Сюжет такой. Рука неизвестного в кадре пишет некое объявление. В сумерках вешает его на улице. Утром в комнату заходит человек, занимается своими повседневными делами, любуется на открытку с надписью «Главное – найти свое место в жизни», заваривает кофе. Неожиданно появляется незнакомец, утверждающий, что это его комната. Внезапно его в плечо пихает бледный, как призрак, гость и, не замечая никого, садится к окну, освещенный ярким светом. После в дверь стучит девушка, которой предлагают заваренный кофе. У нее возникает дежавю. На кровати оказывается еще один парень. Дальше – сюрреалистическая беседа из непонятных обрывистых фраз. Все пытаются говорить, не слушая других. Сидящий у окна ударяет кулаком, чтобы это остановить. Он произносит монолог о том, как его отвергло общество, после чего пишет сообщение на телефоне и выпрыгивает из окна. Ветром на пол сдувает фотографию. Звук хлопнувшего окна – и в комнате остается лишь один человек, в голове которого эхом повторятся фразы присутствовавших в комнате. Он поднимает фотографию, на которой изображена сидевшая рядом девушка. Вспоминает, как познакомился с ней и пригласил ее на свидание. Он угощает ее кофе, часто гуляет с ней по городу, дарит цветы. Однажды он выходит из здания, читая какую-то бумагу, очень расстраивается. На заднем фоне появляется табличка на здании: «Медицинский центр». Он, потерянный, ходит среди толп прохожих. На заднем плане мелькает плакат с надписью: «ВИЧ, СПИД. Кого это касается?». Домой к нему приходит его девушка, которой он признается в выявленном у него СПИДе. Она молча стоит у окна, после чего уходит от него. Он слоняется по городу и падает в снег посреди улицы. Решает написать записку. Крепит ее на доску объявления. Его крик о помощи становится незаметным для других, из-за чего записка зияет своей пустотой. Теперь его сознание прояснилось. Он мучительно ждет, что кто-нибудь придет помочь ему. Он спроецировал на образы воображаемых гостей разные периоды своей жизни. Среди них и безвыходное будущее отчаявшегося одинокого человека. Он набирает прощальное сообщение своей бывшей девушке. Стоя на подоконнике, он прокручивает в памяти самые восхитительные моменты своей жизни, а потом выпрыгивает в окно. Пока идут титры, играет песня В. Цоя «Следи за собой», под которую главный герой проходит в людных местах, демонстрируя, что болезнь может быть у любого. Таких, как он, много.
Мы использовали разные приемы для экспрессии: резкие многократные повторения движений, голландский угол, размытость кадра, дрожащую ручную камеру, изменение палитры в зависимости от настроения героя. С самого начала подогревали интерес зрителя к надписям в кадре, скрывая на начальных титрах текст объявления. Специально искали необходимые на улице здания с надписями и стенды с плакатами, которые должны были естественно раскрывать сюжет.
Мы бережно делали отсылки к нашим любимым фильмам: фотография, заставляющая героя вспомнить прошлое, как в «Помни»; выдуманные люди, как в «Играх разума»; падение на фоне розового небосклона под мелькающие воспоминания, как в «Ванильном небе». Даже в название мы заложили намек на происходящее, сделав его из сочетания цифр: «5–4еловек», – хотели, чтобы зрители поняли намек (5 человек минус 4 человека = один герой). В то же время минус можно было прочитать как тире. Тогда получалось, что все пять – человек. Один человек.
В фильме мы не раскрыли, каким образом главный герой инфицировался СПИДом, чтобы на постер поместить философский слоган: «Важно ли, в чем причина, когда ничего не изменить?» На своем цветном принтере я распечатал несколько постеров формата А4 и расклеил в общежитии и академии. Потратил всю краску в картриджах.
Со студенческим телевидением мы договорились, что они организуют нам два показа в римской аудитории на цифровом проекторе. Накануне премьеры ко мне в комнату пришла Дарья с просьбой показать ей фильм первой. В моих больших наушниках она смотрела его не отвлекаясь. Ей понравилось увиденное. По крайней мере, она так сказала.
