– Это за что же? – Мисаки непонимающе склонила голову набок.

– Как вам сказать… Красивая она, конечно, но опадает сразу, как зацветет, так? И мне всегда ужасно грустно. Хотя да: молодец я, конечно, что сам вас сюда позвал, а теперь говорю подобное.

– Вам никогда не говорили, что вы странный? – спросила девушка, пряча лицо в ладошках и хихикая. – Все японцы любят сакуру.

– Да, было дело, друзья в старшей школе считали, будто я чудак.

– Вот-вот! Впервые вижу человека, который так холодно отзывается о сакуре.

В ответ на неожиданную улыбку Харуто и сам расцвел.

Ради того, чтобы Мисаки улыбнулась, он был готов на что угодно – даже прослыть большим оригиналом.

Девушка, кажется, немного расслабилась и стала разговорчивее. В том числе рассказала больше о себе.

На выходных она часто выбирается в кино, особенно на боевики, а под влиянием старшего брата влюбилась в бейсбол. Их семья держит скромную идзакаю, и Мисаки с какой-то даже гордостью поделилась, что брат готовит очень вкусный тяхан[13]. А еще она сладкоежка, притом понимает, что рано или поздно растолстеет, но по дороге с работы никак не может отказать себе в пудинге или желе.

– Почему вы решили стать парикмахером? – спросил Харуто.

Девушка, идя от него по левую руку, стала смущенно накручивать на палец прядь.

– Если честно, у меня от природы вьются волосы. Мальчишки в младшей школе дразнили «Кудряшкой». Я страшно комплексовала и постоянно жаловалась маме с папой, как мне не нравятся волосы. А они никак не помогали – только повторяли, чтобы я не принимала близко к сердцу. Я отчаялась. Думала, мне всю жизнь так мучиться. И тут брат заметил, как я рыдаю, и отвел меня в ближайшую парикмахерскую. Я так волновалась! А парикмахер сказал: «Не боись, сейчас все починим» – и распрямил волосы… Я поверить не могла, что столько страдала из-за такой ерунды! Раз – и волосы прямые, настоящая магия! И тогда мне впервые понравилось собственное отражение.

Мисаки сощурилась, как будто смотрела на старые фотографии и предавалась воспоминаниям. Тут она остановилась перед особо раскидистой сакурой и, улыбаясь, поглядела в небо.

– Вот тогда все и решилось. Что я хочу делать прически. Такие прически, чтобы клиент смотрел на себя в зеркало и любовался.

Ее улыбка походила на юные лепестки сакуры. Харуто, глядя на нежное лицо в обрамлении розовых кружев, подивился такой прелести. Неужели и в детстве, когда смотрела в зеркало в салоне, она так же изумительно улыбалась? На сердце стало тепло.

Тут Мисаки, кажется, смутилась, что так разоткровенничалась, и поспешила сменить тему:

– Ну да что мы все обо мне да обо мне. Давайте о вас! Почему вы решили стать фотографом?

Молодой человек стиснул зубы: пора сказать правду.

Между ними пролетел порыв ветра, унося вдаль ворох розовых лепестков.

Харуто медленно, чтобы голос не дрожал, проговорил:

– Госпожа Ариакэ. Понимаете…

– Ой! Да это же Харуто! – воскликнул кто-то из-за спины. Обернувшись, молодой человек увидел бывшего коллегу из фотостудии. На плече у того болтался чехол с фотоаппаратом. Мужчина, махая рукой, спешил к давнему приятелю. – Сто лет не виделись!

Харуто приготовился к худшему. Перебинтованное ухо запульсировало болью. Он молил только, чтобы коллега не сболтнул ничего лишнего. Но, как известно, чем истовее ты жаждешь чего-то избежать, тем точнее сбываются твои страхи.

– Ты как, окончательно съемки забросил? Чем занимаешься?

Харуто похолодел, разве только инеем не покрылся. Он робко стрельнул глазами в сторону Мисаки и увидел, как та подозрительно нахмурилась. От этого взгляда температура Харуто упала еще на пару градусов.

– Ты знаешь, как нам тяжко пришлось, когда ты уволился из студии? Эх ты, безответственный!

Не в силах больше выносить присутствие бестактного коллеги, Харуто выдохнул: «Идем!» – и унесся прочь.

