На пороге появился очень высокий, крепкий человек. Вёл себя исключительно уверенно и спокойно. Я и не подозревал, что люди вообще могут так себя вести. В общем, мне понравилось. Понравилось и то, что пачкать мои владения своими ботинками не захотел, несмотря на разрешение Мам. И я остался там, где стоял. То есть за углом.

А Мам… как заверещит! Рассказала и про дверь, и про ругательства, и про тех, с кем нас спутали: «неблагополучные с седьмого этажа». Но рассказала как-то… без выражения, скомканно. Бездарно!

И я решил описать происшедшее сам. Выдвинулся из-за угла – милиционер ноль внимания. Поздоровался с ним – опять игнор. Ну… что за неуважение! Тут уж я отставил бояться. Подошёл совсем близко, и… меня понесло! Высказал всё, и в очень красивых, образных оборотах.

Человек удивлённо приподнял брови, ответил: «Вас понял, гражданин Кот», и зацарапал что-то на листке. Мам даже рот приоткрыла. А потом выдала: «Пойдём-ка со мной!» Ну, я и пошёл.

Только зря пошёл – она закрыла меня в спальне. Безобразное нарушение кото-прав! Через дверь я услышал, как Мам благодарила пришельца. Зачем?! Это же ещё рано! Он же ещё ничего полезного для нас не сделал.

Тут моё размышление, осложнённое недоумением, прервалось: Макс явился, не запылился. Мам, конечно, сразу заболтала его. Многословно, но бестолково описала происшествие, долгое ожидание, и мою «неожиданную реакцию на представителя правопорядка». На милиционера то есть.

А чего тут неожиданного?! Чтобы защитить мои права, нужно хорошо знать: а). кто, б). где и в). когда их нарушил. Согласны? Усами чую, что согласны!

Я, Обожайчик, эксперт и исследователь. Только не подумайте, что я закопался-погряз в научной работе, как блоха в шерсти. Нет-нет, я умею чудить-радоваться. И играть люблю. С людЯми и их нервами. С их вещами тоже. Своих-то у меня немного… У-у, опять я о себе! Речь-то о СИМБЕ, моём давнем дружбане. Ой, не только о Симбе… вообще, кучерявенький там у них, у мостриКОТАжа, случился случай!

…Жил-был Кот. Дядя Кузя. И было у него имение, да подневольное создание человечьего роду-племени, кличкою Ба. Долго ли, коротко ли жил дядя Кузя – прознанья об том нету, и надобности в том прознаньи тоже нету. Однако ж стеснилося имение дяди Кузи от подселения Симбы, отрока сколь юного, столь и весёлого.

Да не возроптал дядя Кузя, ибо кот он зело учёный да рассудительный, а Симбе в ту годину было далече до разумения зрелого. И жили они, оба-два, в мире, хотя и без согласия. Но вдругорядь стеснилося имение, от подселения Веточки, девицы-прелестницы.

Дяде Кузе она не приглянулася, ибо он ужо стар годами, а Симбе, в коем заиграла удаль молодецкая да силушка богатырская, глянулася. И вознамерился Симба протопнуть тропиночку к сердцу девичьему, и таково-упорно вознамерился – ажно спать-почивать перестал. Да девица оказалася зело капризною – и то ей не тово, и энто не вау.

А однажды решился друг мой на поступок невиданный да отчаянный: сунул мордель свою в котомку, какую Ба завсегда таскает с собою в мир да в пир. Много занятных вещиц было в ейной котомке, но более всех глянулась ему штука округлая, от наложения лапы щелчками щёлкающая.

Захватил вещичку Симба клыками-когтями, да из котомки и умыкнул! Вещица на пол гольный – бряк. И… диво-дивное, девица-капризница тут как тут, очами стреляет, интерес к Симбе выказывает. Эдак и сдружилися они, и живут в мире и согласии по сию пору. Да только сказу это не конец, а начальное начало.

Занялася утречком заря, и спрыгнула Ба с лежанки своей, и покормила властителей своих, количеством три кото-персоны, и умотала для добычи им пропитания на ближайшую седьмицу. А пропитание то добывается в местечке прозванием Клиника.

И вот, лишь заявилася Ба на крылечке клиническом, как Глава Всея Клиники ей и молвит: «Езжай сей же час в палату сугревательную, ибо холод да стужа не за горами. Добудь грамоту разрешительную, да оплати подать за тепло». Ба развернулася, и мигом навострила лыжи свои по указанной дорожке.

