– Ты чего задумала? – насторожился Рудольф и прекратил стенать про истрепанные нервы.

– Закусила удила, рогатый, – я махнула рукой и бросилась в коридор.

Все тот же поворот сюжета, но на сей раз в мою пользу.

Дрожащая рука Ивана Петровича опустилась, пальцы разжались, старенький смартфон упал на паркет. Самое время спасать грустного Штерна от грусти. Немного чуда никому из нас не помешает. Вдруг мне за доброе дело где-то в карме зачтется?

– Иван Петрович! – позвала я застывшего Штерна, и он поднял на меня пустой взгляд.

Ох, ну и дети пошли. Хотя кто там знает, почему у отца с дочерью настолько безобразные отношения.

Следом за мной из гостиной решительно выскочил Рудольф. Явно намеревался помешать мне выиграть гонку брендов. И затормозил, когда я спросила:

– Не хотите приготовить глинтвейн?

Выстрел в небо, но точно в цель. Омела – символ Рождества. Католики очень ее любили, множество традиций и мифов связано с довольно безобидным растением-паразитом. Мое предложение зажгло не просто интерес, оно вызвало поистине детский восторг в темных зрачках Ивана Петровича.

Однако плечи Штерна вдруг поникли после непродолжительной мыслительной работы.

– У меня нет апельсинов и специй, – вздохнул он. – Давненько не варил себе этот напиток. Обычно его делала Мариночка, но когда ее не стало…

Иван Петрович осекся, а я с улыбкой крокодила повернулась к Рудольфу и пропела:

– Ну ничего, мы с Рудиком все организуем. Да? Сбегает до магазина и поможет мне с готовкой?

Морозов скривился и содрогнулся.

– А нельзя ли заказать? – обреченно спросил он, поняв, что у нас уже планы.

– Разве магазинный напиток сравнится с домашним?! – возмутился Иван Петрович, воодушевленный идеей, и зашагал на кухню. – Вы, молодой человек, многое упускаете.

Едва Штерн скрылся, Рудольф пробурчал:

– Да уж куда там.

– Рудольфик, – злорадно хохотнула я, – будь проще, здесь все свои. Когда-нибудь твои копытца потеряют девственность. Все-таки они существуют не только для переключения роликов на канале и ношения карманного зеркальца для самолюбования.

– Есть же приложения для заказа! – заныл олень. – Принесут, помоют, почистят, сварят – бинго!

– Движение – жизнь, Руди.

– Ты хочешь от меня избавиться и получить контракт.

– Конечно. Не собираюсь терять работу из-за заморочек одного мастера.

Бросаясь колкостями, мы дошли до прихожей, где у небольшой тумбочки притаились модные ботинки Морозова. Взрослые люди, ответственные, деловые – а ситуация, в общем-то, комичная. Работа превращалась в фарс, и никто этому не препятствовал.

– Надеюсь, ты умеешь мыть окна, – заметил между делом Рудольф. Он сунул ноги в ботинки, завязал шнурки, надел пальто и обмотал шею шарфом.

– Зачем? – я склонила голову к плечу, не понимая, какое отношение окна имеют к разговору о магазине.

– Когда тебя уволят за проваленный контракт, возьму уборщицей, – он послал воздушный поцелуй и выскочил на лестничную клетку под мое звериное рычание.

Убью или покалечу! Меня затрясло от бешенства. Хотя всего минуту назад я была совершенно спокойна.

– Обойдешься, олень! – гаркнула я.

– Я тоже себя люблю, Сахарочек!

Оставшиеся полчаса-час до прихода Рудольфа я посвятила знакомству с мастером Штерном и его привычками.

Оказалось, что у старика их довольно много: ранний подъем, зарядка, затем пересчет хрустальных игрушек. Своеобразный ритуал проверки на сколы и повреждения. Когда у какого-нибудь слоника отломился хобот, Иван Петрович записывал в специальную тетрадь степень повреждения. Напротив столбца с названием игрушки. По мере свободного времени занимался реставрационными работами.

Даже имена у поделок были поэтическими: «Влюбленные лебеди», «Яблоки на снегу», «Малиновая пустошь». У обычной вазы, пусть и очень вычурной! Меня столь трепетное отношение к поделкам немного обескуражило, поскольку Иван Петрович говорил о них, как о живых людях. Для мастера стекло получалось чем-то сродни ребенку.

