В домах местных жителей много чего не хватало, но никогда у них не было недостатка в наигрышах свирели, барабанной дроби и звуках танбура. Хотя бы один инструмент в доме да был, иначе как жить без музыки и песен, которые передаются от отца к сыну? Большинство безграмотно, школа слишком далеко, но все – стар и мал, мужчины и женщины – умели петь и играть на каком-нибудь инструменте. На заходе солнца они собирались, расставляли свечи, зажигали их и заводили свои песни. Когда кто-то умирал, чья-то одинокая свирель насвистывала грустную мелодию. Другим их увлечением было рассказывать сказки, будь то интересные случаи из жизни или выдуманные истории. Зачинали они всегда словами «Было ли то, не было». И надо сказать, что некоторые реальные истории оказывались более волшебными, чем вымышленные.

Для Элин, как и для всех в деревне, привычным делом было наблюдать копошащихся близ смоковниц кекликов. Но первый раз она увидела птицу, угодившую в силки. Элин выронила вязанку сушняка, которую несла, и бросилась высвобождать пленницу. Птица сначала нахохлилась, захлопала крыльями, потом прильнула к руке Элин, словно благодаря. Как только Элин сдернула веревки, птица проделала несколько неуклюжих шажков. Элин погладила ее, кеклик расправил крылья и взмыл. В этот момент Элин вздрогнула, так как за спиной раздался сердитый возглас:

– Эй, ты! Что ты там делаешь?

Элин обернулась и увидела бегущего в ее сторону молодого человека.

– Да ты знаешь, что наделала?

Элин не отвечала.

– Я битый час ждал, пока она попадется. И когда наконец это произошло, ты просто так ее выпустила?

– Я не знала, что это твоя птица. Она была полужива, грех-то какой. А если у нее птенцы? Кто их будет кормить? Ты подумал?

Элин сама не знала, зачем она это выпалила, и не думала, что ее слова так подействуют на впечатлительного молодого человека, но он сначала показался обескураженным, затем внимательно с грустью посмотрел на Элин и отвел взгляд на холмы, утопающие в зелени, а когда снова взглянул на нее, его глаза были полны слез.

Он отошел в сторону и, обхватив голову руками, сел прямо на землю под смоковницей. Элин присела рядом. От смущения она не знала, что и сказать. Рассудив, что ему лучше побыть одному и выплакаться, она подобрала свою вязанку и направилась, куда шла. Метров через двадцать она остановилась и поглядела назад: молодой человек оставался на том же месте, будто вместо птицы сам попал в силки. После минутных колебаний она вернулась.

Когда он поднялся, утерев слезы, она была так же сильно рада это видеть, как обретшую свободу, взмывающую в небо птицу.

– У меня жена умерла недавно. И оставила маленького ребенка. Ее не стало, когда еще кормила его. Поэтому твои слова – что соль на кровоточащую рану.

– Ах! Мои соболезнования. Печальная история.

Элин снова выронила вязанку. Он поднял ее со словами:

– Давай помогу! Куда тебе?

– Спасибо. Но я живу далеко. На той горе, – ответила она и показала рукой.

– Ничего! Буду признателен, если на вершине мне подадут стакан воды.

– Можем угостить айраном.

Он кивнул, и она заметила, что в глазах его еще блестят слезы.

Уже час они шагали по неровной горной дороге. Элин привыкла спускаться и подниматься. Она выгоняла овец на выпас со своей подругой Аминой, носила воду, собирала сухие ветки. Но сегодня она шла налегке. Они взбирались в гору, скалистую и грубую, но привычно-близкую, как морщины на лице родных стариков. Через полкилометра, запыхавшись, молодой человек проговорил:

– Подумать только, здесь еще что-то выращивают!

Элин остановилась у куста помидоров, растущего у обочины, сорвала алый плод и протянула его:

– Хочешь?

Он положил вязанку на камень, взял помидор из ее рук и предложил:

– Может, устроим привал?

Они присели на большой плоский выступ. Сбоку от него из расщелины пробивались молодые деревца.

– Мне всегда видно эту гору, но не думал, что однажды на нее поднимусь.

– Ты издалека?

– Из Мосула. Элиас меня зовут.

Элин зычно свистнула вместо того, чтобы, как ожидал Элиас, назвать свое имя в ответ. Она пояснила вздрогнувшему Элиасу, что так она дает своей семье знать, что идет с гостем. Она привстала и свистнула еще раз. В этот момент откуда ни возьмись выползла крупная змея и обвила ствол деревца прямо перед ними.

Элиас резко потянул Элин за руку:

– Берегись!

– Не бойся! – ответила Элин. – Я возьму эту змею домой. Это хорошая примета!

Не успела она сделать шаг, как Элиас вскрикнул:

– Нет! Ради Бога! Это опасно. Как страшно!

Через секунду он пожалел о вырвавшихся у него словах.

– По правде говоря, я не боюсь змей. Просто не знаю, как себя вести при встрече с ними. Никогда не видел змей вживую.

Элин улыбнулась.

– В нашей деревне еще увидишь. Они не причинят тебе вреда. Они безобидные.

Когда до деревни оставалось всего ничего, Элин приложила пальцы к губам и снова свистнула, и через считаные секунды в ответ раздался еще более громкий свист.

– Это отец. Он приветствует тебя.

Элиас признался, что он первый раз в этой местности, приходит только на равнину ловить кекликов, чтобы продать их в Мосуле. Это его дополнительный доход. А так он пишет статьи в журналы. За них не всегда платят, и тогда он идет охотиться на птиц. «Мне и в голову не приходило, что на горе кто-то живет», – сказал он и шатнулся в сторону, заметив у ствола дерева еще одну змею.

Они ускорили шаг, так как преодолели перевал и теперь устремлялись в долину, которая неожиданно расстелилась перед ними гигантским зеленым ковром. Деревня располагалась за его дальним краем. Здесь издавна жило племя Хали́ки. Никто в точности не знал его истории, как и возраста растущих здесь старых деревьев. За столетия в мире произошли разительные перемены, но не в Халики. По крайней мере, когда летом 1999 года Элиас переступил порог их дома, там не было ни интернета, ни телефона, ни даже электричества. Воду носили в бурдюках из источников, бивших повсюду. Элиас понимал, что в деревне жизнь устроена по-простому, но был поражен, насколько она была первобытная в долине Халики. Их уклад показался ему фантастичным, когда весь остальной мир гудел, стремительно приближаясь к концу двадцатого века.

Новости до них доходили скудно. Обычно в деревне узнавали о том, что происходит в мире, от кого-то, кто, как Элиас, наведывался из города. Когда являлся гость, местные обязательно свистели, приглашая всех поздороваться с пришлым человеком и услышать от него, будто он был диктором на радио, последние новости. Узнав, что творится на свете, они возвращались к своим делам: пасти скот, ремесленничать и заботиться друг о друге. Если замечали, что в каком-то доме не горит огонь в печи, то спешили туда поделиться хлебом. Ведь если не пекут, значит, сегодня вечером здесь остались без муки.

Отметив про себя, что в доме нет ни телевизора, ни радио, Элиас задумался: они пребывают в таком прекрасном расположении духа, потому что не смотрят плохие новости и не ведают, какие беды сотрясают мир, или потому что ведут такой расслабленный образ жизни? Они просыпаются не от дребезжания будильника, а под птичьи трели. У них нет расписаний и нет замков на дверях. Двери они оставляют распахнутыми для солнца и гостей. Даже война, охватившая страну, не затронула долину Халики и осталась для них просто новостью, пришедшей издалека. Жители, слышав о войне, лишь ударяли ладонью о ладонь, горестно и осуждающе качая головой. Здесь нет полиции и нет сигнализаций, нет тюрьмы и выхлопных газов. Дети бегают по улице, и никто из родителей не боится, что ребенок потеряется или пропадет. Здесь нет чужаков. Да и секретов в деревне друг от друга не было. Про всех всё знали на этом спрятанном далеко от зла и прелестей мира клочке земли.