Волной безнадежности меня обдало, когда меня вернули в клуб.

— Ну что? — крикнула мне Ольга с мест для хостесс.

— Я пела, у меня до сих пор коленки трясутся.

— Ух ты! Может, будешь певицей.

— Вряд ли. Певица у них уже есть. Когда она спела, то тоже села за столик к гостям. Все женщины у них должны работать хостесс. Все.

Гостей было много. За дальним столиком я снова узнала ту же филиппинку со своим старым мужем. Днем она была с молодым красивым любовником и светилась от счастья, теперь, подавленная и грустная, сидела со старым самодуром. Я кивком поздоровалась с ней, и мы многозначительно посмотрели друг на дружку, как заговорщики.

— Почему так страшно работать? — спросила я у Ольги.

— Потому что мы не знаем языка.

— Когда же эта работа перестанет быть кошмаром?

— Когда заговорим по-японски.

— Господи, но мы ведь нескоро заговорим!

— Значит, нескоро перестанем бояться.

Возле меня села молоденькая филиппиночка, которая приехала в клуб всего на месяц раньше нас.

— Послушай, Терри, ты здесь уже месяц, тебе не страшно работать? — спросила я.

Она невесело улыбнулась:

— Конечно, страшно. Очень страшно.

— Разве?! Но по тебе не видно, когда ты в работе.

— Но мне на самом деле очень страшно.

— Почему? Ведь ты уже немного понимаешь по-японски.

Она горько вздохнула:

— Клиенты пытаются трогать, а я не хочу этого.

— О чем ты болтаешь с филиппинками? — подключилась Ольга, — Почему они все хорошо говорят по-английски?

— Слушай, правда, почему они все знают английский? — задумалась я, — Видишь, она отлично говорит по-английски, каждый день учит японский. А работать все равно боится. Потому что ей тошно.

— Тошно ублажать этих?

— Да. Она же не может запретить гостю распускать руки и в то же время играть на его вожделении. А нужно балансировать посередине. Мы должны научиться манипулировать ими, чтобы они не манипулировали нами.

— Размечталась, — со скепсисом хмыкнула Оля, — Это невозможно.

Открылась дверь.

— Ираша имасе-е! — запел Куя.

— Ираша имасе-е! — нараспев подхватили и мы.

И снова нас обдало ужасом и необъяснимым чувством гадливости.

— Быстро, быстро! Работать, — торопил приказным жестом Куя.

— Что там вякает этот абориген? Идти работать клоунами для тех стариков? — злилась Ольга.

— Нам обеим идти к ним? — спрашивала я его.

— Да, да! — кивал он.

— Слава богу, — вздохнули мы с облегчением.

Это были двое пожилых мужчин. Один из них по-английски предложил мне сесть возле него.

— Вы говорите по-английски? — обрадовалась я и пожала его руку своей трясущейся рукой.

— Да, немного, — сказал он, широко улыбаясь.

На что я, почему-то, глупо повторила раз пять, что не знаю японского.

— Меня зовут Митсунорисан, — сказал он и ткнул себе в нос.

— А меня зовут Катя. Простите, что у меня с носом? Мне уже говорили про нос, — сказала я.

Любая тема, попавшаяся под руку, была возможностью заполнить напряженную паузу, которая часто возникает во время знакомства даже у опытных хостесс. В данном случае подходящей оказалась тема «носа». Я удивленно таращила глаза и хохотала без повода. Бросив взгляд на Ольгу, я увидела у неё такое же глупое выражение лица с фальшивой улыбкой в тридцать два зуба. Мы старательно изображали беспочвенное веселье пустышек. Словом, мы играли в дур.

Гость удивился:

— У вас всё нормально с носом. Красивый нос, — сказал он и потрогал свой нос на всякий случай.

— О-о, спасибо! Но вы только что ткнули себе в нос.

— Я-я? — удивился он и снова ткнул себе в нос.

Я уставилась на его нос. Он поймал мой взгляд:

— А-а! Нос! Да! — сказал он и, рассмеявшись, пояснил:

— Я! Я!

