– Как я могу перестать хотеть уйти в нирвану и при этом идти к своей цели? Если я потеряю желание, то оставлю цель.

– Как только ты осознаешь, как это, и волны страстей улягутся – тогда и приходи.

И я ушел. В гневе, в страхе, в отчаянии. В один миг я обрел все и не нашел ничего. Теперь у меня точно не было возможности спасти себя. Я был совершенно один, я потерялся и не понимал, куда идти. Или нужно было стоять на месте? Но я побежал. Я хотел вылить на этот мир всю свою злобу, которая вскипала во мне, как вода в котелке над открытым пламенем. Он сказал мне, что я не до конца отпустил свои желания? Да пошло оно все…! Я и без него найду решение! Я залезу туда, куда не залезал еще ни один разум. Я открою что-то еще более весомое, чем нирвана. Я найду ответы на все вопросы. Я буду жить такой жизнью, что мне будут завидовать все.

Я пообещал себе это и с того момента жизнь закрутилась, как огромный водоворот, утягивающий все глубже в пучину. Сперва я строго-настрого запретил себе вмешиваться хоть в какую-то из каст. «Я другой, – говорил я себе. – Я не похож ни на кого из них». И я оказался прав. Что-то очень сильно отличало меня и от богов, и от демонов. Я будто застрял где-то посередине, но не мог разорвать цепи, сковавшие меня. Тогда я поклялся узнать, почему я другой, а также пообещал себе оставаться лишь наблюдателем на этой огромной арене мира.

И тогда дни замелькали, как кадры в сломавшейся пленке. Я ворвался в эту жизнь на полной скорости, как метеорит в атмосферу Земли. Как и метеорит, я начал гореть, испепеляя себя изнутри. Я принялся выпивать эту жизнь до дна, захлебываясь и давясь.

Боги были ошарашены. Они упивались сладкой уверенностью, что с помощью Будды избавились от меня навсегда. Когда я вернулся, они вмиг переполошились и с осторожностью начали наблюдать за моими действиями. А я вел себя так, будто сотни глаз не смотрели на меня со стороны. Я не замечал их присутствия, даже наоборот – тешил повышенным вниманием к собственной персоне подорванное самолюбие.

Я оставил идею быть сдержанным и благородным, заменив ее на принцип «тебе можно все, ты заслужил самых острых ощущений и самой сильной страсти. Они все ненавидят тебя. Когда мир восстал против, ты не должен любить его и дорожить им. Не приноси в жертву свое наслаждение, не подставляй себя под удар».

Я с жадностью набросился на все, что окружало меня: знания, эмоции, ощущения. Я был свободен и бессмертен, а впереди терпеливо ждала целая вечность. Безнаказанность была моей главной силой, но в то же время и слабостью. Я глотал книгу за книгой, изучал каждый вздох, пропускал через себя каждое ощущение. Я трепетно внимал тому, что видел ежедневно: местам, людям, природным явлениям. Я пообещал себе облететь весь мир и своими глазами узреть его чудеса.

Я пытался понять, в каком году нахожусь, я изучал время по лицам и глазам, по волосам женщин и струям прозрачной воды из фонтана. Я наблюдал за тем, как бродит вино и как солнце клонится к закату, поджигая океан. Я считал свои вдохи и шаги, чертил углем «заборчики» на свитке. Я смотрел на то, как отчаянно бегут куда-то толпы людей и как жутко им при мысли опоздать в могилу.

«Наверное, они бегут потому, что их гонит время. А мое время застыло. Я, как мертвая рыба в море, кишащем жизнью. Как же я завидую им. Время заставляет их ценить то одно, то другое. А я не ценю ничего, все для меня – лишь игра без правил и победителей».

Я бродил от одного дома к другому, постоянно заглядывал в лица проходящих мимо людей, как бы спрашивая: «Как мне умереть? А вы не знаете, милая дама или благородный муж?». У них было то, в чем так неистово нуждался я, но отобрать не мог. Моя сила позволяла достать все на этой планете: деньги, власть, славу, даже любовь и здоровье, но отобрать возможность закончить эту жизнь у меня не получалось. «Хотите я отдам вам все это? – думал я при виде полководца, который пообещал императору завоевать мир и гнал свои войска на встречу со смертью. – Я отдам вам всю силу, вы станете великим властителем и до конца жизни не будете нуждаться ни в чем, а взамен вы даруете мне то, что отдаете тысячам своих воинов каждый день!».

Триста лет я потратил на то, чтобы осмотреть Азию, сто лет бродил по бескрайним лесам через весь материк в Европу, в которой провел еще двести лет. В каждом городке или ветхой деревеньке я видел что-то новое, но все равно в моей памяти они сливались в однообразный поток. И в какой-то момент странствия перестали откликаться эмоциями в моей душе. Я не заметил, когда переступил черту, разделяющую меня на грани надежды и меня на грани отчаяния. Стало трудно даже дышать и моргать. Ненависть в душе, которую я долгими годами пытался укротить, вырывалась с тройной силой.

Мне стали ненавистны эти люди, этот солнечный свет, морские воды, реки, цветущие сады, рынки. По Африке и Америке я бесцельно бродил, не успевая удивляться и восхищаться. Однажды прямо посреди пустыни я рухнул на раскаленный песок и посмотрел на нависшее надо мной грузное небо. «Вы еще наблюдаете за мной? Даже здесь, в этой пустыне? Если это так, то я ПРОКЛИНАЮ ВАС! КТО СОТВОРИЛ МЕНЯ, Я ПРОКЛИНАЮ ТЕБЯ!». Я заорал, схватившись за голову, начал царапать себе лицо и разрывать плоть. Черная кровь хлынула на золотой песок, сжигая его дотла. Раны заживали, а я продолжал калечить себя. Сердце плакало от бессилия, физическую боль затмила боль в душе.

Я попытался успокоиться, хотя силы покидали с каждой минутой. Тогда я решился вернуться к злобе и использовать ее в качестве топлива. «Сил у меня не хватает, а вот злобы с каждым годом все больше», – подумал я, дико улыбаясь и начиная смеяться. Подняв голову, я увидел караван. Люди были укутаны с ног до головы, но даже через плотную ткань я чувствовал их ужас и отвращение. «Вы так пялитесь на меня, переполняясь животным страхом. Вы так бесите меня! Ох невовремя вы сюда пришли, – заорал я. – Я не прощаю того, кто увидел меня в минуту слабости». Ноги и руки перестали слушаться, глаза залились черной кровью. Гнев заставил накинуться на пятерых беззащитных людей и под палящим солнцем пустыни нещадно перебить одного за другим.

Назад дороги не было. От безобидного наблюдения боги должны были перейти к действию. Пока я мирно путешествовал, они лишь с опаской поглядывали на меня время от времени. Сейчас я бросил им вызов. Как только по одному из миллионов информационных каналов до них дойдет весть о том, что чудовище во мне проснулось, они ринутся в бой. С этого момента началась многовековая охота на меня. Но именно тогда я понял, что дышать стало легче. Партия углей в виде злости с легкостью была заброшена в горящую печь поезда моего существования. Поехали дальше.

В какой-то момент я испугался и решил, что мне срочно нужно найти замену гневу. Я направился в древние библиотеки искать ответ. Когда-нибудь я доберусь до библиотеки Лао-цзы. Я швырял книги, пролистывал одну за другой. Я разговаривал с древними мудрецами (боже мой, моими ровесниками!). Я разговаривал с мертвецами. Все они в один голос твердили, что вечный двигатель этого мира – любовь и созидание. Ну ладно: обезьяна видит – обезьяна делает.

Я отправился любить и созидать. Вернее, я отправился на поиски любви и вдохновения. Так прошел еще один жалкий век. Я искал любовь везде, но получал в ответ лишь разочарование. Любовь слишком коротка, она длится всего-то один человеческий век. А моей любви не хватало и на год. На одну секунду моей жизни! Я видел истинных красавиц, столь талантливых, умных и благородных женщин, что мне могли бы позавидовать все мужчины на этом свете. Я знал человеческую психологию и их повадки, как буддийские сутры.

Я очаровывал их и занимал интересными рассказами. Я мог дать им все: от нежности до денег. И я всегда побеждал. Любой мужчина мог бы позавидовать мне. Но во всей этой истории был лишь один весомый минус – ни одна женщина не могла дать мне того, что я искал – вечного покоя. А потому мой интерес угасал мимолетно и безвозвратно. Если я видел, что в меня искренне влюблялись, то жалел и отстранялся, чтобы ко мне не привязались. Может, я и был уродом, но все же не позволял себе так сильно ранить чью-то душу. Если я видел в их глазах лишь любопытство, то позволял играться с собой и, в свою очередь, игрался с ними. Мне было интересно, особенно если в эти интриги впутывались другие мужчины. Иногда я стравливал людей и смеялся с того, как они крошат друг другу зубы и хрящи. Наверное, это стало всего лишь еще одним выходом для моей злости.