А ведьме все-таки понравилось наше маленькое победоносное сражение. Точно понравилось. Не имеет значения, что она там рассказывает про благородство и светлые идеалы. Если ты это любишь, то просто любишь, и все. Бой — это как блуд. Зов плоти ты слышишь всегда и везде, будь ты хоть трижды монах.

Как мы вломили этим паршивцам! В лепешку их раскатали. Сэр Марк Денфорд, победитель колдунов из другого мира…

Может, и с разбойниками наконец-то получится?

Пусть только шериф уедет… Выловлю Малиновку на приманку…

Выдерну из леса, как окуня из воды…

Из прохладной, зеленой воды… Стрекозы мелькают над ней стремительными синими стрелами, и блики солнца разбрызгиваются по озеру. Я сажусь на траву, потом ложусь, трава встает надо мной, закрывая все, кроме неба.

— Милорд, — зовет меня чей-то голос, но я не хочу отзываться. Просто лежу в траве, бездумно глядя на белые хлопья облаков, и слушаю бесконечный, оглушительный стрекот цикад…

— Милорд! Утро уже! Вставайте!

— Тобиас… Пропади.

— Милорд, время! Хватит спать!

Бессильно скрипнув зубами, я разлепил один глаз. Солнце лупило в окно, наглое и самодовольное до усрачки. Я закрыл глаз.

Твою мать…

— Милорд! Работа…

— Да встаю я, встаю! Заткнись!

Здравствуй, сука, новый день. Господи, как мне все это обрыдло…

— Милорд! Милорд Денфорд!

Тощая старуха в обтрепанном пуховом платке кинулась под копыта коню и вцепилась мне в штанину. Ворон загарцевал, и я натянул поводья одной рукой, второй отдирая от ноги взбесившуюся бабу.

— Чего тебе? Пошла прочь!

— Сэр Марк! Милостивец вы наш!

Ого. Милостивец. Драпать нужно, и срочно, пока просить не начала. Если тебя с порога милостивцем величают, это не к добру.

— Пусти стремя! Пошла вон!

— Милорд! Защитник вы наш! — заблажила чертова баба, волочась за мной по улице, как хвост за бычьей задницей. — Оборонитель!

Вокруг начала собираться толпа.

Я сжал зубы и изобразил на перекошенной роже милостивую улыбку.

— Чего тебе, женщина?

— Куры дохнут! Давеча пять, а до того еще десяток! Скоро все полягут!

Да где ж вы беретесь, придурошные? Полнолуние неделю как миновало!

— Я тебе что, куриный лекарь?! Пошла прочь! — я тронулся с места в надежде, что старуха не побежит следом. Седины идут рука об руку с телесной слабостью.

— Так не болеют они, милорд! Зверь их ест! — настырная карга трусила за конем так резво, что было очевидно — нет, к ней седины пришли в одиночестве. Слабость отстала сильно, лет так на двадцать.

— Заплати крысолову!

— Так если бы крыса! Чудо какое-то мохнатое. И я видела, и дети. Бурое, с глазищами, так и скачет, так и скачет!

Да уж. Небывалый зверь. Бурый и с глазищами.

— Ты что, не знаешь, что с лисами делают? Ступай прочь и не задерживай!

Я наконец-то особенно удачно брыкнул ногой, дурная баба выпустила мою штанину, и я пришпорил Ворона. Бегство позор, но отступление — стратегия.

— Мило-о-о-о-орд! Подожди-и-и-ите!— неслось мне в спину.

А вот хрен тебе.

Дверь была приоткрыта. Я на всякий случай сначала постучал, потом заглянул.

— Вилл?

В глубине дома что-то загрохотало. Я решил считать это приглашением и вошел.

— Ты что делаешь? Помочь?

Грохотать я тоже могу. Что-то, а это у меня получается.

— Помогальщиков тут как раз и не хватает.

Саксонка выперлась из кухни и перекрыла коридор наглухо, как чоп в бочке. Вот кого надо на ворота ставить, а не олухов моих полудохлых. Враг не пройдет! И друг не пройдет. И вообще никто не пройдет, потому что нечего тут всяким шастать.

Ну что за день. Откуда повылезли все эти мерзкие бабы?

— Чем болтать, лучше бы госпоже помогла.

— Госпожа сама справляется. А без дела под ногами путаться я не обучена, — служанка презрительно поджала губы. — Может, откушаете чего, пока госпожу ждете? Вы же тут все время… кушаете.

