– Это не тот Шаммо, который обрезание делает?

– Не в курсе, чем он занимается.

– Ну, конечно! Шаммо! Кто ж его не знает? Душевный человек!

– Да, верно, он.

Элиас отметил про себя, что нрав у водителя, который своим внешним видом производил впечатление человека угрюмого, оказался легким, а ум проницательным. Как многозначно, колоритно он произносил «Вот это жизнь!» и хмурился всякий раз, как делал затяжку. Докурив и швырнув в окошко вторую сигарету, водитель щелкнул радио. Послышался первый куплет песни «Дождем твоя любовь капала мне прямо в сердце». Водитель тут же настроил другую волну, на которой передавали новости. Элиасу хотелось послушать песню, но он стеснялся попросить об этом водителя. Диктор сухим голосом читал: «Согласно последнему отчету ЮНИСЕФ, в Ираке зафиксирован самый высокий в мире показатель детской смертности. Вместе с тем Совет Безопасности ООН выпустил резолюцию, запрещающую снятие экономической блокады с Ирака. За девять лет это уже сороковое голосование, поддержавшее продолжение блокады». После музыкальной перебивки диктор продолжил: «Иракцы не теряют надежды на то, что национальная сборная по футболу выступит в чемпионате-2000. Сегодня сборная сыграет с соперниками из Иордании на стадионе «Король Абдулла Второй» в рамках отборочной игры третьей азиатской подгруппы». Выпуск завершался сообщением: «Этим летом ожидается последнее в двадцатом веке лунное затмение, которое продлится три часа. Его смогут увидеть в Европе, Индии и на Ближнем Востоке. Ирак и Сирия – единственные арабские страны, где затмение проявит себя в полной силе. Самая лучшая точка для наблюдения этого природного явления в Ираке – равнина Найнава».

– Еще и к затмению готовиться, – проговорил водитель и резко нажал на тормоза, так как на дорогу откуда-то выскочил баран. Элиаса мотнуло вперед, потом от резкого торможения откинуло назад.

– Отбился, что ли? – спросил он, не ожидая ответа. Но водитель отозвался со смехом:

– Просто решил вдохнуть свободы.

Они долго ехали молча. Элиас разглядывал пейзаж вдоль дороги.

– Нужно залиться, – сказал водитель и свернул на заправку. Элиас вышел из машины и купил в магазине для себя и водителя по банке колы и пакетику соленых фисташек.

– Фисташки я люблю! – отреагировал водитель.

Элиас хотел ответить ему «Вот это жизнь!», но ограничился улыбкой. На станции он поблагодарил водителя и поспешил на маршрутку, в которой помещалось только восемнадцать пассажиров. Шофер стоял у автобуса, выкрикивая: «Еще двоих берем и трогаемся». Элиас запрыгнул в салон, за ним взобралась пожилая женщина с большой сумкой. Шофер дожидался, пока она сядет. Она горбилась и передвигалась крайне медленно. Из-под голубого платка у нее выбивалась прядь пепельных волос. На ней был серый толстый пиджак, несмотря на жару. Не прошло и трех минут, как они отъехали, и она спросила шофера со своего места:

– А когда будет военный штаб?

– Вроде нет тут штаба, тетушка. В каком районе он? – недоумевал водитель.

– Не знаю. Старик мой умер, завещал перед смертью вернуть все, что в сумке, в штаб.

– Что за сумка?

– Тут все: форма цвета хаки, каска, ремень с пряжкой. Он это носил всю жизнь. А теперь это незачем нам.

– Что ты такое, тетушка, говоришь! – вскипел водитель, идя на обгон автомобиля, который еле тащился перед ним. – Он же собой жертвовал, он был воин! Он защищал арабский мир, арабский дух!

– Остынь, сынок! Все это я завернула и сложила в сумку. Ты меня только до штаба довези.

На конечной женщина спросила:

– Что? Приехали?

Сидевший рядом с Элиасом пассажир обратился к шоферу:

– Плохо вышло. Отвези ее обратно домой. Я заплачу.

Элиас нажал на звонок, дверь открыла его старшая сестра Сана, и он протянул ей пакет с выпечкой.

– Откуда это?! – удивилась она.

– Из деревни Халики.

– Не слышала о такой.

– Я сам раньше знать о ней не знал. О, это особенное место!

– Надо же! Да как же ты попал туда, братец?

– Кеклик привел меня. Через три дня собираюсь туда снова. Оставлю Я́хью у тебя. Лады?

– Хорошо. Видно, предстоит большая охота?

– С охотой всё, завязал.

Она уставилась на него в растерянности.

