– Не знаю, – честно ответил Масасигэ. – Вообще, похоже, что судно пригнало сюда штормами, и до этого оно долго болталось в море. Чего не отнять у намбандзинов – они умеют строить чертовски крепкие корабли. И я сильно сомневаюсь, что пираты собирались помогать Амакусе*. Но выглядит всё очень подозрительно. Наверное, Юки уже навёл шороху в той деревне и что-нибудь выяснил.

– Удивительные вещи творятся на белом свете, – покачал замковый самурай головой. – Ну а что касается вестей из Симабары…

– Да, я уже в курсе, – хмыкнул Като. – Ты бы научил молодёжь держать язык за зубами, когда ходят по коридорам.

– Хей-хо! – зловеще захохотал буси. – Чувствую, кому-то несладко сегодня придётся. Что поделать, сопливые ещё…

– Сопливые или нет, а о долге забывать не следует, – пафосно заявил Като, хотя сам тоже улыбался. – Скажи-ка мне лучше, дружище, как так вышло, что из Эдо пришёл приказ для голландского корабля, но не для нашего господина?

– А, ты про «Дэрюпу»*? Тут всё просто – то был приказ для всех кораблей намбандзинов во всех гаванях. Его доставили морем. Англичане свалили, отказавшись участвовать в наших делах, а вот голландцы – нет. Прошёл слух, – понизил он голос, – что приказ из Эдо, настоящий, для наших войск, уже в пути. Ждём со дня на день.

– Поэтому такая суматоха? – с пониманием покачал головой Масасигэ.

Двор замка и впрямь напоминал муравейник: всюду сновали слуги, неподалёку когасира* проводил смотр у отряда из нескольких десятков буси, одетых в разномастные доспехи, однако отлично вооружённых. В другом углу облачались в броню лучники-пехотинцы. Двое асигару тащили куда-то связку длинных копий, наконечники которых были прикрыты соломенной корзиной. В воздухе стоял гул множества голосов, перекрываемый иногда рёвом какого-то недовольного ветерана. И над всем этим трепетали нобори – знамёна клана. Причём господин Курода распорядился вывесить не только стяг с гербом рода, но и боевые хоругви с простым белым кругом на чёрном полотнище. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений – княжество вступило в войну.

– И не говори, – подтвердил командир замковой охраны. – Только сегодня приняли на службу около полусотни ронинов. Прибыли утром вместе с какими-то купцами.

– Господин Курода нанимает ронинов? – подивился Като, для которого это было новостью.

– И много, – заговорщическим тоном сообщил его собеседник. – Наших самураев отправляют на укрепление приграничных гарнизонов, а наёмников – на войну.

Масасигэ вновь понимающе кивнул.

– Сам не хочешь? – спросил он, имея в виду желание отправиться вместе с войском.

– Кто ж не хочет поучаствовать в настоящей драчке?! – хвастливо воскликнул его товарищ. – Да только наше дело служилое – куда пошлют, туда и пойдём. Слушай, что мы тут болтаем, словно два конюха? Давай посидим, выпьем сакэ, как подобает благородным мужам!

– С удовольствием, Митсеру, но, в другой раз. Мне ещё ехать в тюрьму.

– За какими демонами тебе в тюрьму? – удивился Митсеру.

– Забираю христианина-варвара, пока вы его не распяли. Может, подскажет что про корабль этот, – по секрету сообщил Като. – Хотелось бы сегодня же попасть в Фукуму.

– О-о! – поскрёб подбородок его друг. – Тогда вот тебе совет. Лучше, как заберёшь своего кириситану, езжай не через город, а в объезд. Народ тут разный собрался, вон, двоим вчера за пьяную драку приказали совершить сэппуку. Сам понимаешь, все устали от ожидания, кровь вместе с сакэ играет, мечи елозят в ножнах. Кто-нибудь обязательно захочет обезглавить твоего знатока иностранных кораблей. Тебе это надо?