— Я — нос?! Я это душа, сердце. Я! — произнесла я со значением и указала себе в область грудины, — Ольга! Когда они говорят о себе, то тычут себе в нос! — сказала я.

— Правда? А то я думала, что они все говорят про мой большой нос. Я уже комплексовать стала, — сказала она.

— Что? — спросил Митсунорисан.

— Мы обе думали, что все гости говорят про наши большие носы! — перевела я Ольгу.

После чего Митсунори перевел мой перевод своему другу. Так мы играли в поломанный телефон до того момента, пока гости не заказали себе и нам пиво. Тогда все стало проще. Под воздействием алкоголя реальность стала выглядеть удобоваримой, и языковой барьер почти перестал быть таким уж ощутимым даже для Оли. Она совсем не знала английского, но после пива неожиданно для себя обнаружила школьные резервы в своих хитрых закоулках мозга. Гость её тоже едва ли владел английским, но зато активно жестикулировал, и теперь этого было достаточно. Мой гость широко улыбался и, осторожно поглаживая меня по руке, заискивающе заглядывал мне в глаза. Я же напряженно улыбалась в ответ и нервно потирала колени. У меня сильно потели руки от волнения. Я страшно боялась обнаружить это и безуспешно сушила ладони о колени.

Потом гость поднялся и отправился в направлении туалета. Ко мне подошел Куя и всучил полотенце. Его недовольный взгляд говорил о том, что мне следовало самой взять полотенце в кухне. «Иди за гостем», — показывал он мне глазами. «Ненавижу тебя, Абориген», — злилась я на Кую и плелась к туалету. Поскольку он контролировал нашу работу, выходило так, будто законы клубов были его идеей.

Вернувшись, Митсунори попросил меня спеть по-русски. Я растерялась, стала отнекиваться, но после второго стакана пива согласилась.

— Вот, вот русская песня, которую очень любят все японцы! — сказал он, указывая мне на номер песни в каталоге.

Зазвучала фонограмма, и я узнала «Миллион алых роз».

— О, вряд ли я помню, — сказала я неуверенно.

— Помнишь, помнишь, — отвечал мне гость с той же улыбкой.

— Жил-был художник один,

— обречённо запела я, понимая, что дальше слов не знаю, —

Много он песен любил

И как-то в свой юбилей

Выбросил он всех чертей.

Ольга покатилась со смеху. Я под столом наступила ей на ногу и продолжила:

Зря вы заставили петь

Я ведь не знаю слова

И вот однажды из дней

Я вас покину, друзья

«Господи, какой ужас, какой ужас! Что делать?» — кипели мои мозги.

— У-у! Браво! — повизгивая, кричал Митсунори и на мое счастье в экстазе выхватил у меня микрофон и дальше запел по-японски.

Я взглянула на часы. Прошло меньше часа. Время было резиновым в стенах клуба. «Да что же это, — думала я, — столько сил уходит на роль дуры, на этот вымученный смех, а в результате нет конца этой проклятой работе. Неужели так будет каждый день?».

Измученные и отупевшие, мы молча выкатились из машины, молча ехали домой в лифте, молча ложились спать.

— Как медленно идет время… — засыпая, сказала Оля.

IX

Когда закончилась наша первая рабочая неделя, мы, озадаченно уставившись в календарь, пытались понять, как всего семь дней могли растянуться в бесконечность. Чего только мы не пережили за это время. Каких только людей не перевидали.

Это и вечно пьяный улыбчивый гость, который во время пения на каждом слове кланялся так низко, что несколько раз не на шутку ударился лбом о пол. Видимо, память о феодальном прошлом пробуждалась в его генах после принятия изрядного количества спиртного.

Это и наивный трогательный Ольгин гость Такеши. Его очень влекло к ней, но он всегда держался скромно и застенчиво.

— Не трогай меня! — сказал он важно.

— А я и не трогаю, — сказала ошарашенная Ольга.