт, не меньше. Не думал, что такое вообще возможно. Посмотрел на тебя и понял – всё, погиб. Потому что ты – само совершенство. Ты – моя несбывшаяся греза. Ты приходила ко мне во сне. Мне кажется, я любил тебя всегда…
Я неотрывно глядела ему в глаза и с наслаждением внимала его излияниям. Самое поразительное, что сейчас он не врал ни мне, ни себе, а говорил то, что действительно чувствовал и думал. Я это знала. Но если уж быть точной, все эти красивые слова сейчас произносил не он, а его животное желание обладать мной. И это я тоже знала. Однако теперь это не имело уже никакого значения, потому что я окончательно решилась, потому что он мне нравился, потому что я его избрала.
– Ты мне тоже сразу понравился, – отозвалась я, и сама удивилась тому, каким голосом я это сказала. Потому что это был не мой голос, а лишь отдаленно напоминавший мой. В этом новом и непривычном голосе присутствовало нечто завораживающее, его низкие страстные нотки, его тембр были способны свести с ума любого мужчину. Обычно я говорю более высоким голосом, этот же – звучал, словно голос гетеры, которую с детства обучали искусству обольщения. Причем, я не прикладывала никаких усилий, чтобы включить этот волшебный тембр, в котором преобладала открытая сексуальность; это произошло само собой: будто внутри меня щелкнул неведомый мне прежде переключатель регистров. Я хотела быть с этим мужчиной, я ощущала его безумную жажду обладания мною, и мое тело откликнулось на его призыв изменением тембра голоса.
– Ты удивительный мужчина – я коснулась рукой его щеки. Он схватил мою ладонь и прижал к своему лицу. – Только… я хочу попросить тебя, Борис, – продолжала я застенчиво, – быть со мной нежным и ласковым. Очень нежным и очень ласковым, потому что… – тут я окончательно смутилась и выпалила разом, – потому что ты мой первый мужчина!
– Боже мой! – он схватил мою руку. – Так ты еще?..
Я отвела глаза, застенчиво улыбнулась и слегка пожала плечами:
– Наверное, в это трудно поверить… в наше время…
– Конечно. Моя дорогая, великолепная, единственная, – он принялся целовать мои руки, обнимал мои колени, заискивающе заглядывал в мои глаза. – Я буду осторожен. Очень осторожен и деликатен. Тебе не будет больно. Тебе будет хорошо со мной.
Мое признание привело его в такой восторг, что он вскочил на ноги и пробежался по комнате.
– Лиличка, ты чудо! Ты просто чудо!
Снова подбежал ко мне, помог встать с низкого кресла и страстно обнял. Уткнулся лицом в мои наэлектризованные волосы, с шумом вдыхая их запах. Вдруг откинул голову и воскликнул: «Какой чудесный аромат: твои волосы пахнут солнцем и полынью! Запах из детства. Нет, из другой, прежней, жизни!» Мои, наполненные статическим электричеством волосы, словно живые, потянулись к его лицу; он нежно поцеловал мой висок, откинул прядь волос за спину и стал нежно ласкать мое ушко кончиком языка. Это было невыносимо приятно. По моему телу пробежала легкая дрожь, голова тихонько закружилась, то ли от выпитого мартини, то ли от его ласк. Кажется, ты избрала нужного партнера для дефлорации, с сарказмом прокомментировало происходящее мое альтер эго, заставив невольно усмехнуться. Без сомнения, господин Б. – весьма продвинутый «пользователь» в искусстве обольщения. И это была моя последняя рациональная мысль.
Навряд ли стоит вдаваться в реалистические подробности, как он меня раздевал, как торопливо рылся в тумбочке в поисках презерватива, – я легла на кровать, уставилась в потолок и попыталась расслабиться, чтобы получить хоть какое – то удовольствие, последнее было весьма сомнительно. Каждой мало–мальски нормальной девушке известно, что получить оргазм с первого раза – большая удача, хорошо, если противно не будет.
Ночь прошла в бурных ласках, особенно с его стороны, – я не сопротивлялась, но и не слишком проявляла инициативу; внутри меня отчего –то постепенно нарастало раздражение. Однако ближе к утру свершилось: мне удалось, наконец, ощутить слабенький оргазм. Произошло это в позе «наездницы», когда я была сверху. Излюбленная поза, бесконечно эксплуатируемая кинематографом, которая символизирует страстный половой акт и в американских фильмах всегда производит на меня впечатление сугубо механического процесса – словно я наблюдаю за действиями запрограммированного эротического автомата, а не влюбленной женщины. Почему – то похожие сцены во французских фильмах выглядят гораздо правдоподобнее; в них присутствует чувство, которое передается зрителю.
Этот недоразвитый оргазм оказался тем спусковым крючком, который пробудил дремлющее во мне звериное начало, – и понеслось…
Наконец, Борис, который ночь напролет доказывал мне свою сексуальную состоятельность, окончательно утомился и заснул. Выглядел он бледно, в самом прямом смысле этого слова. Из него будто выкачали жизненную силу до последней капли, однако это не мешало ему прямо–таки излучать безграничное мужское довольство. Еще бы! – ведь он показал себя ненасытным самцом. И с этим невозможно было спорить: наш ночной марафон продолжался несколько часов.
Я лежала рядом с ним на шелковой смятой простыне, бездумно глядя вверх, и, удивительное дело, почти не ощущала усталости. Напротив, у меня будто прибавилось сил! Мое тело переполняла витальная энергия – словно вовсе и не было этих нескольких часов сложной эротической гимнастики. Это новое для меня состояние бьющей через край энергии было необычным и чрезвычайно приятным, правильнее сказать, оно приоткрыло мне самой какую–то прежде незнакомую грань моей собственной натуры, связанную не столько с телесным удовлетворением, сколько с ощущением редкостной гармонии в душе. Я перевернулась на бок, оперлась щекой на ладонь и с интересом принялась разглядывать лежащего подле меня на спине мужчину. По–своему он был очень красив. Вот только его достоинство, которым он, безусловно, гордился, сейчас скукожилось и укрылось в сморщенной крайней плоти, как улитка в раковине, и это смотрелось невыносимо забавно. Не удержавшись, я тихонько хихикнула, потом осторожно слезла с кровати и с пристрастием оглядела себя в большом зеркале, пытаясь обнаружить малейшие изъяны. Ничего, к чему можно было бы придраться. Точеное тело, стройные ноги, гордо посаженная голова, длинные густые волосы, концы которых чуть прикрывают ягодицы. Я поднялась на цыпочки и раскинула руки. Как чудесно ощутить себя женщиной!.. С меня словно спали невидимые цепи. Цепи девственности. Я невольно рассмеялась собственным мыслям. Выдумала тоже – «цепи девственности» – какая глупость. Но что–то в этой фразе было. В ней заключалась какая–то древняя тайна, о которой можно лишь догадываться и которая тотчас ускользнет, растворится, едва попытаешься извлечь ее на свет божий, в область вербальных значений.
Одеваться мне не хотелось. Я накинула рубашку Бориса, закатала рукава – получился милый халатик – и отправилась на кухню. Турка стояла на плите, пачка молотого кофе обнаружилась в шкафчике. Я заварила себе крепкий кофе, налила его в чайную чашку, кофейных почему–то не нашлось, и закурила. Пила кофе, курила и бездумно глядела в окно, как наливается дневным жаром июльское утро. В проеме двери вдруг нарисовался заспанный и совершенно голый Борис.
– Кофе? – хрипло поинтересовался он.
– Кофе, – подтвердила я, невольно улыбнувшись его изнуренному виду.