Первый показ посетило около пятидесяти человек, что нас очень порадовало. Несколько девушек даже растрогались. На втором показе было около тридцати человек, что тоже приятно удивило. Однако нам задавали много вопросов о смысле происходящего в фильме. Первая половина для зрителей была слишком непонятной. Мы решили сделать письменные пояснения для тех, кому будем давать фильм на DVD-дисках. Дэвид Линч бы не одобрил. По его мнению, зритель должен искать смысл самостоятельно.
Для того чтобы оправдать игру Евгении, я придумал объяснение к диску: «Девушка в начале фильма ведет себя неестественно, потому что является проекцией помутненного сознания главного героя. Он одновременно представляет ее как любящую и безразличную. Таким образом, актрисе приходится показывать внутренний диссонанс его представлений».
Еще и объяснил галлюцинации, которые привели к суициду: «Главный герой фильма страдает приобретенным меланхолическим раптусом[1], вызванным сильным душевным потрясением из-за неизлечимой болезни».
От студии наш фильм отправили на студенческий конкурс медиапроектов. Штатный фотограф называл нас «братьями Коэнами», когда посмотрел фильм. К сожалению, короткометражка не получила никаких наград.
Той зимой мне пришлось по-другому взглянуть на красоту падающего снега, устилающего все белой пеленой. Для дворника это тяжелая проза жизни. Мне приходилось каждый день ездить на работу, сразу после занятий. Отец с утра мог меня подстраховать, расчистив дорожку у входа, но остальная территория была на мне. По несколько часов приходилось счищать снег и уплотнять его в огромные сугробы. У меня жутко болели спина и руки. Моя неидеальная осанка становилась еще кривее. Я так уставал, что перестал убирать комнату. На кровати валялись вперемешку продукты, книги, одежда. Я скидывал все в одну большую кучу, как снег. И это вошло в привычку. Знакомые девушки приходили в комнату, чтобы полюбоваться «молодцовой кучей», как достопримечательностью. «Einrichtungen representiert», – гордо говорил я. За значение фразы не ручался, но она почему-то вызывала ассоциации с обстановкой в моей части комнаты. Тогда я готовил пересказ о знаковых местах немецкой земли Бавария, и эта фраза впечаталась мне в память частым r в череде грубоватых слогов. Мне так не нравился немецкий язык, что я разыгрывал перед камерой сценки из «Великого диктатора» Чарли Чаплина.
Что касается физкультуры, я смог убедить спортивного врача, восьмидесятилетнюю женщину, что у меня стала болеть спина от врожденной болезни. Мое искривление было слишком очевидным, и мне выписали справку о занятиях в спецгруппе. Это означало, что планка нормативов снизится на треть: если раньше на удовлетворительно мне надо было подтянуться двенадцать раз, то сейчас лишь восемь. За полгода я смог этого достичь. А с беговыми нормативами я вовсе неплохо справлялся.
Удивительно, но теперь я был у Ильича на хорошем счету. Иногда он давал мне поручения: сделать копии ключей, или переместить спортивный инвентарь между этажами, или еще что-то в этом роде. Как-то я застрял в лифте и опоздал на занятие. Физрук мне не поверил и выгнал из зала. Я обратился к директору общежития с просьбой подтвердить происшествие с лифтом. Хотел, кроме того, чтобы меня освободили от части часов отработки по общежитию в качестве компенсации морального вреда, однако директор общежития отказал, но с Ильичом поговорил. Теперь мне не надо было отрабатывать лишнее занятие.
Однако двадцать часов труда с местным подсобным рабочим Тагиром мне не отменили. Тот ютился в общежитии с семьей на шести квадратных метрах в помещении, оборудованном у мусоропровода. Каждому живущему в общежитии приходилось согласовывать с ним, когда он может использовать наш рабский труд. Приходилось таскать холодильники, чистить снег, разгребать подвал от старой мебели. Девушкам же поручали мыть окна по всему общежитию или чистить душ. При этом на каждом этаже была штатная уборщица, которая ежедневно мыла пол в каждой комнате, выносила мусор и протирала пыль. На наш номер она всегда смотрела с сожалением, чем очень доставала Ж. Могла бесцеремонно будить нас с утра, когда мы отсыпались после позднего отбоя.
