Но это не так.

Неужели она была такой же развращенной, как и я? Ей нравится, когда ей больно?

Я обхватил свой член, поглаживая его вверх-вниз в твердом, устойчивом ритме.

Ее стоны звучали в моей голове, как песня на повторе.

Ее мольбы были чистыми, идеальными.

Я все еще чувствовал вкус ее киски на своем лице, то, как крем сочился из нее в мой рот, словно я пировал эликсиром от самих богов.

Я издал стон, и от этого звука мои глаза распахнулись.

Что, черт возьми, со мной происходит?

Почему я был так беспомощен из-за глупой шлюхи, которая позволила незнакомцу делать с ее телом невыразимые вещи?

Я хрипел, пытаясь сдержать удовольствие, но не мог остановиться.

Я наблюдал за собой, как ел ее киску, как трахал ее пизду пальцами, лезвием. Я смотрел, как посасываю ее соски и целую ее покрасневшую кожу.

Почему?

Зачем мне вообще нужно было ее целовать?

Я наблюдал, как доводил ее до грани наслаждения, чтобы потом снова лишить его.

Заслужить.

Она должна была заслужить это, как я и сказал.

Но вот мои глаза закрылись, и вместо связанной девушки, вместо рукояти моего клинка — мой член внутри нее, мое имя на ее губах.

Боже, как я хотел услышать, как она произносит мое имя.

Рука горела, боль только усиливалась, но мне было все равно.

Мне было все равно, что я не унижаю ее в своих фантазиях.

Мне было наплевать на все это.

Я просто хотел почувствовать, как ее влажная киска обхватывает мой член, вбирая меня так глубоко, как только могла… даже глубже, чем лезвие. Я хотел, чтобы ее ногти впивались мне в спину, причиняя ту же боль, что я чувствовал в костяшках пальцев. И я хотел, чтобы мое имя сочилось с ее губ так же, как ее соки сочились из ее киски.

Я сильно кончил, струи кремовой струи попали на мою рубашку. Я продолжал двигать рукой, пока не кончил, пока не выдоил себя досуха.

Видео продолжалось, но мне было все равно.

Я позволил ему играть.

Каким-то образом я заснул… не под ее красивые умоляющие звуки из моего телефона, а от прикосновения ее руки к моей, от того, как она смотрела на меня, когда спрашивала, почему я должен ей помогать.

Я не знал, как на это ответить.

Я не знал, и это беспокоило меня больше, чем я готов был признать.

23

Минка

П ереливается как дерьмо.

Сидя напротив Брук за завтраком в воскресенье, я чувствовала на себе ее пристальный взгляд, полный незаданных вопросов. Наверное, потому, что я тоже выглядела как дерьмо.

"Что случилось после игры?" — спросила она непринужденно, но я услышал под ее словами беспокойство. "Только эссе, как я уже говорила".

Я пожала плечами, стараясь казаться бесстрастной. "Ничего особенного", — соврала я, избегая ее взгляда. Но Брук было нелегко обмануть.

Она наклонилась вперед, выражение ее лица стало серьезным. "Минка, ты лгала мне, и это очевидно", — сказала она. "Мне кажется, это мило, что ты думаешь, будто умеешь хорошо врать, но мы оба знаем, что ты не умеешь". Она протянула руку и взяла мою ладонь, сжав ее. "Я просто хочу знать, что с тобой все в порядке".

Я колебалась, разрываясь между сохранением своего секрета и доверием лучшей подруге. Наконец я решила рассказать ей часть правды. "Я встречаюсь кое с кем", — призналась я, понизив голос. "Но это сложно, и он не тот, кого одобрили бы другие".

Глаза Брук слегка сузились. "Он хорошо с тобой обращается?" — спросила она, делая глоток мокко.

Я кивнула, и, несмотря на хаос эмоций внутри меня, на губах заиграла улыбка. "С ним я чувствую себя свободной так, как ни с кем другим", — сказала я, вспоминая моменты общения с Незнакомцем, которые одновременно смущали и будоражили меня.

Брук некоторое время изучала меня, затем вздохнула. "Хорошо", — просто сказала она. "Просто… просто убедись, что ты знаешь, во что ввязываешься, хорошо? И помни, ты всегда можешь прийти ко мне, если тебе что-то понадобится. Что угодно".