– Да сегодня ты сам не свой! Зачем же тебе туда тогда?

– Буду отмечать с местными праздник птиц. Может, даже напишу эссе в журнал о неповторимой атмосфере этих мест.

В этот момент зафырчал кондиционер. Обдав их сначала горячим воздухом, он загудел и стал морозить в полную силу.

– Слава Богу! Электричество дали. Мы тут чуть не спеклись, – вздохнула Сана.

В углу комнаты Яхья, которому шел девятый месяц, играл с Ро́лей. Она была старше его на три года. Девочка обмахивала его плетеным веером, он же вырывал его и пытался надкусить, чем вызывал у нее возглас отвращения: «Ыыы». Элиас опустился рядом с ними на колени, сказал Роле: «А ну-ка, зажмурься!» – и, когда она закрыла глаза, накинул ей на шею косу инжира.

– Угадай, что это!

Роля ощупала подарок, не подглядывая.

– Не знаю, дядя!

Она распахнула глаза.

– Можешь съесть эти бусы.

– Все или одну ягодку? – спросила девочка.

К ним подошла Сана.

– По одной, по одной, деточка!

Элиасу же она шепнула:

– Спорим, через полчаса ничего не останется?

Сана переехала из Синджара в Мосул в девяносто пятом, когда ее муж, Карим, получил место в регистрационном департаменте Университета Мосула. Спустя год за ними перебрались Элиас с женой. Ее семья была из Мосула, а Элиас был свободен в передвижениях, ведь он работал из дома и работа была сдельная. Каждый раз, когда он вспоминал, как умирала жена, еще кормящая малыша, на его глазах проступали слезы. Она пожаловалась, что покалывает сердце, потом проговорила, что должно через минуту-другую пройти, и испустила дух, а малыш заревел у нее на руках, словно поняв, что произошло.

Сейчас он нес Яхью на руках домой. Они жили недалеко, через две улицы. Войдя в дом, Элиас положил сына в кроватку, прилег рядом на свою постель и тут же мысленно перенесся в Халики. Вспомнив Элин, он расплылся в улыбке.

На рассвете Элиаса разбудил плач Яхьи, и он бросился разводить ему молочную смесь, отметив про себя ту странность, что сразу, как вскочил от детского крика, первая мысль его была об Элин. Он поил ребенка и продолжал думать о ней. Ему хотелось повторить их пеший переход, даже если вокруг будут ползать змеи. Попозже он сходит на рынок и присмотрит подарок для ее семьи. Сначала он думал купить сладости, чтобы Элин тоже попробовала, но отказался от этой идеи. Съест и забудет. А он хотел, чтобы подарок всегда напоминал ей о нем. Но что именно преподнести, Элиас не мог придумать.

Выбирая подарок, Элиас с Яхьей на плечах провел на рынке «Ас-Сара́й» несколько часов. Было жарко, но высокие потолочные перекрытия рынка, украшенные резьбой, защищали покупателей от солнца. Он бродил по галереям туда-сюда, пока не присел отдохнуть в кафетерии «Аль-Хадба́», который славился своим рецептом гранатового сока с толчеными орешками. Постукивая по стеклянному стакану ложкой, перед их столиком проплыл официант. Яхья прыснул от смеха, официант обернулся и направился к ним. Малыш заливался смехом, а он продолжал звенеть ложкой и качать головой. Элиас попросил чаю для себя и гранатового сока для ребенка.

– Кроха! Что тебе принести? – умилялся официант. – Крохотулечка!

Из радио раздался голос На́зема аль-Газа́ли[17]. И прежде чем закончилась его песня «О черноокая!», Элиас поднялся и, схватив ребенка на руки, засобирался. Он оплатил счет и поспешно вышел, уже зная, что купить. Элиас покинул рынок и нырнул в переулок, который привел его к лавке Джаббара под вывеской «Новая и подержанная техника». Из лавки лилась одна из песен Назима аль-Газали. Хозяин, и это было известно всем, являлся его большим поклонником и ничего другого слушать просто не желал. С правой стороны от входа стоял огромный старый расписанный узорами радиоприемник не меньше метра шириной, а рядом с ним такие же большие марок «Филипс» и «Маркони». Последние, скорее всего, являлись частью декора, поскольку в то, что их ежедневно включали, поверить было трудно. А вот выставленные с левой стороны приемники поменьше действительно ловили волны каждый день. Элиас остановил свой выбор на красном, местной марки «Аль-Кита́ра» и вошел в лавку с намерением его приобрести. В это время другой посетитель, крутя в руках подобный, только белого цвета, расспрашивал торговца: