– Алла Борисовна, пожалуйста…

– Что? Что не так? – вспыхивает та.

Смотрит на руки, отрывает лепесток от стебля.

– Мама, не трогай цветы! – соображает муж.

Боже, как же хорошо он меня знает!

Дверь снова открывается, на пороге появляются врач и медсестра.

– Так, посетители! Шагом марш за дверь! Пациентке нужен покой.

Свекровь задирает подбородок и царственно проходит мимо медиков. Вдруг она оборачивается и спрашивает у медсестры:

– Дорогая, разве можно в палате держать такой огромный букет?

– Н-нет, но…

Девушка растерянно смотрит на доктора.

– Безобразие! Что за порядки в этой клинике! Пожалуй, я позвоню Антону Николаевичу!

– Вот мегера! – охает Симка.

Кто такой Антон Николаевич, я не знаю, но медсестра сразу хватает вазу.

– Нет! Не трогайте! – вскрикиваю я и сажусь. – Это мои цветы! Они ничем мне не помешают.

– Правда, бабуля, – поддерживает меня Лялька. – От орхидей даже запаха нет. Пусть стоят.

– Валя, убери вазу на подоконник, – решает по-своему наш спор врач. – Господа, вы мешаете обходу.

Родственников будто ветром сдувает. Глеб прощается холодно: он явно задет и обижен. Лялька целует меня в щеку и шепчет:

– Мамочка, я на связи. Если что – звони.

На душе становится тепло. Да, дочка у меня грубоватая и несдержанная, как вся современная молодежь, но душа у нее светлая.

– Как себя чувствуете? – спрашивает врач, и я перевожу на него взгляд.

Сердце замирает от восторга: давно не встречала рядом с собой такой красоты. Теплые карие глаза сияют медовым светом. В уголках лучиками разбегаются морщинки, четко очерченные губы слегка улыбаются, а идеальному носу позавидовала бы любая девушка.

– Х-хорошо, – заикаюсь я.

– Ну, допустим, вы лукавите, – бархатисто смеется доктор.

Приглядываюсь: на бейджике черным по белому написано его имя – Виктор Викторович Белых.

– Есть немного.

– Давайте, я вас осмотрю.

Он откидывает одеяло, приподнимает ночную рубашку. Теплые пальцы прикасаются к коже, а я чувствую, как мурашки бегут по спине, а щекам становится горячо.

«Идиотка! – просыпается внутренний цензор. – Тебе ночью операцию сделали, а ты от чужого мужика млеешь. Еще и моложе себя».

– Щекотно, – шепчу осипшим голосом и ловлю быстрый внимательный взгляд.

Наверняка знает, как магнетически действует на женщин его мужской образ.

– Главное, не больно. А щекотка не смертельна, – улыбается он. – А теперь поговорим серьезно. Вас привезли вовремя. Скажите спасибо своему другу.

– Он не мой.

– Острый живот – само по себе опасное состояние для жизни человека. Если бы еще чуть-чуть и… перитонит.

Мое богатое воображение тут же выстраивает логическую цепочку дальнейших событий. Теперь вместо мурашек ледяной холод охватывает плечи, я зябко передергиваюсь. Доктор быстро набрасывает одеяло, секунду медлит, и прячет под него еще и мои руки. Его внимательные глаза так близко, а пахнет от него настолько волшебно, что я зажмуриваюсь.

Лечение идет хорошо. Еще бы! С таким-то доктором!

Лялька приносит мне альбом и карандаши, я делаю наброски, и главной моделью выступает ваза с орхидеями. Она стоят на подоконнике, и каждое утро я просыпаюсь с улыбкой. Солнечные лучи проникают сквозь молочные лепестки и окрашивают их в нежно-розовый цвет. Это настолько волшебно, что я не могу налюбоваться.

Владислав больше не дает о себе знать, зато Глеб звонит каждый день, тревожится. Но меня навещают в основном Сима и дочь.

– Вот видишь, видишь, – ворчит подруга в очередной визит. – Ты готова пожертвовать собой ради семьи, а они заняты своими делами.

– А что делать, Сим?

Я с тоской смотрю на окно, по которому барабанит дождь, перевожу взгляд на орхидеи, и опять сердце наполняется теплом. Хотя… белый след на пальце Влада не дает покоя. Зачем-то же он кольцо снял.

«Все мужики одинаковые. Ни одному верить нельзя!» – появляется горькая мысль.