Фукуока действительно бурлила несмотря на то что обычные горожане отсиживались по домам. Это в Эдо официальным эдиктом разрешалось не отвешивать поклон не только самураям, но даже даймё из других княжеств*. Здесь же, в провинции, правила блюлись рьяно – чуть зазевался и жди неприятностей. Конечно, времена, когда простолюдинам рубили головы за такое проявление неуважения, давно миновали, но любой самурай всё равно мог обвинить горожанина в нарушении этикета, и тогда наказания не избежать. Поэтому жители и отсиживались по домам, выходя лишь в случае крайней необходимости. Это только кажется, что семь сотен самураев – не так уж и много для города. Среди мобилизованных было немало зажиточных буси, скопивших состояние на высоком посту у князя, а также несколько мелких даймё, являвшихся вассалами дома Курода. Все они прибыли на войну со слугами, оруженосцами, сыновьями или племянниками, для которых это была редкая возможность побывать в реальном сражении. Семь сотен легко превратились в добрые полторы тысячи. Все гостиницы и харчевни были переполнены, и многим оставалось только болтаться по улицам, глазеть на товары, нахваливаемые торговцами, да отпускать сальные шуточки девицам, чьи миловидные личики нет-нет да и мелькали из-за занавесок.

А вот кто не боялся суровых самураев, так это купцы. Любая мелочь, от инструмента для мелкого ремонта доспехов до свитков с охранными молитвами, продавалась буквально на каждом шагу. Торговали талисманами, сакэ, сандалиями, оружием, веерами, сакэ, различными снадобьями, оружейной смазкой, соломенными плащами, ящиками для переноски доспехов и снова сакэ. В городе не было вещи, которую нельзя купить. Лучше всех дела шли, конечно, у продавцов снеди и выпивки, ведь чем ещё заняться воину в ожидании отправки на фронт? Ха, конечно же посетить представление или «весёлый квартал»! Правда, для модного, скандального и весьма дорогого театра Кабуки* у большинства буси было маловато серебра, зато в провинциях огромным успехом пользовались комические труппы кёгэн, или кукольники-дзёрури. Като, пока пробирался через улицы, дважды был вынужден объезжать толпы зрителей. Задорный свист, грубые шутки и хохот свидетельствовали о том, что дают пьесы, очень популярные в этом сезоне.

И снова самурай был вынужден отказывать знакомым, которых встречал ещё чаще, чем вчера, в предложениях выпить или перекусить с ними. Тем не менее эти минутные остановки задерживали его, а предстояло решить ещё одно важное дело. До Фукумы путь неблизкий, и христианин вряд ли в состоянии преодолеть его пешком. О паланкине не могло быть и речи – даже Като не имел права пользоваться этим транспортом. Согласно эдикту сёгуна он был доступен только самураям высокого ранга, высокородным женщинам или немощным старикам. Стало быть, нужна ещё одна лошадь. Като посчитал это достаточным основанием для расхода денег, что ему выделили. Вот только он очень беспокоился, что никакой лошади купить не получится – все они давно уже зачислены в армию господина Куроды и жуют теперь его овёс и сено. В двух конюшнях его опасения оправдались – стойла были пусты. Однако в третьей, последней, осталась единственная кляча, которую не взяли в армию исключительно по причине дряхлости. Масасигэ всерьёз подозревал, что она не доберётся даже до почтовой станции, что была на полпути между городами. Но выбирать не приходилось. Услышав цену, которую барышник заломил за этого кандидата на живодёрню, он едва не схватился за меч. Столько не стоил даже его скакун, а это был хороший боевой конь, не боящийся выстрелов из ружья. Однако спрос рождает предложение, которое сейчас ограничивалось лишь одной кобылой, в прострации жующей клок сена. А к воротам конюшни между тем сворачивали сразу две группы самураев. Едва не скрежеща зубами от досады, Като отсчитал нужную сумму и, состроив самую свирепую гримасу, потребовал в качестве бонуса седло и уздечку. Проклятый торгаш, обливаясь потом от страха (или от духоты?) и непрерывно кланяясь, пролепетал, что сбруи нет, но есть его личное чудесное седло, в которое не стыдно сесть самому даймё. И только из уважения к такому покупателю, как многоуважаемый самурай, он готов уступить его за сумму, всего вдвое превышающую реальную цену. Торговаться Като не умел, к тому же это претило его самурайской гордости, поэтому он, снова рискуя сточить зубную эмаль, отсыпал в алчные руки серебро и медь. В кошельке после такого грабежа осталось совсем немного.