– И меня будет не стыдно полюбить!

Щеки у Мисаки порозовели, как сакура. Южный ветер взметнул в воздух ворох лепестков, и они опали между ними, точно нежные снежинки. При виде кружащейся розовой пены сердце Харуто преисполнилось решимости.

Он сделает новый шаг. И время, которое для него застыло, возобновит свой ход.

Однажды он заработает право идти рядом с ней.

Мисаки этого не хотела. Но на короткий миг сердце в груди все-таки затрепетало.

Девушка громко вздохнула. Прислонившись к стеклу, она поглядела, что за пейзаж проплывает за окнами поезда. На город уже опустился закат. Дома и многоэтажки перекрасились в рыжий.

«Я стану тебя достоин!»

Никогда в жизни Мисаки не признавались в чувствах настолько прямо. Хотя, строго говоря, не прямо тоже не признавались… «Признавались»? А он точно признался? Или Мисаки выдумала себе невесть что? Но ведь Харуто так и сказал: станет таким, «чтобы его было не стыдно полюбить». Так что, наверное, признался.

Девушка в волнении крепче сжала поручень. Нечего тут фантазировать. Этот человек уже показал себя обманщиком. Он и не такое скажет, лишь бы набить себе цену!

Когда Мисаки вышла на своей станции, закат навис над самым железнодорожным полотном. Девушка накручивала прядку на палец и думала, вправду ли Харуто теперь снова возьмется за фотоаппарат.

«Хотя нет: если он принял так близко к сердцу, мне же потом будет хуже. Откуда я знаю, что у него с талантом…»

Такаси со старичками-завсегдатаями уже заждались возвращения Мисаки. В тот же миг, как девушка открыла дверь «Ариакэ-я», брат прямо из-за стойки выпалил:

– Ну как, не приставал?!

От его напора, который посетители только усиливали, Мисаки даже чуть оробела и проблеяла:

– Ничего такого! – И попыталась ретироваться на второй этаж. Оокума, один из старых клиентов, воскликнул, проглотив бокал хоппи[14]:

– Подозрительно! Что-то явно случилось!

– Честное слово! Ничего! – отрезала девушка и взлетела по лестнице.

«Чего им вообще надо? Мне все-таки уже двадцать три года, могли бы и не лезть. Тем более что ничего такого правда не было. Не было же? Ну, разве что совсем чуть-чуть…»

Оказавшись у себя, девушка повесила шапочку на голову-манекен и распахнула окно над кроватью. Она вся пылала. Прохладный вечерний ветер коснулся ее волос, и Мисаки перевела дух. Пахло весной. Ветер колыхал занавески и расписание смен, которое она повесила на пробковую доску.

Прислонившись к кремовой стене, девушка заново прокрутила в голове события дня. Тут вдруг из коридора ее окликнули:

– Мисаки?

Это Аяно. Видимо, уже пришла в идзакаю с работы.

Аяно чуть-чуть отодвинула фусуму и озорно спросила с порога, закрыв лицо, точно маской, пачкой какой-то соленой закуски:

– Как прошло?

«Ну вот, и она туда же…»

Мисаки немного надулась, но решила рассказать все как есть, чтобы немного разогнать странные чувства на душе.

Внимательно выслушав рассказ, Аяно захихикала в кулак.

– Эй! А смеяться-то зачем!

– Прости-прости. Но кто ж читает такие отповеди на первом свидании! Да еще и клиенту.

Мисаки надула щеки и отобрала еду.

– Меня просто выбесило, как он оправдывается. Увереннее надо держаться! Хотя, наверное, я в самом деле наговорила лишнего. Сама не пойму, что на меня нашло…

– Просто если тебе кровь в голову ударит – ты сразу как будто другой человек. Вся в брата.

Тут Аяно попала в яблочко. Поддавшись вспышке гнева, Мисаки говорила прежде, чем успевала как следует подумать. Про этот свой недостаток она и сама знала.

– Я думаю, ты так вспылила, потому что вы два сапога пара.

– В смысле?

– Ну, вы же похожи.

– Чего?! В каком это месте?!

– Так-так, кому-то опять кровь в голову бьет!

Мисаки тут же зажала рот ладонью.

