– Что это за дрянь? Господи, ты ещё и читаешь эти закорючки.

– Даня! Живо отдай! Никакие это не закорючки, а иероглифы. Этот роман – шедевр китайской литературы. Юй Хуа "Братья".

– Оо, китайская литература. Там всегда такая похабщина, а ты её так взахлёб читаешь. Я как-то пролистнул пару страниц книги на твоём столе. Вот такая же фигня, только на русском. Тоже "Братья" было написано. Ну знаешь, я тоже могу несколько страниц описывать, как кто-то чуть не потонул в нужнике, подглядывая, – я уже еле сдерживал смех. – У меня бы столько материала для китайского романа набралось, там бы твой Уй Хуэ и рядом не стоял бы.

– Даня! – Ева зло вырвала книгу из рук. – ты прочитал пару страниц, а уже сделал выводы. Если ты видишь в книге только лишь это, то проблема явно не в книге. Ну ты ещё держи в голове, что это люди восточные, они видят мир по-другому. То, что для тебя стыдно, для них – естественно. Для тебя это странно, а для них – нормально. В мире не существует, как правильно, ты можешь лишь принимать или не принимать чьё-то мировоззрение или менталитет.

– Звучит красиво. Но ты как будто чеканишь заученные фразы из учебника. Не убедила, – я насмешливо подмигнул ей. – Ты хоть понимаешь, что там написано?

– Я все дословно понимаю.

– Ну а прочитай хоть пару строчек, что-то не верится.

Ева обиженно сверкнула глазами и произнесла что-то очень странное и даже смешное, её голос как будто ломался на каждом слове. Мне это показалось настолько забавным, что я не сдержался и прыснул от смеха.

– Что смешного?

– Ты как будто заикаешься! Почему ты не можешь говорить нормально, ровно?

– Потому что в китайском языке четыре тона. Скажи спасибо, что не шесть, как в кантонском диалекте. Как я тебе буду говорить ровно, если мне нужно голосом показывать, что это за слова?

– Ой, ну ладно, ладно, – пробормотал я, вытирая вытекшие от смеха слезы. – Ты куда собираешься поступать? Питер? Я слышал, что там сильная школа восточки.

– Конечно, ты слышал, это же я тебе говорила. Но нет, я останусь здесь. Я решила. Не хочу я оставлять дедушку. А ты куда собрался по итогу?

– Я? – я закинул голову наверх, уставившись на крону дуба, и задумался. – Я хотел бы забраться в самые дебри Латинской Америки и разбираться там с мафией! Курить и носить с собой настоящее оружие. Вот где свобода!

– Даня, ты опять витаешь в облаках, пора бы уже задуматься о своей жизни. Твоя мама и так уже из-за тебя пьёт успокоительные, а ты собрался в Латинскую Америку.

– Я витаю в облаках? Ну хорошо. А знаешь, в чем твоя проблема? – я запрыгнул на корточки напротив неё и уставился прямо в глаза. – Ты слишком правильная. Ты живёшь по какому-то жёсткому регламенту. Постоянно ставишь себе высочеееенные планки и лезешь из кожи вон, чтобы каждый раз допрыгнуть. Одна за другой, одна за другой. Ты хоть жить успеваешь? Ты же такая добрая и интересная девочка, но, чтобы это понять, надо с тобой с детства дружить, как я. На тебя со стороны посмотришь – что-то непонятное в ледяном панцире, ничего тебя не интересует, кроме постоянной работы и жёсткой дисциплины. Вот поэтому ты никакому мальчику и не нравишься. Они не любят копаться и узнавать, что там за холодным взглядом и равнодушием.

Наверное, я обидел Еву этими словами и довольно быстро пожалел, что так взорвался, не подумав.

– Ну ты нравишься всем, – сказала она довольно спокойно. – И что? Тебе же не нравится никто. И у тебя никогда нет никакого плана, ты просто плывёшь по течению в надежде причалить хоть куда-то. Мы лишь две крайности одной сущности, никто из нас не лучше.

– Ну нет, ты не права. Мне не не нравится, никто, мне нравятся многие! Вернее, первое время. Потом я начинаю общаться и быстро теряю интерес. А как я могу что-то строить с человеком, если я его не люблю? Я к нему даже не прикоснусь и обманывать не буду. Либо внутри все должно гореть, либо ничего быть не может! И как это у меня нет плана? У меня все есть. План – быть счастливым и свободным. Хороший план, как по мне!

– Ты как был максималистом с наивной душой, так и остался, – улыбнулась Ева. – Что ты в двенадцать, что сейчас… Как будто и не взрослел.

Я сидел, надувшись, но её добродушное лицо не позволило мне злиться долго. Мы провели под кроной ветвистого дерева еще минут двадцать, но потом я все же настоял на возвращении домой.

Дома я выслушал пару ласковых от мамы и, наевшись ее упреками и причитаниями, сел за ненавистные мне уроки. «Ну ничего, – думал я. – через девять дней я стану совершеннолетним. Тогда я смогу делать все, что захочу. Жди меня, Латинская Америка…».

Первая неделя после каникул давалась особенно тяжело. Каждый день проходил медленно, как будто маленький человечек постоянно пытался остановить минутную стрелку, а она со скрипом, миллиметр за миллиметром продвигалась вперед.

Я с нетерпением считал дни до своего дня рождения. Ева пропала, как всегда, бесследно, даже в сети не появлялось упоминания о ней. Я знал ее так долго и так хорошо, но на самом деле не знал вовсе. Я даже не видел никогда ее родителей. Они, по ее словам, вечно работали или пропадали в командировках где-то на Сахалине. Вот бы и моя мама давала мне столько же свободы. Ева действительно была предоставлена сама себе. Она справлялась со всем самостоятельно и даже никогда не просила помощи.

Я часто не понимал, как мы могли стать друзьями. Наверное, ни разу так близко не сходились две противоположности. Она держала себя в ежовых рукавицах, все у нее было вписано в четкий график и ко всему она относилась с максимальной серьезностью и излишней щепетильностью. Ее дом, как и все в голове, содержалось в идеальном порядке. Она постоянно что-то делала: занималась спортом, рисовала, читала, прописывала иероглифы, часами могла не вылезать из ноутбука, сидя за каким-то очередным обучением. Если она ставила себе планку, то через какое-то время достигала ее, но этот процесс никогда не останавливался, планка взбиралась еще выше, а она карабкалась вслед за ней. Она никогда не прощала собственные ошибки и могла работать без отдыха, выжимая из себя последние соки.

Рядом с ней я выглядел еще большим оболтусом и разгильдяем. Я относился ко всему проще, ненавидел жить по расписанию, напрягаться и терпеть не мог вгонять себя хоть в какие-то рамки. Я всегда следовал принципу «брать от момента все», то есть я старался отдавать предпочтения своим «хочу», а не «надо». Из-за экзаменов я стал наступать на горло данному принципу, а потому с каждым днем мне становилось все хуже.

Хотя не буду скрывать, что всегда восхищался Евой и уважал ее. Она была для меня и загадкой, и идеалом. Я восторженно наблюдал за тем, как она одевалась и следила за собой, как держалась во время общения, как разговаривала и рассуждала. Дорогие духи, дорогие часы, дорогой телефон. Мне казалось, что она могла позволить себе все, но при этом Ева никогда не выставляла напоказ свой достаток и оставалась простым и открытым человеком. Я как-то пытался узнать, кем работают ее родители, но она так ловко сменила тему разговора, что я и не понял, в какой момент начал взахлеб рассказывать про новый мопед Макса. Больше к этому вопросу я никогда не возвращался, хотя еще не раз думал об этом.

Еву уважали все в моем окружении. Макс и Саша всегда принимали и оберегали ее, заботились и с радостью брали с собой везде. Она не была похожа на нас, но мы не знали человека ближе и роднее. Она ни разу не пробовала курить, не лазила по крышам и заборам, не хулиганила и не носила толстовки с капюшонами, но нам всегда было интересно находиться с ней рядом. Я не был влюблен в нее, но любил всем сердцем.

Я выходил из дома, отправляя ей сообщение «Как же я хочу, чтобы ты была сегодня со мной…». Макс встретил меня на лестничной клетке этажом ниже. Он вылетел, чуть не выбив дверь, и подбежал ко мне.

– Братан! Наконец-то! Теперь не только Саша может покупать нам сигареты! Капец ты постарел, брат! Ой, это что у тебя, седина??