– А ты и не забыла?

– Отметила в блокноте…

– Тогда слушай, только коротко, – присел Гордей к столу, а за ним и Аня.

– …В посёлке пропала девушка восемнадцати лет, некая Алина. Постепенно остановились на двух версиях: самостоятельный уход из дома и маньяк-убийца. Больше склонялись к первому, так как фактов деятельности последнего, во всяком случае пока, не имелось. Да и девушка была обычной внешности, но… Бросилось мне в глаза, что в её облике проскакивало что-то от… богоматери. Может потому что ходила в платке? Его, как выяснилось, надевала, чтобы скрыть шрам на лбу, оставшийся от падения в детстве. Прорабатывая версии пришлось переговорить со многими людьми из этого посёлка. В частности пытался выяснить, с кем Алина встречалась, влюблялась ли, кто за ней ухаживал… Но девушка была тихой, скромной, доброй; больше любила книги, чем парней, гуляла с молодёжью редко. И только одна бабуля шутя сказала, что такую тихоню мог полюбить только престарелый Корней – “уж очень на неё глаза пялил”. Корней жил по соседству, через дом, и отличался странностями: верил в какую-то экзотическую религию, связанную с преклонением перед женщиной-матерью. Так рассказывала старушка, которую я выслушал до конца из чувства вежливости. Почему я всё же решил проверить этого Корнея? Сейчас и не помню…

– Она оказалась у него? – расширились глаза у Ани.

– Да. Выяснилось, что дед был по уши влюблён в Алину, именно из-за её сходства с богоматерью. А религия у него была своя, простая, хотя и не новая: верил не в Христа, а в его мать Марию. В общем Корней заманил Алину в дом, напоил снотворным и устроил её в подвале.

– Неужто измывался, дедуган?

– А вот этого не было. Хорошо кормил, снабжал книгами по её вкусу, даже телевизор установил, и… молился на Алину как на икону. Когда мы её нашли, девушка долго плакала и непонятно отчего больше: радуясь возвращению в мир бренный или горюя, что деда посадят.

– Как же обошлись с дедом?

– Отпустили на поруки… подмосковным монахам. Но Корней не доехал до монастыря и умер в дороге… Вот так бывает, – закончил Гордей.

Аня задала ещё несколько вопросов, старательно записала услышанное в блокнот, и они вышли из кабинета. Находясь вод впечатлением, Аня выглядела задумчивой: что-то её тронуло в этом рассказе…

Село Квашеное расположилось в глубине Бургородской области, на краю смешанного леса, в котором, правда, в большинстве преобладали хвойные деревья.. Лес окаймлял внушительное болото и тянулся неровной, изогнутой линией, пересекаемой просеками и извилистыми дорогами, разной степени “наезженности”. Между лесом и селом проходила дорога с “твёрдым ямочным” покрытием, именуемая сельчанами “трассой”. От неё ответвлялся кусочек грунтовки, ведущей в село.

С недавних колхозных времён село считалось “неперспективным”. Хотя и разместилось оно не в низине, но влажная почва мешала нормальному разведению популярных овощей и фруктов. Местный неприхотливый народ приловчился, конечно, осушать примитивным дренажом землю-кормилицу, но для колхозного размаха чего-то не хватило: то ли средств, то ли желания руководства, то ли энтузиазма трудящихся. Тем не менее, несколько десятков деревянных домиков разной степени ветхости под крышами деревянными, шиферными и даже когда-то железными, выстроились вокруг изогнутой, холмистой дороги, образуя улицу. Дома с усадьбами, огороженными плесневелыми дощатыми заборами, с развесистыми яблонями, грушами и вишнями внутри, стояли просторно, поэтому улица была так широка, что по её центру уместилась цепочка болотистых луж. В них дотемна резвилась пернатая живность: утки и гуси. С ними миролюбиво соседствовали представители мелкого и крупного рогатого скота, как-то: коровы, телята и козлики с овцами.

Неказистая, не жалуемая Богом и властями деревня всё же имела в данный исторический момент свою достопримечательность, которая не только разнообразила унылое полуболотное существование, но и на одно время сделалась чрезвычайно популярной в некоторых слоях населения Квашеного и не только… Явилась “достопримечательность” в эпохальные шестидесятые годы двадцатого века в образе мальчика школьного возраста Матвея Кулябкина. Этого беспризорника подобрала на маленькой местной станции сердобольная Клавдия Ногова.