– Помнишь, как ты извелась, пока не стала стилистом? И таланта-то у тебя типа нет, и вообще – помнишь, сколько плакалась?

– Ну… – В бытность ассистенткой Мисаки и впрямь каждый день получала нагоняй от начальства, поэтому изрядно излила душу Аяно. – Зато я никому не врала.

– Да, врать нехорошо. Но, – Аяно широко улыбнулась, так что вокруг глаз собрались сеточкой морщинки, – согласись, было приятно? Когда он сказал, что станет тебя достоин?

– Ни капельки, – Мисаки отвела глаза.

– Да-а? А вот я бы обрадовалась.

Мисаки бы предпочла, чтобы ее не читали как открытую книгу. Хотя если уж ставить вопрос ребром, то, скорее, приятно…

Харуто во время своей речи так покраснел. Наверняка ему пришлось собрать в кулак всю храбрость. Когда Мисаки вспоминала, с каким серьезным выражением лица он ей признавался, по спине пробегали мурашки.

Чтобы не показывать пылающее лицо, девушка уткнулась носом в бледно-розовую подушку. Аяно склонилась над ней с озорной улыбкой. Мисаки махнула рукой, прогоняя подругу из комнаты, но та на этот раз почему-то уперлась. От смущения Мисаки чувствовала себя настолько не в своей тарелке, что уже собралась запустить подушкой в незваную гостью, как вдруг та выставила перед собой веером три билета на бейсбольный матч.

– Бейсбол?!

– Идем с Такаси на следующей неделе. Хочешь с нами?

– А я-то вам там зачем?

– Скучает твой братец. Говорит, совсем в последнее время с сестренкой не видится.

– Так взрослые же люди, сколько можно…

– Да ладно, ты ему вроде дочки. Знаешь, как тяжело родителям отпускать своих деток?

Мисаки представила себе грустное и обиженное лицо брата, рассмеялась:

– Ну ладно, изредка можно! – И взяла билеты.

На следующей неделе они втроем отправились на стадион «Дзингу». Мисаки уже и не помнила, когда в последний раз выбиралась на игру. Ждала с огромным нетерпением. К тому же матч выдался удивительно напряженный. Если «Своллоуз[15]» зарабатывали очко, то противники тут же отыгрывались. После каждой маленькой победы одной из команд стадион взрывался ликованием. В такой атмосфере на сердце стало легко, и после третьего стакана пива Мисаки уже тоже вовсю болела за своих.

В последний момент «Своллоуз» все ж таки переломили ход поединка в свою пользу и победили. По предложению окрыленного победой Такаси они после матча отправились в идзакаю неподалеку, чтобы отметить. Выбрали кафе, в котором собрались в основном фанаты «Своллоуз», и брат набросился на пиво вместе с такими же восторженными соседями, так что быстро захмелел и в итоге обрушился на столик.

– Ох, простудишься же так! – проворчала Аяно, накидывая на плечи парню свой кардиган.

Мисаки спросила:

– За что ты любишь Такаси?

– Что это вдруг на тебя нашло?

– Ну, то есть, ты такая красавица, работаешь на знаменитый косметический бренд, зарабатываешь наверняка… ну, не в два раза, но все-таки больше. Вот я и не понимаю, что ты в нем нашла.

Аяно набрала целую горстку эдамамэ[16] и захихикала:

– Чистая правда, я умница и красавица!

– Ну я серьезно.

– Извини, – рассмеялась Аяно, смахивая со своего бокала капли. – Он еще и храпит громко, ноги воняют, манерам не обучен, деньги считать не умеет – горюшка я с ним, надо сказать, хлебнула. А все-таки почему-то люблю.

Несколько нет назад брат еще и увлекался азартными играми. Спускал деньги на патинко[17], лодочные и лошадиные гонки – и в результате залез в долги. От Мисаки и Аяно он это скрывал. Когда все всплыло наружу, Аяно расплакалась и попросила больше никогда не играть. Ее слезы привели Такаси в чувство, и с тех пор он держался от азартных игр за пушечный выстрел.

– Аяно, ты такая терпеливая. Я бы ни за что не выдержала.

– Ну неправда. У меня никогда прежде не было таких долгих отношений.

– А как же ты в тот раз его не бросила?