Однако подобный подход, как представляется, далеко не бесспорен. Обратим внимание лишь на некоторые возникающие вопросы. Если даже допустить, что часть споров могут рассматриваться с применением информационных технологий (в том смысле, который, как мы поняли подразумевался Е.Г. Стрельцовой), то для начала выясняется, что в сущности определить четкие критерии дел, требующих только математической логики, но не нуждающихся в учете множества тонких нюансов, «взвешивания» интересов, так сказать, с помощью человеческого мышления, вряд ли возможно. Ведь зачастую даже в далеких от семейных и бытовых отношений делах имеется множество факторов, которые вряд ли могут быть оценены и учтены исключительно с помощью математики, а ответы на них не могут быть всегда заранее запрограммированы, поскольку они подчас основываются на таких понятиях, которые возможно объяснить человеку, но не машине. Я уже не говорю об исследовании и оценке такого предмета, как свидетельские показания или неофициальные письменные доказательства, когда нередко нужно учитывать не только то, что буквально говорит или пишет человек, но и то, как он это делает (читать между строк). Потом абсолютно не ясно, как вопрос о том, в каком порядке дело должно быть рассмотрено (с помощью информационных технологий или нет), можно решить на этапе принятия судом искового заявления. Ведь на этом этапе очень многие нюансы дела попросту еще не известны и более чем вероятно в дальнейшем обнаружение тех обстоятельств, которые рассмотрение дела в особом режиме сделают невозможным. Неочевиден ответ на вопрос, кто или что на этапе принятия заявления должен (должно) давать соответствующую оценку заявления с целью определения порядка его рассмотрения. Так, если это будет судья-человек, то не превратится ли принятие заявление в поистине сложный этап, на котором наряду с проверкой наличия у истца права на предъявление иска и соблюдения условий его реализации судья также будет вынужден вдаваться в подробности дела для определения наличия или отсутствия тех обстоятельств, которые исключают рассмотрение заявления в технологическом порядке, что, без сомнений, существенно затянет принятие заявления и возбуждение производства по делу и уж точно не будет способствовать снятию избыточной нагрузки на судей. Если же вопрос о принятии заявления и порядке его рассмотрения будет решать искусственный интеллект, то и здесь непонятно, как такой интеллект сможет дать оценку тем обстоятельствам, которые предопределяют возможность или ее отсутствие рассмотрения им же самим того или иного дела. Наконец, каковы последствия обнаружения обстоятельств, исключающих рассмотрение дела в особом режиме уже после возбуждения дела и начала рассмотрения, и кто и каким образом соответствующие обстоятельства будет обнаруживать? Следует согласиться с Е.Г. Стрельцовой в том, что вряд ли рассмотрению дела в особом технологическом режиме в данном случае следует придавать значение порядка осуществления правосудия, его можно считать лишь альтернативном судебному разрешением спора (АРС). Однако и в таком случае возникает вопрос: получается, что, если заинтересованное лицо предъявило в суд иск, т. е. обратилось именно за судебной защитой, то вместо него «некто» будет решать вопрос не только о том, в каком порядке будет рассматриваться дело – ординарном судебном или высокотехнологичном, но и о том, будет ли дело рассматриваться в рамках правосудия, или же в порядке АРС, что вряд ли правильно, поскольку это как минимум создает множество неудобств и правовую неопределенность для лиц, ищущих судебную защиту. В моем представлении, если и допускать рассмотрение дела в соответствующем информационно-технологическом режиме, то только в виде исключения из общего правила и при явно выраженном согласии на это заинтересованных в деле лиц, с сохранением, как считает и Е.Г. Стрельцова, прáва на обращение к классическому суду за правосудием[373].

Далее коснемся куда более реальной на сегодня ситуации. Например, в связи с эпидемической обстановкой суды в некоторых случаях стали рассматривать дела в онлайн-режиме. Участники процесса «включались» в него с использованием соответствующих сервисов (например, платформы zoom). Многие ученые и практики приветствовали подобный подход, некоторые предлагают допустить в качестве общего правила такого рода судебные заседания и после окончания пандемии. Например, доктор юридических наук, профессор, председатель арбитражного суда Уральского округа И.В. Решетникова, в целом положительно оценивая судебные онлайн-заседания, обращает внимание лишь на две проблемы: 1) регулирование таких заседаний в настоящее время осуществляется на основании локальных актов судов, в то время как необходим регламент, предусмотренный федеральным законом или хотя бы постановлением ВС РФ; 2) утрата торжественности судебного заседания[374].

Однако к решению этого вопроса следует подходить со всей аккуратностью. С одной стороны, участие в процессе на расстоянии поможет сэкономить многим лицам их деньги и время, обеспечит участие в процессе свидетелей, которые, весьма вероятно, отказались бы тратить свое время на реальное, а не виртуальное посещение судебного заседания[375]. Понятно, что такое судебное заседание вполне может быть доступнее для тяжущихся (из-за отсутствия необходимости ехать в суд), а также открыто для общественности, что будет отчасти означать его гласность. Однако, с другой стороны, подобного рода коммуникация исключает те возможности, которые нередко имеются лишь в рамках личного, не виртуального общения суда с участниками процесса, в зале судебного заседания. Живое общение как минимум в большей мере обеспечивает защиту от возможного давления на сторону или свидетеля при их опросе или допросе. Виртуальное общение участников процесса само по себе может искажаться или прерываться по разным как случайным, так и умышленным причинам. В свою очередь, простая возможность нарушить интернет-связь может быть использована как повод для затягивания процесса (при этом такое может произойти в любой момент судебного заседания); для стимулирования свидетеля или любого другого лица к сообщению недостоверной информации или, наоборот, для создания помех в получении от таких лиц достоверной информации[376]. Наконец, зыбкость виртуального контакта минимизирует действие принципа независимости суда, поскольку позволяет еще в большей степени влиять на суд, рассматривающий дело, и соответственно повышает вероятность ангажированности будущего решения.

При живом общении у суда больше возможностей обратить внимание на особенности поведения выступающего, что во многих случаях имеет важное значение для дела. Так что в будущем отказ от реального судебного заседания и перевод его в виртуальный формат следует допускать в виде исключения из правил в случае очевидной невозможности проведения полноценного судебного процесса или при подтвержденной невозможности присутствия на судебном заседании одного из его участников. Кроме того, с учетом существующей в настоящее время территориальной недоступности ряда судов проверочной инстанции и в первую очередь кассационных судов, да и с учетом того, что такие суды главным образом сконцентрированы на решении вопросов права, а не факта, наверное, можно позволить проводить судебные заседания таких судов в режиме виртуального взаимодействия с участниками процесса.

Возвращаясь к реалиям нашей страны замечу, что с учетом не слишком высокого доверия населения к судам и не повсеместного (и при рассмотрении любого дела) действия принципа независимости судей едва ли вообще можно ставить вопрос о допущении в качестве общего правила рассмотрения дел в режиме со сниженным уровнем гарантий. Иначе окажется, что значительная часть дел будет рассматриваться в порядке упрощенного и приказного производства, т. е. практически без или с полным отсутствием процессуальных гарантий, а остальная их часть, которая в настоящее время должна рассматриваться в режиме нормального судебного процесса, в действительности окажется разбираемой вне него. Иными словами, обеспечение доступности судебного заседания за счет использования режима онлайн не должно породить недоступность настоящего правосудия, осуществление которого такой режим не всегда в состоянии обеспечить.