Потомственная “квашня”, как называли жителей села остряки-соседи, она слыла невезучей с детства. Родилась в момент, когда её мать доила корову. Неспокойная скотина чуть не наступила на крикливое существо, выскочившее из-под подола хозяйки. Когда крестили (церковь была далеко и усталого священника доставили в село гужевым способом) перепутали воду и беднягу окунули в ледяную колодезную купель. И так по всей жизни со всех сторон. “Отметина на тебе, видать, – говорил местный провидец, дед Евлампий. – Корову ту, при которой ты родилась, надо было зарезать, спалить а пепел среди двора закопать, во! – вещал старик. -. А, так, преследует она тебя, рогатая…”

Как бы там ни было, но Клавдия и замуж не вышла: побоялась за будущее своих детей из-за коровьего проклятья. Всю молодость и зрелость положила на колхозных полях и на родительском заболоченном огороде. Братья-сёстры переженились и разъехались по свету, а она, из цветущей когда-то девушки, постепенно превратилась в высохшую, согбенную, простоволосую селянку с грубыми, заскорузлыми ладонями рук; обветренным, сморщенным лицом и грустными глазами. Однако, нерастраченные женские чувства нет-нет да просыпались в Клавдии и выливались наружу при виде всякого обиженного, обездоленного и неприкаянного. Когда похоронила родителей, дополнительно завела бездомных кошек, покалеченных собак, даже сыча с пораненным крылом.

В тот день Клавдия отправилась на железнодорожную станцию, что находилась в нескольких километрах восточнее села, за мешком муки. В дальнюю дорогу поехала на местном популярном транспорте – велосипеде. Споро преодолев сельские колеи, благополучно прибыла на место. Маленькая станция была для деревенских чем-то вроде промышленного и торгового центра. Здесь имелся не только магазин, в котором торговали всем, но и склады, тракторные мастерские, оплот государственной медицины – фельдшерский пункт.

Заняв очередь в магазине, Клавдия решила прогуляться по перрону. Тут и привлёк её внимание мальчик, явно свободного образа жизни, не обременённого родительским вниманием. У него были взлохмаченные волосы, не по росту неряшливого вида брюки, футболка (или рубаха с оборванными рукавами) и, как водится, грязное лицо и босые ноги “Может сынок какой-нибудь пропойцы? – подумала Клавдия. – Беспризорных детей у нас при социализме быть не должно: партия не допустит”.

Мальчик стоял возле почтового вагона и очень внимательно наблюдал, как ловко орудует погрузочно-разгрузочная электрокара. Когда водитель, закончив работу, слез с сиденья и подошёл к грузчикам, мальчик приблизился к машине и стал в неё заглядывать, изучая подъёмный механизм.

– Пошёл отсюда! – гаркнул, свирепо выпучив глаза, водитель, заметив движение мальчика.

Тот же остался невозмутимым и вдруг сказал:

– А я бы сделал по-другому! Если впереди поставить упорные пневматические лапы и слегка усилить подъёмник, то можно поднимать и перевозить груза больше в два раза как минимум!

– Я тебе подниму, я тебе усилю! – почему-то рассвирепел водитель и, оставив коллег, которые тоже начали возмущаться наглым оборвышем, кинулся к нему, махая руками.

Тот по-прежнему не спешил убегать, что вызвало оторопь у подбежавшего мужика. Однако, он взял ребёнка за “футболку” и резко толкнул. Не устояв на ногах, мальчик растянулся на асфальте.

– Задай ему, Боря! Обнаглела эта пацанва беспризорная! – поддержали грузчики расправу над малолетним и беззащитным человечком.

Тут и подоспела возмущённая Клавдия.

– И не стыдно дитя бить! Что же он тебе, верзиле этакому, плохого сделал? – гневно выговаривала селянка, помогая мальчику встать.

Водитель стушевался от такого резкого нападения на свою персону и убавил пыл. Только сам невинно пострадавший оставался по-прежнему невозмутим – очевидно, привык к такому отношению посторонних. Он сноровисто отряхнулся и, глянув чистым, умным взглядом на свою заступницу, сказал: