Тем летом в обеденное время часто транслировали чемпионат мира по футболу. Мама считала, это примитивная игра. Я заочно поддерживал ее мнение. Однако дед в молодости любил смотреть футбол. Лишь позже его страстью стали трансляции лыжных гонок и биатлона. Он добавил звук, объяснил мне суть игры. Сказал, что эти матчи проходят раз в четыре года среди лучших команд мира. Мне стало интересно наблюдать за таким редким событием. Я нашел в газете заметку о сетке турнира и фаворитах чемпионата. Мы с дедом, качая ребенка, смотрели футбол каждый день. За решающим матчем нашей сборной с Бельгией на групповом этапе турнира мы следили не отрываясь. Под конец его комментировал даже В. Жириновский, веривший, что наши футболисты смогут сравнять счет, когда Сычев на 88-й минуте забил второй гол. Однако Бельгия прошла дальше по турнирной сетке. Финал чемпионата я ждал с нетерпением. Германия встречалась с Бразилией. Во время второго тайма меня неожиданно позвал на улицу одноклассник. Я удивился, что он не смотрит футбол. Ему была нужна шина для колеса велосипеда. Я сказал, моя ему не подойдет. Вернувшись к экрану, я подумал, как же много теряют люди, занимаясь бытовыми делами во время событий глобального масштаба. Деду было жалко Оливера Кана. Он за весь турнир до этого пропустил всего один мяч, а теперь не взял целых два за 25 минут до конца матча.

Когда я пошел в седьмой класс, для моей сестры нашли няню. Эта женщина работала в детском саду много лет до выхода на пенсию. Я наблюдал, как она занимается с Евой. Пришлось признать: она делала это намного лучше нас с дедом. Няня включала малышке детские песни, играла с ней в разные игры, читала сказки. Я даже немного ревновал. Она заметила, что у меня длинные пальцы, как у пианиста. Мне понравилось такое сравнение. А еще она обратила внимание, что у меня слишком сутулая спина. «Держи ровнее», – мягко говорила она.

Я нашел для себя новое увлечение – покупал в киоске газету «Телесемь», чтобы следить за кинопремьерами. В нашем маленьком городе не было кинотеатров, а мне хотелось смотреть новинки раньше других. Купив пиратскую видеокассету, будь то экранка или копия, по уверениям продавцов, лицензионной версии, я приносил ее – порой даже не распаковав – в школу, чтобы похвастаться. Как-то взял с собой видеокассету с фильмом «Люди в черном – 2» на собрание актива самоуправления. Положил на парту запросто, как учебник. Ребята из классов постарше смотрели на меня с недоумением. За три года эти собрания мне порядком надоели. С учителями я уже и так хорошо ладил, а для одноклассников моя роль ничего не значила. Кроме того, мне стало неинтересно участвовать в театральных праздничных мероприятиях, где выступал весь актив школы. В пятом классе я выходил на новогоднюю сцену в парике, блестящем платье и женских туфлях под фонограмму Аллы Пугачевой «Мадам Брошкина». На новогодней елке в следующем году исполнял ведущую роль. Скоморохом с наведенными алой помадой щеками я выбегал на сцену, одетый в нелепые розовый колпак и старую желтую рубашку, на которой болтались декоративные красные заплатки. Широкие спортивные штаны усиливали нелепость наряда, а мое выразительное произношение доводило комичность образа до апогея. Меня больше не тянуло участвовать в подобных фрик-шоу.

Кино стало моей настоящей страстью, захватило меня целиком. Мама ругала меня – слишком много, говорила она, я трачу на видеокассеты. Мне же казалось, что пара фильмов в неделю вовсе не расточительство. Я смотрел все, о чем раньше только слышал: от «Гладиатора» до «Матрицы».

Посмотрев первый фильм о «мальчике с отметкой на лбу» и вспомнив восторженный отзыв Андрея, я понял, что пересказ сюжета может звучать нелепо, не имея ничего общего с магией самого кино.

После очередной премии «Оскар» я стал отсматривать в первую очередь фильмы, которые удостаивались признания в профессиональных кругах. «Банды Нью-Йорка» Мартина Скорсезе были моим фаворитом. В дни премьеры я посмотрел его несколько раз. Пытался показать фильм маме, но она нашла его очень скучным.

