Их естественной средой обитания в районах «первичников» считались людные базарчики, трактиры, таверны, поилки и городские площади, где они по обыкновению вылавливали безработных и бездомных для дальнейшей отправки в Центр Ликвидации Граждан.

Их белые плащи с синим кругом посередине – эмблемой второго класса – у «первичников» не вызывали ни страха, ни уважения, лишь легкое раздражение и неприятие. Дневной патруль никогда не контактировал с порядочными гражданами, доставляя проблемы и хлопоты лишь ополченцам, отпетым хулиганам или бомжам.

Но в тот вечер Вивиан впервые ощутила ледяной укол страха в области сердца, едва заметив наряд из шести-семи патрульных у нижних уровней жилых стеллажей, по которым она всегда поднималась в свою родную капсулу.

Помимо представителей патруля вокруг собралось приличное количество людей из таких же работников, что возвращались в соседние капсулы. Вивиан могла разглядеть на их лицах беспокойство, они все перекидывались между собой парой-тройкой фраз, выглядели озадаченно и мрачно.

Девушка не была готова к картине, которую ей пришлось увидеть, едва она оказалась в толпе людей, которую уже разгоняли патрульные. Глубокий шок и паника охватили ее: на металических прутьях сидел безногий отец, его волосы были растрепанны, здоровой рукой он хватался за металлический обрубок, с полными боли глазами глядя вниз, а над ним нависали суровые стражники из Дневного патруля.

Вивиан очень давно не видела своего отца вне капсулы. И никогда раньше не видела подобного выражения скорби на его лице и распущенных блеклых седых волос.

Неужели она была виновата в этом творившемся ужасе?

Девушка, не чувствуя ног и ощущая зудящую боль в сердце, подбежала к отцу, врываясь в кольцо стражников, которые грозно нависали над ним. Она упала на колени и закрыла собой отца, не в силах видеть выражение муки на его лице. Подняв голову вверх, девушка злобно спросила:

– Что вы здесь учинили? Что вы делаете с моим отцом?

Совершенно неожиданно глава семейства, Вонг Фэй, прижал дочку к себе здоровой рукой. Воротник комбинезона Вивиан стал влажным от горьких отцовских слез.

– Виви…Виви…она…наша Лила…

Отца грубо прервал хриплый голос одного из патрульных:

– Вивиан Фэй, за внесенный вклад в развитие предприятия администрация города решила наказать ваш проступок финансовым взысканием, переводя следующие десять ваших смен на благотворительную основу в поддержку города. Но ваш отец не обладает данной рабочей привилегией, и его проступок будет караться по всей строгости закона.

Вивиан оторвала взгляд от беспомощной седой макушки отца, чья гордыня никогда бы не позволила ему проявить слабость перед членами семьи, и уж тем более перед посторонними людьми.

Ви ощутила, как внутри нее пробуждается ураган, ей невозможно было поверить в происходящее. Она рявкнула, не узнавая собственного разъяренного голоса:

– Моя сестра, где она? Где моя сестра?! Что вы сделали с Лилой?!

Патрульные переглянулись между собой, своей неуверенностью и нерешительностью напоминая «первичников», родственных им по генотипу.

Но внезапно Вонг Фэй поднял морщинистое лицо, положил ладонь на плечо дочери и печальными старческими глазами, полными слез, которыми некогда оплакивал свою возлюбленную, заглянул в злые и недоверчивые глаза Вивиан.

Его тяжелый бас тихо и смиренно произнес:

– Лилы больше нет с нами. Сбросилась с террасы сегодня днем.

Отец с болью смотрел, как младшая дочь сначала отрицательно мотала головой, потом начала дрожать, а затем сжала тонкие губы в подавляемом вопле, полном отчаяния и непонимания.

Вонгу хотелось остаться с ней и оставаться сильным, несломленным человеком, чтобы дочери не пришлось в одиночку сражаться с тоской и скорбью по невосполнимой утрате, чтобы она не запирала себя в клетку из вины, ненависти и агрессии к себе, к тому, как жестоко и несправедливо отнеслась к ним судьба.

Но у Вонга не было права рассчитывать на понимание со стороны закона или помилование, у него не осталось сил и способов бороться за свою семью, он чувствовал, как внезапный ветер пронизал до костей его тело, которое скоро должно было стать прахом.

