– С чего решила зайти? – проглатывая, спросил я.

– Я не могу зайти?

Для матери было не свойственно приходить ко мне. Не свойственно и предупреждать, что она будет дома, но она, по её собственным словам, имела на это полное право – дом её матери, в котором она провела своё детство, как-никак. Вспоминая бабушку, на ум приходит характеристика: доброй души на тонкой грани от скряги. Один косой взгляд мог перечеркнуть все те счастливые годы общения, поэтому она отвернулась почти ото всех, кроме меня. Упрямство матери в выборе мужчины разозлило бабушку, но с моим появлением было объявлено перемирие, хоть и без фанатизма, хоть и были попытки разгладить ситуацию, что искажало нежное лицо бабули скрываемым, но чётко читаемым гневом.

– Конечно, можешь, – пытался я утешить маму. – Это и твой дом тоже.

Съев порцию, я пошёл накладывать себе ещё, параллельно выключив чайник.

– Тебе зелёный, чёрный?

– Зелёный. Как на работе дела? – немного растягивая слова, в тысячный раз меня спросила мама, задавая диалог.

– Да нормально. Всё как всегда.

– Коллектив тебе как?

– Не вижу его практически.

– Не удивительно, – прыснула мать. – Вредно же всю ночь не спать. Работы другой у нас разве нет?

– Мне так удобнее.

Я передал кружку матери, подув на неё, чтобы остудить, как делал совсем маленьким. Это умиляло мать и сглаживало углы. Она научила меня этому приёму, когда можно переключить гнев на нежность, а я им ответственно пользовался, как семейной реликвией.

– И на новый год тоже работаешь, что ли?

– Нет, – сказал я, садясь с едой на своё место. – На два дня закрываемся.

– И что делать собираешься?

– А у тебя предложение ко мне?

– Ну не дома же сидеть. Или есть у тебя кто-то?

После нескольких пронесённых лиц и быстрых влюблённостей, после одного и того же вопроса: «Ну расскажи о себе», я понял: мне не суждено. И это нормально – оставаться в одиночестве, если тебе комфортно. Брать в установку построить себе семью уже не имеет такой уж необходимости, что трудно объяснить старшему поколению. Поэтому я просто улыбался матери, ничего не ответив.

– Отец ждёт тебя, в общем-то, – продолжила мама, – да и стол сделаем, а то какой год на двоих готовим, скучно. Сын же есть, в конце концов!

– Я посмотрю, – отрезал я, зная, что у меня нет никаких планов, но набивал тем самым себе цену.

Меня не впечатляла ажиотаж подготовки за несколько месяцев до праздника ради того, чтобы выпить под бой курантов. Не торкал. Единственное, что было плюсом – город светился ярче. Действительно завораживал красочные улицы приевшегося города, но не более. Да, кафе действительно закрывается на два дня, что опечалило: я привык обслуживал пару-тройку людей навеселе с неловкой улыбкой, и тогда я хоть как-то присоединялся к всеобщему веселью. К тому же за эти два дня неплохо платили.

– Вон, спишь уже, – строгий тон вырвал меня из размышлений.

Я иступлено посмотрел на маму, а после на время.

– Мне уже пора ложиться на самом деле.

Я покосился на мать, а в голове прокручивался сон. Мама смотрела на меня чётким вопросом в глазах, пытаясь понять, о чём я так задумался.

– Знаешь, странный момент, – вырвалось из меня против воли. – Помнишь, как в деревню ездили постоянно?

– В которую нас тащил твой отец отдохнуть, а сами пахали в огороде и сено косили, пока они на пару с дедом в самогоне топились? Такое забыть.

– Ну это ты так помнишь. Я помню счастливое детство, например. Мне вот уже который год снится деревня.

Мама лишь кивнула, забрала грязную посуду и потащила к раковине.

– И вот, – продолжал я, – и этот сон всегда одинаковый. Не сумбурный, конечно, но такой неестественный.

– В деревне всегда чертовщина была.

– В этом сне не чертовщина, а, скорее, моменты, которых не было никогда. Понимаешь? Какой-то шалаш, девушка. Девушка, которую я как будто знаю, но не совсем.

– Девушка, говоришь? Может, тебе по другой причине девушка снится?