Маме нравилось индийское кино. С интересом она смотрела и советские мюзиклы вроде «Гардемарины, вперед!» и «Собака на сене». Тогда я включил ей «Чикаго». Думал, мама, как поклонница подобного кино, поможет мне разобраться, почему он стал лучшим фильмом года, по мнению американской киноакадемии. В то время у меня не было интернета, чтобы узнать о важности культурного контекста: не только для самих произведений, но и для их верного восприятия аудиторией. Я же понятия не имел о значении мюзикла Боба Фосса в американском театральном сообществе. Мама считала, что фильмы смотрят ради удовольствия и нечего копаться в них. С этого времени я перестал ориентироваться на ее мнение. Наши вкусы сходились лишь относительно кино развлекательного жанра, вроде «Сокровищ нации» и «Пиратов Карибского моря».

Я стал смотреть на телеканале «Россия» «Синеманию» и рубрику «Киноакадемия». Меня поразил «Малхолланд драйв» Дэвида Линча – непостижимый, магический.

Мама все пренебрежительней относилась к моему увлечению, не понимала, зачем я смотрю такие фильмы. Она топтала и разбивала мои видеокассеты, желая добиться от меня повиновения. А однажды, когда я был захвачен кульминационным моментом «Зеленой мили», выдернула шнур от телевизора из розетки и потребовала срочно вынести мусор. Она не понимала, что морально травмирует меня. В ответ я мстил, вырывая страницы в ее кодексах законов. Вел себя как младший школьник, а потом испытывал неловкость за это.

В целом же у меня с мамой были доверительные отношения. Она мне рассказывала о своих любимых книгах, включая «Графа Монте-Кристо», делилась воспоминаниями о детстве. Иногда, правда, говорила то, чего бы я не хотел слышать: например, о пристрастиях моего отца в сексе. Я не подавал виду, чтобы не нарушить ее доверие.

Все в семье называли маму по имени и, будучи ребенком, я повторял за ними. Она была не против. Ей казалось, так она моложе в глазах посторонних. А меня после восьми лет разные люди часто ругали за неуважительное отношение к матери. Только к двенадцати я перестал обращаться к ней по имени, однако и мамой называть стеснялся, обходясь не нагруженным особенными смыслами «ты». Так же обращался я и к отцу. Правда, по имени никогда его не называл. Сколько ни пытался, так и не смог говорить им «мама» и «папа».

Когда пришла эра DVD, мои познания в кино стали заметно расширяться. На одном диске могло быть записано по десять фильмов, я компоновал их. Покупал сборники по фильмографии актера или режиссера, по номинантам наградного сезона или по новинкам недели. Мне было интересно разбирать стиль отдельных авторов и закономерности в различных жанрах. Кроме того, в четырнадцать лет я изменил свое отношение к анимации после просмотра «Шрека». Осознал, что мультфильмы могут быть созданы не только для детей.

Мне так нравился яркий мир кино, что редко хотелось переключаться на действительность. На первом этаже нашего дома алкоголик в белой горячке убил мамину подругу, вогнав ей молотком отвертку в голову. Он хотел убить и своего тринадцатилетнего сына, крича на всю улицу, что на него напали «чечены», но юноша смог скрыться в подъезде другого дома. Мама ходила к подруге в больницу – та лежала две недели в коме, прежде чем умереть. В окно я видел, как выносят гроб из подъезда. Было жутко от мысли, что жизнь этой женщины закончилась так рано и бессмысленно. Через полгода лечения в психбольнице убийца от горя повесился в колодце.

По вечерам компании подростков часто мешали жильцам дома, выпивая под окнами и разбивая бутылки о гаражи. Дети помладше издевались во дворе над животными. Один раз они засунули бедной дворняге под хвост палку от дерева. Мой учитель географии, живший на четвертом этаже нашего дома, выбросился из окна от несчастной любви. Я видел, как он перед учительской целовал красивую блондинку, преподававшую в начальных классах. Он выжил, но ушел из школы. Стал работать судебным приставом.