"Я знаю, Брук. Спасибо." Благодарность в моем голосе была искренней. Это было облегчение — поделиться хотя бы частичкой того, что происходит, с кем-то, кому не все равно.

Когда мы закончили завтрак, часть меня почувствовала облегчение от того, что я поделилась, пусть даже это была лишь малая часть всей истории. Принятие и забота Брук стали напоминанием о том, что, что бы ни происходило с Незнакомцем, я была не одна. У меня есть друзья, люди, которым я небезразлична.

На протяжении всего воскресенья мои мысли постоянно возвращались к Леви и его раненой руке. Беспокойство не покидало меня, постоянно присутствуя в моем сознании.

Когда наступил понедельник, я с нетерпением ждала встречи с ним, чтобы проверить его. После того, что он для меня сделал, это было правильным решением.

К тому же, как мой игрок, он был в некотором роде моей обязанностью.

Я стояла у аудитории профессора Брэдли и сканировала толпу в поисках Леви. Я специально пришла пораньше: если я сделаю это так, чтобы не привлекать внимания, он, возможно, позволит мне избежать наказания.

Когда я наконец заметила его, он был в своей форме, но без галстука, что как-то дополняло его обычный суровый вид. Леви выделялся даже в оживленном коридоре. Его волосы были слегка растрепаны и падали на глаза, что делало его еще более задумчивым. Его выражение лица сочетало в себе раздражение и задумчивость, что, казалось, отпугивало большинство людей.

Но мне было все равно.

Набравшись смелости, я подошла к нему. "Леви, — тихо позвала я, потянувшись к его руке. Я хотела проверить, стало ли ему лучше, может быть, предложить какое-то утешение.

Он отреагировал почти мгновенно, отдернув руку и нахмурившись. "Что, по-твоему, ты делаешь?" — огрызнулся он, его голос был низким, но резким.

Я слегка отшатнулась от его тона, удивленная и обиженная его реакцией. "Я просто хотела проверить, все ли в порядке с твоей рукой", — объяснила я, стараясь, чтобы мой голос был ровным.

Глаза Леви сузились, и он разразился насмешливым смехом. "Ты думаешь, что ты какой-то святой, Мазерс? Приходишь проведать меня, как будто я благотворительная организация?" Его слова были язвительными, каждое — как пощечина.

Я стояла, ошеломленная его суровостью. Его реакция была холодным всплеском реальности. Возможно, я наивно полагала, что после случившегося между нами наступит некоторое смягчение. Но его слова ясно дали понять: что бы ни произошло, какой бы момент уязвимости он ни продемонстрировал, это не изменит динамику наших отношений.

Когда он повернулся и ушел, я осталась стоять на месте, переполненная эмоциями и не имея возможности их выразить.

Глупая.

Я была такой глупой.

Почему я думала, что несколько мгновений что-то изменят между нами?

Как раз в тот момент, когда я пыталась осмыслить резкий уход Леви, я почувствовала, как сзади меня мягко прикрывают глаза. Мое тело инстинктивно напряглось, и я почувствовала вспышку предвкушения, подумав, что это может быть Незнакомец.

Но тут знакомый голос прошептал: "Угадай, кто?"

Сойер.

Мое сердце заколотилось, когда я вырвалась и повернулась к нему лицом. Сойер стоял с непринужденной, уверенной ухмылкой, и его внешность вызывала ностальгию. У него были те же непокорные белые волосы, которые, казалось, бросали вызов гравитации, обрамляя лицо с резкими красивыми чертами. Его глаза, яркие и озорные, подчеркивались непокорными прядями волос, спадавшими на лоб. Он был высок и широк, а его осанка излучала природную харизму, которая всегда была частью его обаяния.

И именно поэтому у него была такая репутация.

Улыбка Сойера расширилась, когда он увидел мою реакцию. "Я искал тебя", — сказал он. "Мой брат наконец-то сказал мне, в каком классе ты учишься".

Прежде чем я успела ответить, появилась Брук, протягивая мне чашку кофе из "Ривер Стикс". Она настороженно посмотрела на Сойера. "Какого черта ты делаешь здесь, на вражеской территории?" — потребовала она, окинув его взглядом. Она была одной из немногих знакомых мне женщин, не поддающихся его природному обаянию, даже если она писала мне об обратном.