– Ты не слушаешь.

Я резко замолчал, как и мир вокруг – только струя воды шипела. Я концентрировался на том сне, пытаясь вспомнить детали, передать это матери. Может, она знает ответ.

– Сегодня она заговорила со мной.

– Ну хоть так невестку найдёшь, – мама злорадно посмеялась.

– Звала за собой, по крайней мере, – не задумываясь, сказал ей.

Посуда затрещала в шкафчике, она отвернулась к полотенцу вытереть руки и подошла ко мне.

– Не знаю, сынок. Не могу помочь.

Торопливо переваливаясь, мать обувалась, а я держал её куртку, всё прокручивая тот сон.

– Выбрось из головы, – посоветовала мама. – Сон как сон. Хочешь, съездим туда?

– Да что там делать?

– Деда навестим, давно не ездили к нему на могилку. Может, и Димка приедет.

Мама надела куртку с моих рук, а после повернулась ко мне.

– Если что, приходи к нам на новый, а.

– Да, хорошо, – успокаивая мать, я наклонялся к двери.

Поцеловав воздух возле моих щёк, она поспешила удалиться за дверь. Я провожал её взглядом. Мама остановилась посередине коридора, повернувшись ко мне боком.

– Ты только не иди за ней. За девушкой этой. На всякий случай.

Не дожидаясь моего ответа, она скрылась за угол. Лифт пропищал, двери заскрежетали и закрылись. Я снова остался один. Плотный ужин вытягивал веки вниз, а в голове давно коптился сон. Я невероятно устал за сегодня и, по пути снимая одежду, нырнул в постель, вырубившись почти сразу.

Разогретый воздух обжигал ноздри, а лоб покрывался крапинками пота, пыль на которых застывала мазками. Солнце казалось с каждой секундой приближается к нам, вот-вот перекусив целой планетой. Влажная грудь Софии вздымалась реже, изнурённо вдыхая затхлый воздух помещения. Я вторил Софии, синхронизируя наше дыхание.

Сон отходил от привычной линии, если я мог вешать на него данный ярлык. Он становился осязаемым, текстурным и обильным, словно жизнь, а не внутренний процесс мозговой деятельности. Сон выходил за рамки моих логических цепочек, был паразитом, который копошится в голове, отдельной личностью, что хотел, жаждал мне передать какое-то послание, но из инструментов имел только воспоминания, нелепо жонглируя ими, роняя и перемешивая между собой. И то, вероятно, что они были ложными. София смотрела на меня, поджав сморщенные от сухости губы, а я, в истощении от мыслей, закурил сигарету. Меня схватывала судорога в животе: я воспринимал её как близкую подругу, но не знал её до конца, не помнил. Что-то блокировало память о ней, но я чувствовал дрожью внутри: она всегда была рядом.

– Куришь в помещении, которое не проветривается, – иронизировала девушка, не скрывая самодовольной ухмылки. – Чистого рода самоубийство

Действительно: привычного ветра не было, а утепление шалаша ухудшало обстановку знойной погоды. Я пытался не подавать вида смущения, чтобы не дать ей повод укрепится в своей правоте, но всё же подошёл к окошку и дымил уже в него. Трава за окном заметно желтела и казалось вот-вот загорится.

– Что-то ведь должно было произойти, – шептал я самому себе, – чтобы мозг беззвучно кричал мне решить проблему и очень срочно, но оставляя только загадки?

– Всё предельно ясно, – без капли сомнений, услышав меня издалека, сказала София.

– Так объясни, – не скрывая раздражённости, я повернулся к ней.

София сидела в привычном положении, придерживая голову ладонью.

– Ты пойдёшь за мной?

Только цыкнув, отводя взгляд, я тушил сигарету об форточку и торопился сесть напротив девушки.

– Я знаю, что ты не понимаешь, – пресекла любой вопрос София. – Но правда лишь в том, что тебе просто нужно ответить на вопрос.

– Почему? Почему я должен идти?

София мотала головой из стороны в сторону, поднимая тело ко мне, поджавшись к лицу вплотную, нос к носу. Я разглядывал, как от испарения воздух дрожал возле неё. Знал, что она издевается. Её губы шевелились возле моих, будоража.