Наташа отнесла газету на работу. Недели через две мать Ольги вернула и даже что-то перевела. Газета оказалась обычным японским еженедельником либерального толка с новостями политики, культуры, спорта и даже с телевизионной программой. На этом все вроде бы и успокоилось. Словно и не было ничего.

Морозы крепчали. День сделался совсем коротким. В одно такое холодное декабрьское утро в дверь моей квартиры позвонили – телеграмма. Я расписалась в получении, развернула ее и – ошалела. «Пьем здоровье Альдоны. Проездом. Гаркаускас, Лебединскас, – гласило послание. Ничего не понимая, я еще раз внимательно прочла текст – все правильно. Повертела в руках телеграмму – отправлена ранним утром с Новосибирского вокзала, адрес и фамилия – мои, вот только имя почему-то – Альдона…

И снова я ужасно разозлилась… на Сергея Петровича. Опять его идиотские шутки! Мало ему японской газеты (а в глубине души я продолжала считать его к тому событию причастным) – надо еще поизгальничать!

Почему я опять «перевела стрелки» на Сергея Петровича? Пожалуй, единственным поводом было местоположение его клиники, которая находилась возле вокзала. Другими словами, он имел возможность по дороге на работу отправить эту злополучную телеграмму. Хотя… не в шесть же утра он ее отбил! Ведь еще девяти не было, когда, подняв меня с постели, принесли телеграмму. Но в тот момент такого рода рациональные резоны в мою голову не шли. Да и никак не укладывалось у меня в мозгу, что какие-то мифические Гаркаускас с Лебединскасом, проезжая мимо Новосибирска, ни с того, ни с сего будут отбивать незнакомому человеку телеграфное послание. Слишком уж странно это выглядело.

Я позвонила Сергею Петровичу и довольно резко высказалась насчет его неправильного поведения и сомнительных шуточек. Он долго не мог понять, с чего я завелась и что, собственно, произошло, а когда, наконец, сообразил, – с возмущением отверг мои инсинуации по поводу его участия в отправлении телеграммы и даже намекал на то, будто на почве литовцев у меня поехала крыша. В конце концов, он тоже завелся, сообщил, что занят и нечего морочить ему голову всякими там литовцами: были, наверное, пьяные, вот и поздравили.

«Так они еще и пьяницы!» – почти завопила я – Мало того, что сумасшедшие, так еще и алкоголики! И почему, собственно, Альдона?!»

Мои возмущенные вопли Сергея Петровича, кажется, здорово позабавили, однако общение наше он быстренько свернул под предлогом, что к нему пришли люди.

Сказать, что Сергей Петрович – человек необычный, значит, не сказать ничего. Вокруг него существует какое-то поле, провоцирующее странные, а то и прямо-таки невероятные события. Не то чтобы он сознательно подготавливает их или слишком уж стремится к чему-нибудь экстраординарному, однако сгущающуюся вокруг него чертовщину обожает и приветствует. Ему импонирует все не поддающееся рациональному объяснению, зато в иррациональных ситуациях он чувствует себя, как рыба в воде. Потому-то, видимо, моя история с Литвой доставляла ему истинное удовольствие.

А история эта между тем продолжала раскручиваться. Газета «Молодая Литва» приходила с завидной регулярностью, и я читала ее с пристальным интересом, проникаясь свободолюбивыми настроениями литовских трудящихся масс. С деньгами в ту пору у меня было туго, другую прессу я не получала, и потому иногда создавалось впечатление, что обитаю я не в Сибири, а в Прибалтике, знаю ее политические и культурные новости лучше, нежели местные. В моем сознании происходил какой-то сдвиг, и начинало казаться, что жизнь сибирской глубинки самым непосредственным образом связана и переплетена с жизнью маленькой прибалтийской республики.

Однако никаких известий о Литве и Гаркаускасе больше не поступало. Сергей Петрович этими вещами тоже особо не интересовался, лишь порой подшучивал надо мною. Я вяло огрызалась: нечего разных психов на меня насылать.

Минуло чуть больше месяца. Начался новый год. Газета продолжала появляться в моем почтовом ящике – значит, кто-то в Литве снова подписал меня на нее. На сей раз я восприняла это спокойно, даже с юмором. Мне, пожалуй, даже хотелось, чтобы она приходила. В ней можно было найти много такого, чего не встретишь в нашей прессе. Сергей Петрович, хоть и продолжал надо мной подсмеиваться, газеты эти тоже брал и почитывал.

Поскольку после получения странной телеграммы ничего такого больше не происходило, я начала успокаиваться, расслабляться. Вот тут-то и вмешался Сергей Петрович, который отчего-то заскучал и вознамерился развеяться за мой счет. Однажды вечером он позвонил и принялся расспрашивать, что новенького в Литве и как поживают Гаркаускас с Лебединскасом. Мне же как раз было не до шуток – преследовали разные болячки. И вот в такой не очень удачный момент моего существования Сергей Петрович и прорезался.

Надо заметить, что у нас давнее с ним знакомство. Мои «завихи» его нисколько не смущают, и у меня даже есть подозрение, что я его интересую не только с точки зрения приятельских отношений, но и – как бы это поделикатнее выразиться – с профессиональной стороны. Я для него нечто вроде полигона по изучению подсознания, личностных особенностей и проч. Меня это, впрочем, не угнетает. Он – истинный ученый, и если иногда удовлетворяет за мой счет свой естествоиспытательский интерес – так ведь и у меня к нему свой интерес имеется! Что привлекает? Дьявольщина меня в нем привлекает! Точнее не скажешь – дьявольщина!

От звука телефонного зуммера я подскочила, как от удара электрическим током.

– Ну-с, – произнес Сергей Петрович, – как поживаешь? Как поживают твои литовские друзья?

И в голосе его мне послышался завуалированный оттенок садизма.

– Ваши литовские друзья! – отозвалась я тоном гранитной глыбы. – Как они там – не в курсе. Из братской Литвы что-то давно нет известий.

– Вот-вот, и я о том же! – согласился он. – Дай, думаю, позвоню – может, что новенькое из Литвы слышно? Получается – ничего.

Говорил он вполне серьезно, и интонация была этакая отечески-сочувственная. А уж она мне была знакома до ужаса – в ней всегда крылась самая изощренная издевка. Хотя придраться по существу не к чему.

– Нет. Ни-че-го! Абсолютно! – с удовлетворением подтвердила я. – И в дальнейшем надеюсь на отсутствие оттуда известий.

– Н-да… – пробормотал он задумчиво. Только должен тебе сказать: что-то такое в воздухе носится… Предчувствие у меня, если хочешь, возникло: скоро твои литовские друзья появятся…

Ой-ой-ой! – тихонько заскулила я. Вот этого как раз не надо! Без них мозги набекрень. У меня сейчас, знаете ли, самый разгар творческого процесса – сама не знаю, в каком мире нахожусь: реальном, или воображаемом. Только ваших литовских друзей мне теперь и не хватает!..

– Скорей твоих, – ехидно поправил Сергей Петрович, выделив голосом слово «твоих». – Не мне же газета из суверенной Литвы приходит!

– Пусть моих, – легкомысленно согласилась я, – Только, сделайте одолжение, не поминайте их всуе, а то, неровен час, объявятся, как те черти из табакерки. – В телефонной трубке послышался довольный смех Сергея Петровича, и я тотчас разозлилась. – И вообще, хватит вам каркать! Не на мою, а на вашу зловредную голову пусть валятся эти пресловутые литовцы! Одного не пойму: как вам это удается? Едва помянете про них – нате вам! – возникают прямо из ниоткуда. Будто из воздуха материализуются. Не возьму только в толк: вы их наподобие духов бесплотных вызываете, и они уже здесь материализуются, или же они вам оттуда телепатические волны посылают?

А на следующее утро растерянный Сергей Петрович позвонил мне и сообщил, что к нему в клинику прибыл господин Дембинскас, вот только что прилетел и с чемоданчиком прямо к нему и заявился. Я долго и злорадно хохотала над недоумевающим Сергеем Петровичем, потому что теперь настал его черед разбираться с литовской чертовщиной. А когда положила трубку, сама задумалась: что за мистика, в самом деле?.. Ведь только вчера поминали литовцев – и, пожалуйста, – явление с чемоданчиком!