"Вествуд".

Профессор Брэдли, назвавший фамилию Брук, остановил нас на месте. Он растерянно огляделся по сторонам, убедившись, что в комнате остались только мы.

Когда дверь закрылась, его взгляд переместился на меня, и в его голубых глазах отразилась эмоция, которую я не мог определить. Печаль? Сочувствие?

"Что происходит, Брэдли?" спросила Брук, в ее голосе слышалось беспокойство.

Брэдли тяжело вздохнул. "Я начал получать сообщения", — начал он серьезным тоном. "Вероятно, для вас обоих это одно и то же, но я хотел, чтобы вы знали, что происходит, прежде чем уехать". Он бросил взгляд на наши столы. "Вам следует проверить свои телефоны".

Сердце заколотилось в груди, чувство страха охватило меня, когда я медленно достала свой телефон. Как и говорил Брэдли, на нем было более трехсот сообщений — уведомления из социальных сетей и сообщения от друзей, родственников и незнакомцев.

Смятение затуманило мой разум, пока я не нажал на сообщение с незнакомого номера. В нем была ссылка, и дрожащим пальцем я открыла ее.

Открывшееся видео было как удар в живот: я и Леви, вместе. У меня перехватило дыхание, когда я смотрела на это, и меня охватили ужас и неверие. Как такое могло произойти? Кто мог это сделать?

Я подняла взгляд на Брэдли, мои глаза расширились. Осознание того, что это видео теперь находится в открытом доступе и может увидеть любой желающий, было ошеломляющим. Это было не просто нарушение неприкосновенности частной жизни, это было нарушение.

Брук была рядом со мной, на ее лице была маска шока и гнева, когда она смотрела на свой собственный телефон.

"Послушай, я был там, где была ты", — сказал он. Это было неловкое проявление поддержки, но от того, что он хотел попытаться, мне стало немного легче.

Но это было не так уж и много.

В моей голове царила суматоха, вихрь эмоций и страхов. Последствия обнародования этого видео были разрушительными — не только для меня, но и для моей семьи, для всего, что я пыталась сохранить.

Я стоял там, не выпуская из рук телефон, и чувствовал себя так, словно земля ушла у меня из-под ног. Стоя в лекционном зале и ощущая всю тяжесть ситуации, я понимал, что моя жизнь, какой я ее знал, безвозвратно изменилась.

Я продолжала листать сообщения, и сердце мое замирало все ниже. Сообщение Сойера было похоже на пощечину: "Что это, черт возьми, такое?", а сообщение моего дяди было еще более зловещим. Нам нужно поговорить. Позвони мне немедленно. Если мне придется звонить тебе, последствия тебе не понравятся. В этих словах чувствовалась угроза — и я знала, что так оно и есть.

Рука Брук на моем плече была небольшим утешением, но ее вопрос "Ты в порядке?", казалось, отдавался эхом в пустоте.

Что я должна была чувствовать? Преданной? Униженной? Разоблаченной?

Только когда в груди запылал жаркий, кипящий гнев, я нашла ответ. Я была в ярости.

Это должен был быть Леви. Он был единственным, кто мог это сделать. Мне нужно было увидеть его, встретиться с ним лицом к лицу. "Я иду к нему", — сказала я, в моем голосе звучала решимость, рожденная яростью.

Брук выглядела обеспокоенной. "Это такая хорошая идея?"

"Мне все равно", — ответила я. "Вся моя жизнь на данный момент разрушена. Я заслуживаю ответов, и он единственный, кто может мне их дать". Решение было импульсивным, возможно, даже безрассудным, но потребность в каком-то объяснении была непреодолимой.

Выйдя из лекционного зала, я почти не осознавала, что меня окружает. Атмосфера изменилась мгновенно. Коридор, обычно наполненный непринужденной болтовней студентов, стал похож на минное поле. Шепотки преследовали нас, когда мы проходили мимо, их слова были наполнены любопытством и осуждением. Я заставляла себя не обращать на них внимания и продолжать идти с таким достоинством, на какое только была способна.

