– Сейчас что-нибудь придумаем, – обещаю я дочери, возвращаясь к холодильнику.

Я вполне могу пока ограничиться и кофе, а вот Кира… Стоп! Где ее сумка? Лежит в комнате рядом с кроватью. На дне нахожу упаковку каши, и дочь хлопает в ладоши. Пока делаю ей завтрак, складываю надвое записку Марата и убираю в сумку. В маленький кармашек сбоку. На память, которая пахнет горчинкой абсента в баре Амстердама, шоколадным джелато на улице Рима и паэльей на ее родине, в Валенсии.

– Мама! – зовёт меня Кира, вырывая из воспоминаний.

– Сейчас, зайка, – отвечаю, помешивая кашу.

Надеюсь, Марат будет не против, что я здесь немного похозяйничала. Квартира выглядит жилой, но здесь на пахнет… уютом. Как будто хозяин приходит только для того, чтобы переночевать. В другой комнате, не там, где мы с Кирой спали, на горке стоит фотография, на которую мне указывает дочь.

– Мама, дя! – сразу узнает она Марата.

– Да, – машинально отвечаю.

Марат, незнакомый мне мужчина, а между ними с фото улыбается симпатичная блондинка. И все втроем стоят в обнимку. Девушку рассматриваю с особой женской ревностью. Если Марат хранит ее фото, то… Да, Лада, сейчас снова нафантазируешь.

Ставлю снимок на место и беру на руки дочь. Выходим на просторную лоджию и смотрим на новый город. Я бывала раньше в Москве, но теперь это ощущается по-другому.

– Вот, малыш, сейчас это наш новый дом, – говорю дочери, имея в виду, конечно, не квартиру Марата, а город. – Может, я смогу воспроизвести это в новом аромате. В запахах хранится столько воспоминаний, ни один другой орган чувств, кроме обоняния, и рядом не стоял.

Открываю створку, и московские запахи заполняют лоджию. Кира тоже рассматривает город, обнимая меня за шею.

Все происходит правильно – сейчас я в этом убеждаюсь. И в городе с населением больше, чем в небольшой стране, я столкнулась именно с Маратом. Какая всё-таки непредсказуемая жизнь…

А Сергей же наверняка меня ищет. Мама тоже. И с ней бы нужно было связаться, но позже. Она все же моя мать.

На обед из того, что есть в наличии, варю суп. Даже нахожу погружной блендер. Кира с удовольствием ест и начинает сонно моргать. Устала моя девочка. Я тоже, но адреналина добавляет записка Марата. Он скоро должен прийти.

Дочка засыпает, а я наворачиваю круги по кухне, пока не слышу, как поворачивается ключ в замке. Застываю у окна, даже задерживаю дыхание.

Да что же такое? Руки потеют, сердце барабанит от предвкушения этой встречи. Марат был всего лишь моим европейским приключением, так что сейчас происходит?

Тихо опускаются ключи на полку шкафа-купе, шаги в направлении именно кухни. Марат как будто чувствует, где я. Останавливается в дверях, упирается плечом и головой в стену, смотрит.

– Ну, здравствуй, Лада, – тихо произносит.

Да, вчера не успели толком и поздороваться. Все было так спонтанно, неожиданно, быстро, непонятно. А сейчас мы вдвоем на кухне, в его квартире. И мне так… Я не могу разобраться с тем, что творится внутри меня. Жжение в груди, раздрай в голове, онемение в конечностях.

– Здравствуй, Марат, – ну хоть речь не подводит.

– Где твой ребенок? – спрашивает он, проходя дальше, и с каждым шагом становится ближе ко мне.

Это невыносимо. Он пахнет все так же… Сексом, уверенностью, интеллектом.

– Спит, – отвечаю, приоткрывая окно на проветривание.

Марат это, конечно, замечает и усмехается. Он знает о моей гиперосмии, небольшой, но именно из-за нее я и стала парфюмером. Никто не знал, никому не рассказывала, а с ним поделилась. Да, прав был Хичкок со своими незнакомцами. Именно со случайными людьми мы часто делимся тем, что не можем сказать близким. Ведь попутчиков мы больше никогда не увидим, и наши тайны для них не имеют никакого значения. Выйдет человек на своей станции и забудет о том, что слышал от незнакомого человека.

