Тем более ухудшилась-то ситуация в Царицыне, то бишь в Регентском совете, а там у меня большинство. Разве с братьями Константиновичами отношения испорчены, но прочие-то никуда не делись.

Получалось, друг Абрамыч точно перестраховался. С этой уверенностью я и катил в Москву. Но увы…

Вроде бы недолго Голицын отсутствовал, но сколь много перемен произошло за это время в столице…

Убедился в том Виталий ещё до въезда в неё. На последнем полустанке перед Москвой литерный, в котором он ехал, неожиданно остановился и в вагон зашёл Герарди. Позади Виленкин.

Они-то и рассказали Голицыну о произошедших переменах. И в первую очередь о глобальных изменениях в составе Регентского совета, куда разом включили аж пятерых Романовых. Причём все пятеро – апапá, как выразился Виленкин, то бишь дедушки Алексея: Николай Николаевич с братом Петром, Кирилл Владимирович с братом Борисом и Александр Михайлович.

Кроме того, в Совет включили ещё четверых: графа Татищева, князя Долгорукого, однофамильца Виталия князя Голицына и графа Коковцева, прибывшего вместе с частью Романовых из Кисловодска.

Получалось, теперь при возникновении разногласий любой вопрос будет решён в пользу великих князей, за которыми отныне большинство голосов. И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, на чью сторону встанут ещё четверо недавно избранных. Особенно двое из них, Татищев и Долгорукий, хорошо помнящих бесцеремонное поведение красного комиссара Остапа Бендера в Тобольске.

И чем вопрос серьёзнее, особенно если он связан с какими-либо реформами, например отменой старшинства в армии, тем больше шансов, что дедушки его провалят. Во-первых скажется консервативное мышление, а во-вторых… Ну, хотя бы в пику нахальному выскочке.

Однако главная опасность, разумеется, исходила от Романовых. Для чего они забрались в Совет – объяснять не надо. Власть. Дабы понять это, достаточно посмотреть на вопросы, которые в отсутствие Виталия пытались решить новоиспечённые господа регенты.

Армия. Здесь они копали неглубоко и только для того, чтоб сменить главкома. Выдвинутое ими объяснение на первый взгляд выглядело весьма убедительно. Во всяком случае с политической точки зрения: настоящую столицу Российской империи не должен брать простой боевой генерал. Неправильно оно. Вернуть её надлежит именно Романову. Причём неважно какому. Просто с учётом прошлых заслуг и популярности в войсках лучше всего на эту роль подходит… Ну да, Николай Николаевич собственной персоной. Тем паче он уже был верховным главнокомандующим в первый год Великой войны, то есть практический опыт имеется.

План же великого князя был прост и состоял в немедленном выдвижении на север и, от силы через две недели, взятии города штурмом. После чего надлежало как снег на голову обрушиться на германские войска. Столь стремительный удар непременно принесёт пусть не победу, но определенный успех, вытеснив врага из ряда оккупированных губерний. Заодно удастся отодвинуть германцев от Петрограда и оттянуть часть немецких дивизий с западного фронта, тем самым выполняя долг перед союзниками.

Виталий охнул, услышав такое.

– Это же… – растерянно протянул он.

– Да, да, – подхватил Виленкин. – Никто не спорит, что союзнический долг – дело святое, всё так. Но даже мне и Борису Алексеевичу, хоть мы и не генералы-вояки, понятно, что пытаться сейчас тягаться с тевтонами – форменное самоубийство.

– Не буди лихо, пока оно тихо, – угрюмо процитировал Герарди и сокрушённо вздохнул. – Так ведь мало того, они помимо оного…

Оказывается, великие князья успели заикнуться и насчёт отмены перераспределения земли, объявленной ранее Алексеем. И тоже звучало логично. Дескать, просто отобрать землю у одних и передать другим нельзя. Получается какой-то грабёж, иного слова не придумать.

Следовательно, надо её выкупать у прежних владельцев, а таких платежей при нынешнем всеобщем развале и пустой казне государству не потянуть. Даже если растянуть выплаты на десять или двадцать лет. В подтверждение своим словам выдали финансовый расклад. Не иначе, Коковцев помог. Цифры и впрямь впечатляли. Два годовых бюджета – не кот начхал.