Но когда ко мне подошел незнакомый парень, я поняла, что ущерб нанесен непоправимый. "Эй, я видел твое видео", — сказал он с приторной улыбкой. "Как насчет того, чтобы показать мне кое-что из…"

Прежде чем он успел закончить, Брук резко оборвала его. "Эй, придурок, отвали, пока я не пнула тебя по твоему микропенису, понял?"

Мы даже не перестали идти.

"Хочешь, я пойду с тобой?" спросила Брук.

Я покачал головой. "Я ценю это, но я должна сделать это одна". Я знала, что это противостояние с Леви — то, с чем я должна справиться в одиночку.

Брук обняла меня, и этот жест принес мне больше утешения, чем можно было выразить словами. "Все будет хорошо", — пообещала она, ее голос был твердым и решительным.

Я поверил ей, но не потому, что считал это правдой, а потому, что Брук была достаточно упряма, чтобы добиться этого. Через мгновение она отпустила меня и направилась на свой следующий урок, оставив меня наедине с тем, что я должен был сделать.

Я глубоко вздохнул и направился к общежитию Леви, с каждым шагом укрепляя свою решимость. Я достала телефон, понимая, что больше не могу откладывать неизбежное. Я должна была позвонить дяде, чтобы столкнуться с любыми последствиями, которые меня ожидают. Мой палец завис над его номером, и меня охватило чувство ужаса.

Но я нажал на вызов, готовясь к разговору.

Что бы ни случилось, что бы он ни сказал, я знала, что должна покончить с этим до того, как столкнусь с Леви. Это был лишь первый шаг на долгом, неясном пути к тому, чтобы вернуть контроль над своей жизнью.

Когда я набрала номер Ричарда, меня охватило чувство предчувствия. Я понятия не имела, что он скажет, и точно знала, что он скажет. Я не была уверена, хочу ли я это знать или предпочитаю не знать.

"Итак, — сказал он, его тон был слишком беззаботным, чтобы быть таким расстроенным, каким он должен быть, — это то занятие, которым ты занимаешься, как только тебя оставляют в покое".

"Я не знал…"

"Вот почему для тебя так много правил, Минка", — сказал он, прервав меня. "Ты явно не знаешь, как с собой обращаться. Когда ты делаешь выбор, он плохо отражается на наследии твоего деда, на всей семье. Генри может встать в строй. Почему ты не можешь?"

Его слова ужалили меня, и в горле поднялась яростная реплика, но я сдержалась. Спорить с ним было бы только хуже. Его не волновало, что я не знала, с кем занимаюсь этим, — а если честно? Это была моя вина. Ведь кто позволяет, чтобы с ним случилось что-то подобное? Может, он был прав. Может, правила должны были помочь мне.

Я молчала, крепче сжимая телефон.

"Ваше молчание говорит о многом, — продолжил он. "Вы понимаете, что можете попасть под санкции НХЛ за неподобающее отношение к игроку своей команды? Совет директоров созывает экстренное заседание, чтобы решить, достаточно ли этого, чтобы лишить вас наследства".

Мое сердце замерло при этих словах. Возможность потерять команду была ударом, которого я не ожидал.

В отчаянии я пролепетала: "Я уже вернулась к Сойеру. Я сделаю то, что ты хочешь".

Наступила пауза, прежде чем Ричард ответил. "Это может быть слишком мало и слишком поздно, Минка". Его голос был четким. "Это цена за свободу, которой ты так жаждала. Надеюсь, она того стоила".

Его слова были как нож в моем сердце, жестокое напоминание о цене моих поступков.

Звонок закончился, и я остался стоять на месте, оцепеневший и потрясенный. Команда, наследие моего деда, мое будущее — все это висело на волоске из-за моего выбора, из-за моего стремления к свободе, которая теперь казалась далекой и глупой мечтой.

Когда я медленно опустил трубку, меня охватило чувство потери и сожаления. Стоило ли оно того? Свобода, краткие мгновения счастья с Леви, прежде чем я поняла, что это был он, иллюзия собственного выбора — стоило ли рисковать всем? У меня не было ответа, только глубокое, ноющее чувство неуверенности и страха за будущее.