– Хорошо, – кивает Марат. – Значит, есть время поговорить. Присядь, Лада.

– И покайся? – качаю головой. – Прости, это нервное. Все, да? Мы больше не в Европе, не говорим об искусстве, о высоком? Жизнь. Сейчас Кира проснется, и мы уедем.

А хочу ли я уезжать? Снова расстаться вот так, как будто мы действительно случайные попутчики?

– Кира – это госпожа, – Марат словно меня не слышит, снова блещет эрудицией. – Красивое имя. Мою маму звали так…

Он задумывается, а я снова не дышу. Именно поэтому я так дочь и назвала. Мне понравилось. Я помню, как Марат говорил о своей матери. Необычная женщина, которая никогда не сдавалась.

– Спасибо, Марат, – говорю я, подходя к нему.

Мне так остро не хватало его все это время. И я только сейчас это понимаю, когда он рядом. Убедить себя можно в чем угодно, но когда вот он, рядом, все стены рушатся, все границы стираются, все убеждения можно засунуть в небезызвестное место.

– Рассказывай, Лада, – просит Марат, откидываясь на спинку кухонного диванчика.

О чем мне рассказать? О том, что я сдалась? Я ведь действительно сдалась, и два года не жила – существовала. Мне было плевать на любовниц Сергея, я бы была рада, если бы он развелся со мной. Но… его болезненная маниакальность стала моим адом. Я не понимаю, как можно настолько помешаться на человеке. Сергей получил то, что хотел. Я стала его женой, но не стала его женщиной, не любила его. И это его доводило до бешенства. Но я ведь и не обещала. Он надел мне кольцо на палец, он получил меня, но не мою любовь.

Я осталась там, в европейском туре, и Сергей видел, что мыслями я где-то далеко. Мое безразличие сделало его ещё более маниакальным. Он привык получать все, и я стала той добычей, которой охотник не может похвастаться.

– Марат, – я даже накрываю своей ладонью его руку, чтобы на моей коже остался его запах, – что ты хочешь услышать? Мой отец умер, я оказалась в капкане, где медленно сходила с ума, у меня есть только Кира, которой я не желаю такой жизни. Поэтому мне надо спрятаться, сбежать как можно дальше…

– Стоп! – прерывает мой поток слов Марат. – Я знал Ладу, которая не сбегала, а боролась.

– Знал – это глагол прошедшего времени, – усмехаюсь, замечая, как на поверхность стола падают мои слезы.

– И что мы сырость разводим? – спрашивает Марат. – Как говорит жена моего друга: Москва же слезам не верит. Если собралась реветь, то зря сюда приехала.

Только он так может. Вот так правдиво, но при этом мне хочется улыбнуться. Это же Марат… Тот самый Марат, с которым я путешествовала по Европе. И тогда он не притворялся – был собой. Мы оба были собой. Я настолько не была такой, какая есть, последние два года, а вот с ним – да.

Может, встреча с Маратом – это напоминание мне о том, что я забыла, каково это – быть собой.

– Жена твоего друга дело говорит, – смеюсь, вытирая слезы. – Это она на фото? – киваю в сторону комнаты, где стоит снимок.

– Она, – подтверждает Марат. – И я бы мог подумать, что ты сейчас ревнуешь.

А ведь я ревновала, пока он не сказал, что это жена его друга. Не имею права ревновать, но, увы, это не контролируется.

– Какая ирония, да? – спрашиваю. – Мы встретились случайно на дороге, хотя я даже не знала, из какого ты города.

– Иногда жизнь любит посмеяться над людьми или испытать их, – Марат смотрит куда-то в сторону. – Так зачем мы снова встретились, Лада? Точно не ради смеха, если ты сейчас плачешь.

А ведь я не собиралась. Наоборот, я рассчитывала, что все закончится, что мы с Кирой станем свободными и счастливыми. А сейчас слезы льются сами собой. Но чем их больше, тем свободнее я себя чувствую. Словно очищение через умывание слезами.

А встретились мы, наверное, для того, чтобы Марат узнал о дочери. Как он сразу не догадался за счёт имени? Или догадался, но молчит, потому что… Ему это не надо.

– Меня жизнь заставила выйти замуж, – я как будто начинаю оправдываться перед Маратом. – И такое бывает в наше время. Но сейчас отец умер, – снова начинают капать слезы, хотя я даже на похоронах не плакала.