И вот, спустя несколько времени, нарисовалася Ба в палате сугревательной. Поприветствовала челядь тамошнюю, да поторопила грамоту к выдаче, да полезла в котомку свою за печаткой особливой, казначейскою. Без наложения печатки той ни одна грамота не грамота, а пустопорожняя безделица, ни на что не годная.

А упомянуть здесь надобно, что Ба – не просто так кое-кто, а казначей, всею казною клиническою ведающий. Ну вот, порылася в котомке Ба – нету печатки. Вывернула котомкино нутро наружу – истинно нету! И похолодело сердце Ба, ибо за утерю-порчу печатки светила ей секир-башка.

И вернулася Ба, откуда пришла, понурая, наказ Главы не исполнившая. И пронеслася без замедления в комнатку свою заветную казначейскую, и кинулась к ларцу стальному-неприступному, для сокрытия клинических ценностей предназначенному… и отомкнула дверцу набором цифирей тайным-сокровенным, и не увидала печатки в том ларце.

И предстала Ба пред очами Главы, и каялась, и обещала найти-возвернуть пропажу во что бы то ни стало! Но брови Главы насупились, уста скривились. Однако не поспешил карать Ба карой скорой да неправой, ибо служила она верой и правдою долгие годы, а выдал ей добро на изыскание печатки по всея клинике. Клинической же челяди наказал не препятствовать Ба в тех изысканиях, ибо без печатки встанут казначейские дела каменным камнем.

Ну вот, цельный день искала Ба пропажу, до поздней ночи искала – дольше всех в клинике задержалася. Но печатка как в воду канула… И возвратилася Ба домой позднёхонько, удручённая да расстроенная, и пред властителями своими, в количестве трёх штук, за задержку трапезы вечерней не извинилася.

Наскоро испив водицы горячей цвету землистого, завалилася Ба на свою лежанку, запамятовав о всех-прочих кото-обязанностях своих. Симба и дядя Кузя не затаили обиду, а запечалились, ибо чувства Ба перетекли в их души аки воды речные прорываются сквозь обломки льда в половодье.

А сердце девицы-капризницы грустить-сопереживать не возжелало. А возжелало оно радоваться житию-бытию. И выкатила Ветка из-под лежанки Ба гостинец, Симбой подаренный, и принялася гонять его туда и сюда, с цоканьем и щёлканьем. Ни просьбы словесами, ни пуляния обувкою домашнею не угомонили Ветку. И встала Ба, и засветила свет, дабы изловить и покарать хулиганку.

Ступила стопою – бац, о персты ножные что-то стукнуло. Сцапала это что-то Ба, поднесла к очам, да очам и не поверила – печатка сгинувшая! Тут возрадовалася Ба до невозможности, вскрикнула-подпрыгнула, схватила Ветку в охапку, и – давай ругать-целовать, за уши трепать. Бандитка ты, причитала, воровка бессовестная, да чрез тебя я чуть по миру не пошла!

Недоумевала Ветка наговору Ба зазряшному, головою вертела да когтищи топырила. Симба же да дядя Кузя (а сия кото-личность вообще параллельна происшествию тому криминально-амурному), схоронилися от очей-дланей Ба побыстрее да понадёжнее, ибо мало ли что может быть…

Я, Обожайчик, эксперт, исследователь, и вообще всесторонне развитая и любознательная кото-личность. Не то что человеческий раб (их-то и называют собаками) – суетливый, визгливый и тупой, до неправдоподобия тупой! Бывают исключения, скажете вы. Что ж… Я умных и спокойных человеческих рабов не встречал, да и от друзей о таких не слышал. Кстати, о друзьях!

Я собираюсь рассказать о целой банде компании своих давнишних друзей, Кисьководском триКОТАже: Коте, Булке и Батоне. И, как следует из заголовка, человеческом рабе. Ясен пень, что собака ну никак не может обитать на одной территории с моими друзьями, но может обитать (и обитает) за стеной и дверь в дверь. Это называется «в соседней квартире».

Так вот… от встреч с собакой ничего хорошего получиться не может. Ну, сами посудите: это создание любит шум и движуху. А ещё любит быть в центре внимания, как всякий примитивномыслящий индивид.