Если каждую минуту в прошлом Иван Петрович посвящал игрушкам столько внимания, совсем неудивительно, что дочь выросла эгоисткой. По словам Штерна, Людмилу он видел исключительно по праздникам и то недолго. Проведя большую часть жизни либо на стекольном заводе, либо в гараже с инструментами, сложно уделять достаточно внимания семье.

– Мариночка всегда поддерживала меня, – с тоской протянул Иван Петрович. Он закатал рукава рубашки и с кряхтением достал кастрюлю для будущего глинтвейна. – Иногда я думаю, что провел с ней и Людочкой слишком мало времени.

Да, жизнь, увы, скоротечна. Оглянуться не успеешь, как пора заказывать в аптеке лекарства от склероза – а вместо подсчета калорий следить за уровнем сахара в крови. Минули детство, отрочество, беззаботные студенческие дни, и вот ты стал взрослым. Но ничего не произошло. Мы все так же «начинаем меняться с завтра» и топчемся на пороге.

Я вздрогнула и отогнала подальше философские размышления о вечном. Ни к чему сейчас нагружать голову лишними проблемами, когда в реальности их предостаточно. Однако помогло сосредоточиться на главном: а именно: договоре, Рудике и перспективах карьерного роста.

– Иван Петрович, – я отхлебнула чай и прищурилась, разглядывая суетящегося Штерна у плиты.

– Да?

– Почему вы не заключили договор со «Спарклинг» два месяца назад?

Мне надо знать причину. Вдруг мастер сам отказался или вмешалась дочь? До сих непонятно, кто конкретно занимается продажей игрушек и на чье имя официальные бумаги. Людмила или ее муж, поди разбери с этими хэндмейд-мастерами.

– Так разве Рудольф не сказал? – округлил глаза Штерн, а я хмыкнула.

Плохой из него актер, хуже Морозова. Понимал ведь, что мы из разных компаний.

– Наши интересы касаются исключительно сделки здесь и сейчас, – мило улыбнувшись, вывернулась я. – А о причинах задержки с договором я не в курсе, Рудольф не сообщил.

– Он сам не приехал на встречу, – склонил голову к плечу Иван Петрович.

Я вскинула брови, от неожиданности стукнула чашкой о блюдце. Звон керамики заставил вздрогнуть всем телом, мысли-тараканы хаотично забегали с блокнотиками. Они выискивали поиск возможного объяснения столь непоследовательного поведения профессионала, коим Рудольф, несомненно, являлся.

Менеджер его уровня точно не пропустит важную встречу и не сорвет прибыльную сделку без веской причины.

– Вероятно, дело в невесте.

Меня будто обухом по голове ударило со всего размаху. Я не впечатлительная личность, удивить сложно. Но… Невеста? Тогда какого Деда Мороза ты загулял со мной, Рудик?!

Пусть данных для выводов было маловато, женская солидарность вкупе с тлеющими углями обиды на бывшего супруга превратились в отличный катализатор для праведного гнева. Я зарычала и крепко сжала пальцами чашку, не замечая суеты под носом.

– Рудольф собирался к ней в Европу, – Иван Петрович замер, затем очнулся и с радостным возгласом схватил со стола знакомую тетрадку. Ту самую, куда бережно записывал своих «деток».

Между желанием отпилить рога оленю и жаждой оторвать копыта мелькнула мысль, что любовь Штерна к неодушевлённому стеклу граничит с помешательством.

Стандартная книжечка формата А5 с велюровой черной обложкой замелькала перед глазами, как тряпка для быка. Мои ноздри раздулись, подушечки почти не чувствовали нагревшейся от чая керамики.

Я бы Рудика макнула мордой в напиток или лучше сварила из гаденыша холодец. Надо же, какой парнокопытный: с виду приличный сохатый, а на деле тот еще козел!

По венам заструилась лава, нарастающее бешенство подогревало бормотание Штерна и шелест бумаги. Хотя, казалось бы, какая мне разница? Ну загулял в другое стойло Рудольф, так не мои проблемы.

Один раз переспать – не значит жениться. Однако чувство, будто в меня плюнули. После Назара отношение Рудольфа ударило по уязвимым точкам в душе. Там, где прежде всего пострадала самооценка.