В некотором обалдении я принесла газету домой, долго вертела ее так и сяк, несколько раз перечитывала адрес: точно – мне! Так и не придя к определенному выводу, я с интересом взялась изучать экзотическое для меня печатное издание.
Случай с литовской газетой, неизвестно какими путями залетевшей в мой почтовый ящик, меня весьма заинтриговал. Особенно занимал вопрос, откуда им известен мой адрес и вообще сам факт моего существования? Не надумав ничего определенного, я наконец решила, что прибалты рассылают свою газету по всему миру ради рекламы и мой адрес попал им случайно. Объяснение выглядело правдоподобно, и я быстро выкинула из головы этот забавный случай.
На дворе стоял уже октябрь, и погода была премерзкая. Я разболелась и старалась отсидеться дома, чтобы привести себя в норму. И тут, ровно через неделю, в почтовом ящике обнаружился еще один номер «Молодости Литвы», аккуратно сложенный вчетверо и перевязанный бумажной лентой с адресом. Это стало уже походить на систему, и я принялась наводить справки. Подписаться на литовскую газету в нашем городе оказалось невозможно, следовательно, подписка – а что это именно подписка, я уже не сомневалась, когда по прошествии еще трех недель разом получила сразу три номера газеты, очевидно, в связи с нелетной погодой – была оформлена на мое имя непосредственно в Литве. Теперь меня занимали два вопроса: во-первых, почему подписали именно на литовскую газету, а не, скажем, на узбекскую или эстонскую? И, во-вторых, если это чья-то дурацкая шутка, то чья конкретно?
Было у меня одно подозрение. Есть среди моих знакомых некий Сергей Петрович, весьма гораздый на всякие шутки и розыгрыши. Хотя, насколько мне было известно, в Прибалтику его в последнее время не заносило. Но ведь мог же кого-то и подбить на такой трюк! В общем, когда «Молодость Литвы» стала приходить еженедельно, я начала всерьез на него наседать. Ну не нравится мне, когда в жизни происходит нечто, чего я не понимаю! А в те времена я еще свято верила в логичность окружающей действительности, полагала, что любые события можно объяснить рационально и ничего экстраординарного ни с того ни с сего произойти не может.
Как же я ошибалась!..
Поначалу Сергей Петрович все начисто отрицал: ничего он не знает, не понимает, ну а если со мной творится всякая ерунда, то лично он к этому отношения не имеет. При этом он надо мной всячески насмехался и вообще резвился вовсю. Доказать его причастность было невозможно, и я от него отвязалась. Продолжая, между тем, получать чертову газету и пытаясь провести тщательное расследование по всем возможным каналам, я не придумала ничего лучшего, как снова насесть на Сергея Петровича с обвинениями в том, что это все-таки он подписал меня на литовский еженедельник. И опять он от всего открещивался. Правда, в конце концов припомнил, что еще по весне встречался с человеком из Литвы, знакомым его знакомых, которому в разговоре, кажется, порекомендовал прочесть одну мою старую повесть, наделавшую в свое время много шума, и что не исключает, что этот его знакомый знакомых по фамилии Гаркаускас, человек весьма своеобразный, мог из каких-то неведомых соображений подписать меня на литовское издание.
– Ну да, – сказала я, – чтобы я повышала свой дремучий сибирский уровень на фоне их литовского возрождения.
– Это вполне возможно, – согласился Сергей Петрович. – Хотя о его резонах мне судить сложно, ибо, повторяю, господин он неординарный.
– Что ж, Гаркаускас, так Гаркаускас… – раздумчиво произнесла я. – Хорошо уже то, что газета на русском языке, а не на литовском, или, там, японском.
Ну а еще примерно через неделю я открыла свой почтовый ящик и обнаружила толстенную газету. Достала – и остолбенела, потому что были в ней сплошь иероглифы. Я вертела удивительную газету и ровным счетом ничего не соображала. Дома бросила газету на стол. Малость придя в себя, вспомнила, как сказала Сергею Петровичу: хорошо, мол, что не на японском – и рассмеялась. И где он только ее раздобыл?! Почти успокоенная, я внимательно рассмотрела газету. Но что в ней можно было понять, когда одни иероглифы в столбик и только три предложения на английском языке на первой полосе? Да и они, будто специально для меня подобранные: «Вы не будете плакать, не правда ли?» Нет, говорю себе, кажется, вслух, – плакать не буду. Второе – что-то насчет летающей тарелки, которая во дворе приземлится. Не больше и не меньше! А третье – про привидений то ли в соседнем подъезде, то ли в соседнем доме… Впечатляюще, чего там! Самое противное, что фразы эти пророческими оказались. Но это уже другие истории.
Отчего получение газеты с иероглифами повергло меня в шок – сегодня трудно сказать. Скорее всего сработал эффект неожиданности. Разглядывая картинки и фотографии, я пришла к выводу, что издание все-таки японское. Не то чтобы я запросто могла отличить японские иероглифы от китайских, но в выходных данных обнаружилось слово «Токио» на английском языке, а так же число, месяц и год выхода еженедельника. Самое поразительное состояло в том, что газета была свежая, то есть напечатанная буквально два дня тому назад. Снова в памяти отчетливо всплыл разговор с Сергеем Петровичем про литовскую газету и мои слова: «Хорошо, что не японская». В процессе изучения таинственно попавшей в мой ящик газеты я все больше злилась на Сергея Петровича. Наконец накрутила себя так, что позвонила ему домой, – а дело было в субботу, – и высказала все, что про него думала. Думала же я плохо. В основном, это сводилось к тому, что он окончательно зарвался и, главное, – откуда выкопал в Новосибирске свежую японскую газету?
Сергей Петрович свое участие в данном событии снова полностью отрицал и вроде бы сам пребывал в изумлении. Более того, убеждал меня, что в нашем городе достать подобное издание попросту невозможно. Поверить я ему, конечно, не поверила, но зерна сомнения он в мою душу заронил. В те годы я частенько покупала в киосках иностранные газеты на французском, английском, польском языках и, действительно, не попадалось ни одной газеты с иероглифами – такое чудо я сразу бы отметила.
И настолько меня выбила из колеи эта дурацкая история с японской газетой, что ни работать, ни даже думать ни о чем больше я в тот день просто не могла. Такое состояние было, словно по голове чем-то оглоушили. Плюнула я на все, позвонила подруге своей Наташе и вместе с чертовой газетой отправилась к ней в гости. Изучали мы экзотический сей экспонат, попивая сухое вино и закусывая дымом болгарских сигарет, со всех сторон, и в конце концов Наташа предложила показать газету своей сослуживице Ольге, мать которой после революции жила в Харбине, знает китайский язык, немного понимает по-японски. На том и порешили.
Стоит отметить, что Наташа с Сергеем Петровичем знакома и тоже заподозрила в странных событиях, о которых я рассказываю, его туманный след. «Может, ему как психиатру интересно за твоей реакцией понаблюдать?.. Он, конечно, отрицает, но ведь сама знаешь, что он шутки шутить горазд!» – предположила она.
Мне и самой очень бы хотелось так думать, да только концы с концами не совсем сходились. Когда я говорила с Сергеем Петровичем по телефону, мне показалось, что он озадачен не меньше меня, и даже более того – заинтригован происходящим. Но если не его рук дело, то откуда на мою бедную голову свалилась эта проклятая газета? Вот если кто-то подслушал наш с ним разговор, потом раздобыл свежую газету с иероглифами и подбросил в мой почтовый ящик, тогда… Но, повторяю, достать свежую японскую газету в Новосибирске в начале 90‐х годов было практически невозможно.
Удивительно мерзкое состояние возникает, когда происходящее вокруг вдруг утрачивает привычную определенность, становится размытым, неуловимым, когда причинно-следственные связи обыденной реальности внезапно распадаются, и оказываешься лицом к лицу с чем-то непостижимым, а значит, пугающим. Из-за вуали повседневности за тобой словно бы наблюдает сам демон Астарот. А ты не можешь дать никакого разумного объяснения громоздящимся одна на другую случайностям. Короче, сплошная чертовщина!