А следом вывод: коль по-новому не получается, надо быстренько повернуть процесс на старые рельсы, а изъятые крестьянами земли вернуть прежним владельцам. Благо, армия ныне имеется, и есть кому приструнить недовольных.

Ну хоть стой, хоть падай от таких идей.

Вдобавок «дедушки» успели поднять тему возвращения всей родне императора, разумеется, включая и его самого, принадлежащего им по праву недвижимого имущества. Мало того, они присовокупили к тому и вопрос о размере государственных выплат за понесённый ущерб.

В этом месте Виленкин кратко, но с ехидцей прокомментировал рассказ Герарди:

– Довелось мне как-то читать про Бурбонов, что они за время своего изгнания ничего не поняли и ничему не научились. Увы, наши в точности такие же. Я, может, и жид, однако о стране проявляю куда больше заботы, нежели эти шлимазлы о своём барахле.

– А чего ж не встрял?! – окрысился на него Голицын.

– Тю на тебя, Ибрагимыч! Сам подумай, игде я, а игде эта стая? Я хоть и бывший гусар, но имею в наличности всего две руки, да и то поднимать при голосовании могу лишь половину.

– А остальным почему не объяснил? В смысле – Дутову и прочим?

Виленкин удручённо вздохнул.

– Таки чтоб ты знал, ваше скородие, оренбуржцы, входящие в Совет, отправились хоронить казака Мамая, скоропостижно скончавшегося аккурат на следующую ночь после вашего убытия из столицы. Дабы в должной мере воздать ему последние почести.

Голицын вздрогнул от неожиданного известия.

– Вот так, – растерянно протянул он. – Умер, значит.

– Да-с, – подтвердил Виленкин. – Кстати, укатили они в сей отпуск по настоятельной рекомендации великого князя Кирилла Владимировича.

– Ну хорошо. А с Константиновичами поговорить не…? – и Голицын осёкся.

Виленкин лишь криво усмехнулся в ответ. Впрочем, Виталий и сам понимал – глупость спросил.

Дело в том, что в трёхстах верстах от Москвы, когда уже всё было готово к решительному броску на столицу, большевики прислали ультиматум. Он гласил, что в Петрограде в настоящее время взяты в заложники двести пятьдесят человек, включая одиннадцать из числа Романовых во главе с великим князем Михаилом Александровичем. Все они будут расстреляны, если царь и его Регентский совет не остановят своё наступление на Москву и не начнут переговоры.

Голицын отчаянно убеждал всех ни в коем случае не идти у врага на поводу, но продолжать наступление. Именно сейчас для него самое время, поскольку красные в растерянности. Запаниковали даже солдаты латышских стрелков, укатившие из Белокаменной.

Переговоры же приведут лишь к тому, что за время передышки большевики придут в себя и тогда количество жертв при взятии Москвы возрастёт в разы, а заложники в конечном итоге всё равно погибнут. Да, возможно не все, но уж Романовых точно не оставят в живых.

Однако нашлись среди регентов и сторонники переговоров. Понять их было можно – своим решением они как бы подписывали смертный приговор, становясь соучастниками убийства ни в чем не повинных людей. Пойти на такое при всём понимании неотвратимости их гибели… Особенно рьяно ратовал за остановку наступления второй из братьев Константиновичей Игорь. Что и говорить – когда на кону жизни трёх братьев, из коих самому младшему, Георгию, всего пятнадцать лет от роду, а вдобавок в расстрельном списке фигурирует ещё и мать, любые разумные доводы бессильны.

После бурных дебатов с преимуществом в один голос победила точка зрения Голицына. Последней голосовала великая княжна Татьяна Николаевна. В отличие от сестры Ольги она поддержала Виталия.

Надо ли говорить, какие чувства переполняли душу Игоря Константиновича по отношению к Голицыну. Схожие питал к Виленкину и родной брат Игоря Константин, ибо Александр Абрамович также проголосовал за немедленное продолжение наступления.