Вот же сука скаредная. Я сжал кулаки. Разжал. Глубоко вдохнул.

— Нет, благодарю. Ступай, занимайся, чем занималась.

Хрен я у тебя из рук миску возьму. Ты же в нее плюнешь.

Саксонка переступила с ноги на ногу, ее могучие груди колыхнулись.

— Я вот сейчас в кухне прибираюсь, полы мою. Так представляете, какой-то паршивец плошку с медом перевернул, засохло все так, что не отдерешь. Может быть, гость какой? Перевернул и не сказал, так и оставил за столом валяться. Госпожа, конечно, радушна — но у некоторых же совершенно совести нет.

Подумаешь, там того меду было ложки две, не больше! И не оставлял я плошку, а просто забыл.

— Это твоя работа, женщина. Или мне тебя пожалеть?

Служанка фыркнула, смерила меня полным отвращения взглядом и удалилась на кухню, презрительно покачивая необъятной задницей.

И за что она меня так не любит? Что я ей сделал?

Из сумрака нежилых комнат опять загрохотало. «Твою гребаную мать!» — выкрикнул высокий женский голос, и что-то хрустнуло.

Да что она делает? Шкаф двигает? Дверь навешивает? Пришибло ее этим шкафом, что ли?

— Вилл, ты цела? Не трогай там ничего! Я сам!

В каминном зале какой-то придурок передвинул стол. Конечно, я врубился в него с разбегу, и дальше захромал, ругаясь под нос и потирая бедро. Два колченогих на один дом — это уж точно перебор.

И почему не открыть ставни? Ну не живешь ты в этой комнате, так что? Обязательно ее в склеп превращать?

В спальне царил хаос. У меня, конечно, тоже бардак бывает, но Вилл меня обошла вчистую. У меня вещи только на полу валяются, у нее же висели в воздухе. Остановившись на пороге, я проводил взглядом проплывающий мимо сапог.

— Что у тебя творится?

Преклонившая колени у сундука Вилл дернулась и звонко треснулась головой об откинутую крышку. Сапог резко вильнул, чуть не засадив мне каблуком в глаз.

— Денфорд! Тебе обязательно подкрадываться?

— Шутишь? Я в доспехах, у меня подошвы гвоздями подбиты, и я тебе кричал!

— Я не слышала. Проходи, садись, — парящее барахло разошлось, как воды в море египетском, освобождая проход к кровати.

— Что тут происходит? — я откинул одеяло и примостился на краешек. Котта была не то чтобы грязная, но седло — это вам не золотой трон. Дремлющая на подушке Колючка, завидев свободные колени, встрепенулась и пошла на штурм, победно задрав хвост. Глаза у нее были круглые и бессмысленные, серые, как речная галька.

— Собираюсь. Где чертов второй сапог? Все перерыла. Ты не видел, куда я сунула эту дрянь?

Я задумался. Что-то такое вспоминалось. Плавало на краю сознания. Сапог. Сапог… Я снял Колючку с колен.

— Сейчас.

Опустившись на четвереньки, я сунул руку под шкаф.

— Там нет, я смотрела.

— Да погоди ты.

Ладонь натыкалась только на пыль, обрывки бумажек и желуди, которые так любила гонять Колючка. Желудей было много. Очень много. Будущая, мать его, дубовая роща. Все. Хватит. Больше не буду эту дрянь из лесу таскать. А служанку гнать надо отсюда к хренам собачьим. Убирает она! Полы моет! Да я лучше убрать могу!

Я лег на живот и просунул руку поглубже. Пальцы наткнулись на мягкую кожу. Потянув, я выволок покрытый слоем пыли сапог. Из голенища выкатился одинокий желудь.

— Вот. Держи.

— Ух ты! — Вилл отобрала у меня сапог и села на пол, опершись спиной о сундук. — Как он там оказался?

— У твари блохастой спроси. Она сапоги за шнурки по всему дому таскает.

— Мог бы и отобрать.

— Так я и отбирал! Когда видел. Мне что, круглыми сутками обувку твою караулить? Кстати, Колючка тебе голенище подрала.

Вилл задумчиво провела пальцем по царапинам.

— Ладно, переживу. Все равно сапоги рабочие.

— Убери паршивку из комнаты. Ты же на обуви разоришься.

— Не обижай ребенка! В следующий раз уберу сапоги на шкаф.