Они присели на лавочку уже возле самой станции Итигая. Молодой человек не смел посмотреть на свою спутницу, поэтому вперился взглядом в горизонт. Зловеще проскрежетал поезд, спешивший по линии Тюо в сторону Синдзюку, а следом грянул веселый смех других посетителей парка.

Она ничего не говорила. Безучастно молчала. И тишина пугала Харуто больше всего.

– Я вам солгал. – От страха он не мог совладать с дрожью в голосе. – Если честно, я не фотограф. Не выиграл ни одного конкурса и не зарабатываю фотоаппаратом себе на жизнь. Все неправда. Но какое-то время действительно фотографировал. Только я был ассистентом. И быстро уволился. – С рук, сцепленных на коленях, капал пот. – Поначалу я в самом деле хотел освоить профессию. И считал, что у меня талант. Но на работе на меня каждый день только кричали, я не справлялся, и с конкурсами тоже не везло. Поэтому я перестал верить в свои силы и в конце концов совсем бросил фотографировать. Я подрабатываю в видеосалоне.

Мисаки не смотрела в его сторону, а буравила взглядом многоэтажки на другом берегу канала.

– Простите, что солгал, – извинился Харуто, низко кланяясь.

Усталый вздох Мисаки пронзил ему сердце:

– Зачем хотя бы?

Он не придумал, что ответить. Даже не нашел в себе силы поднять голову под ее острым, точно иглы, взглядом. В конце концов Мисаки произнесла:

– Давайте пойдем по домам. – Поднялась и направилась в сторону станции. Харуто впился в уходящую спину глазами. Он знал, что видит ее в последний раз. Тут невыразимая паника подтолкнула его, и Харуто что было мочи крикнул Мисаки вслед:

– Я не хотел, чтобы вы во мне разочаровались!

Девушка остановилась.

– Когда я сказал, что работаю фотографом, у вас так загорелись глаза, и вы с таким вниманием меня выслушали! Я был на седьмом небе от счастья. Мне так захотелось хоть чуточку вам понравиться, что я наплел с три короба! Я сгорал от стыда! Хотел объясниться и попросить прощения. Но никак не мог набраться духу. Если бы я признался, что у меня нет постоянной работы, вы бы тут же перестали со мной общаться… И я не смог остановиться!

Теперь он выложил ей все как на духу. Теперь она поймет…

– Чего?! – на полпарка крикнула она, разворачиваясь обратно к Харуто. Брови девушки уползли на лоб. – Вы, значит, хотите сказать, что я из тех, кто судит человека по профессии?! И слушала вас только потому, что вы назвались фотографом?!

Харуто ни разу не видел, чтобы ее прелестное личико искажалось таким гневом. Он пролепетал, отступая:

– Н-нет, что вы!

А Мисаки, испепеляя его взглядом, топала прямо на него.

– А вот и да! Хорошо, не спорю, я правда подумала: надо же, фотограф, классно! Да, подумала! Да, из-за профессии! Но, знаете, не потерплю, чтобы меня в этом обвиняли!

– П-простите!

– Нет уж, это вы простите! А все-таки нельзя бросать мечту, пока не испробовали все средства! Сами сказали, что верили в свой талант! Зачем бросили фотографию? Дурак, что ли?!

– Простите…

– Хватит извиняться! Лучше б взяли себя в руки! Вдруг получилось бы?!

– А?

– А вы просто бросили! Как так-то? Хватит мяться! Если бредили фотографией, то и продолжали бы! Не надо сразу отступаться!

– Т-то есть, вы считаете, у меня правда талант?

– Чего?

– И желаете, чтобы у меня все получилось?

– Я вроде ничего не желала?

– Спасибо огромное! – воскликнул Харуто, хватая ее за руки, и Мисаки по-кошачьи подпрыгнула. – Ой, п-простите!

Молодой человек, устыдившись, тут же ее отпустил.

– Честное слово, все сделаю! Я вам верю и попробую еще раз!

– Нет, стойте, я же не в этом смысле…

– Спасибо тебе, Мисаки!

Девушка застыла: она никак не ожидала, что он вдруг перейдет на «ты».

– Вот увидишь: я стану тебя достоин!

Ему захотелось измениться. Чтобы больше никогда не прятаться за трусливой ложью. Харуто решил, что научится собой гордиться. Он захотел измениться, и потому:

– Я обязательно изменюсь!

Харуто сжал кулаки так, что побелели костяшки.