– Что ж, Диана Алексеевна, – говорит доктор во время последнего осмотра. – Берегите себя. Придете ко мне на прием… дайте-ка подумать… – напряженно вглядываюсь в лицо греческого бога, словно хочу напитаться силой из живительного родника красоты. – Через две недели жду вас у себя в кабинете.

– Это какого числа? – голос предательски хрипит, но Виктор будто не замечает моего состояния.

– Сегодня у нас второе апреля, значит жду вас шестнадцатого в девять часов.

Он встает, кивает медсестре и идет к двери. Я грустно провожаю его глазами и цепляю взглядом правую руку, на пальце которой красуется обручальное кольцо. Вот так всегда: встретишь идеального мужчину, а он оказывается занят.

Я неторопливо собираюсь домой. Глеб за мной не приедет, у него серьезное совещание, Лялька в школе, а на помощь свекрови рассчитывать не приходится. Зато Симка волнуется с утра и допытывается, дал мне доктор выписку или нет.

– Сим, я готова, – звоню я ей.

– Ой, Динка, у меня пациентка на рахманке[1] лежит. Подожди полчасика. Я быстро.

Что ж, полчасика у меня есть. Спускаюсь на лифте в холл, только хочу сесть на диван, как кто-то забирает у меня из рук сумку. Я испуганно оглядываюсь: сзади стоит Влад и широко улыбается.

– Позвольте вас подвезти, Дина.

Я стою, замерев, не понимаю, что сейчас происходит. А Влад улыбается туманными глазами, и моя голова уплывает вслед за этим туманом, будто погружается в гипноз.

– Что вы здесь д-делаете, – заикаясь, спрашиваю его.

– Приехал, чтобы вас отвезти домой.

– Это Алла Барисовна попросила?

– Нет, я сам.

– Но…

– Дина, давайте поговорим в машине. Вы не против.

Еще бы! Конечно, я против. Терпеть не могу, когда меня принуждают к действиям, которых я не понимаю.

Но бойфренд свекрови подхватывает мою сумку и широко шагает к выходу. Я не двигаюсь с места.

– Владислав, стойте! – окликаю его. – За мной сейчас приедет подруга.

– Вот как! Простите, не знал, – он секунду размышляет, я боюсь даже посмотреть открыто, настолько смущена и растеряна. – А знаете, вы позвоните подруге и отмените встречу.

– Зачем?

– Я уже здесь, а ей еще надо ехать.

Его слова резонны, только как справиться со своим смятением? И что я скажу Глебу? Он и без того дуется за орхидеи, которые мне пришлось оставить в отделении, а тут Влад еще и домой меня привезет.

– Нет, это неправильно, – упрямлюсь я.

– Дина, вы не подумайте чего, – вдруг заливается он смехом. – Я же к вам по делу приехал.

– П-по какому?

– Картина. Помните, я должен ее забрать.

Влад берет меня под руку и ведет к двери. Сбитая окончательно с толку, я уже не сопротивляюсь.

– Я не хочу отдавать вам картину. Мне она самой нравится. Да и написал ее не такой известный художник, как вы думаете.

– Мне и не нужно думать, – Влад открывает багажник и ставит сумку. Я даже не заметила, как мы оказались возле машины. – Она уже моя.

– Как ваша?

Смятение в душе растет и множится. За ту неделю, что я провела в больнице, что изменилось в моей жизни? Может, и дом уже не мой?

– Все просто: я ее купил.

Купил?

Это слово колокольчиком звенит в расстроенных мозгах. Как купил?

– Н-но я ничего не продавала.

– Мне ее продала хозяйка картины.

Он вежливо открывает передо мной дверь салона. Я машинально опускаюсь на сиденье. В голове полная каша. Что-то за последнее время слишком много новостей. Появление на горизонте Ритули – подруги детства, интерес к моей мазне Игоря Гвоздева, болезнь и операция, а теперь еще и проданная картина.

– П-простите, а кто хозяйка? – с придыханием спрашиваю Влада.

– Алла Борисовна, конечно. Я давно любуюсь картинами неизвестного художника, которые ваша свекровь выкладывает в галереях у подруг. В них есть душа, какой-то особый свет. А когда увидел эту одинокую сосну, будто в душе что-то перевернулось. Эта игра черного и оранжевого цветов, будто день и ночь сливаются и создают гармоничное единство.