Он вновь прижал к себе дочку здоровой рукой и горько зашептал ей на ухо:

– Мне пришлось выйти за лекарствами и пенсией в ЦОГ, Виви, это было днем, ты ведь знаешь, мог пойти только я, я не знал… Лила не хотела становиться обузой, она не хотела, но я… не мог поверить…

Душа будто заледенела, Вивиан перестала чувствовать свое тело. Кончик носа начал холодеть и стал влажным. Боль ударила под дых. Перед глазами у девушки все поплыло, навернулись самые первые, самые горькие слезы в ее сознательной жизни.

– Что ж, – откашлялся патрульный, что стоял ближе всех к старшему Фэю, – думаю, довольно прощаний. Вонг Фэй, продублируем постановление для вашей дочери, она имеет право знать. Ваш родитель обвиняется в сокрытии несанкционированного ребенка и, в связи со своей неспособностью лично отработать положенные рабочие смены, направляется с нами в Центр Гражданской Ликвидации.

Вивиан истошно закричала, обнимая отца и озираясь на стражников:

– Нет! У меня больше никого нет, вы не можете так поступить! Прошу вас, я отработаю за него, сколько потребуется, оставьте…

– Несогласие или препятствие аресту может расцениваться как гражданский бунт, мисс Фэй, не стоит…

– Арестуйте меня! Ликвидируйте! Я не буду больше жить! Я не буду работать!

– Придите в себя, мисс Фэй, Вы ценный сотрудник предприятия и должны отработать положенные смены. Господина Фэй мы вынуждены забрать.

У Ви буквально вырвали отца из рук двое рослых патрульных, пока двое других держали ее саму и заламывали руки за спину. Вивиан кричала из последний сил, надрывая звонкий голос.

Отец беспомощно обмяк в руках у патрульного, виновато улыбаясь ей и губами произнося: «Прощай». Это было последнее, что видела девушка, прежде чем почувствовала укол транквилизатора в шею.

***

Тяжелые веки не поддавались, сколько бы сил она не прикладывала. Было оглушающе тихо. И пахло до боли знакомо. Прежде, чем веки с усилием поднялись, Вивиан уже понимала, где находится.

Слабое голубоватое сияние щита встретило ее распахнутые глаза. Сама она лежала горизонтально на облезлом диванчике своей капсулы. Пустой и холодной.

Шея и затылок неприятно ныли. Голова была тяжелой и жутко болела – явные последствия транквилизатора. Похоже, соседи отнесли ее в капсулу, открыв двери с помощью ее зрачка, и уложили на диван.

Поднимая голову, девушка больше всего на свете хотела, чтобы это все оказалось ночным кошмаром. Чтобы на соседнем диване по-прежнему видел тревожные сны измученный отец, разочарованно, но стойко принявший проваленное тестирование младшей дочери. А за спиной мирно сопела Лила, приобнимая сестренку одной рукой, а второй инстинктивно поглаживая набухший живот.

Но капсула была леденяще пустой – только гул щита, одинокий треск электричества в свисавших проводах и жужжание холодильника у двери. И призрачно-бледная брюнетка с мокрыми глазами, сидящая на диване и подавляющая стоны, полные боли.

Вот и все, что осталось от несчастного семейства Фэй, утраченного и вымершего, как и множество бесчисленных семей первого класса до этого.

Вдруг слабый, теплый ветерок наполнил капсулу. Ви, смахнув серым рукавом жаркие слезы, устремила взгляд в сторону распахнутого окна. За ним начиналась проклятая терраса, открывавшая вид на затхлый, душный, металлический город, мерцавший огнями сварок.

«Пойдем внутрь,– часто повторяла сестра, – грязный воздух оседает».

Разумеется, Лила корила себя за беременность, ненавидела тот страшный момент в ее жизни, когда никто не смог ее спасти, и как результат – ей пришлось стать обузой для родной семьи. Первые ниципцы она всячески гнобила себя и очень жалела о том, что не решилась отправиться на ликвидацию еще на ранних сроках, чтобы облегчить жизнь отцу и сестре. Но постепенно беременность меняла ее: она стала ограждать себя и ребенка от радиации, вредных лучей Мьёрна и токсичных паров в воздухе. Она верила и надеялась, что, сохранив ребенка, сможет вместе с ним помочь обществу и семье. Воспитает его достойным гражданином, помощником и защитником семьи.