– Пя-я-ять?!!! – ухнул филин, делая страшные глаза. – За пять рублей мы открываем дверь и орем в нее «брысь!». И тут же закрываем ее!

– Сколько коров полегло, не сосчитать, – причитал староста. – А до этого ведьма в деревне все молоко испортила! Окаянная!

– Три? – обреченно спросил филин, дернув правым глазом. – Два?

– Так что вот, – закончил староста, показывая рукой на награду. – Что собрали со всей деревни, то и отдаем!

– Ааа, – филин чуть не шлепнулся с плеча. – Это что? Рубаха старая? Прялка сломанная? Лопата? Платок? Да вы что?! Издеваетесь? Мы что? Мусор выносить подрядились? Вот мешок, василисушка, пойдешь по лесу, оставь где-нибудь на месте неприметном!

– Тише, – сглотнула василиса, глядя на нехитрый скарб. – Может, у них и правда ничего нет!

– Совести у них нет! – ухнул филин очень недовольным голосом. – Не вздумай брать!

– А яга учила, что нужно с благодарностью принимать все, что дают, – заметила василиса, видя, как староста нахваливает рубаху. Почти новая! Не ношенная!

– Когда твоя яга в последний раз в люди выходила? А? А? – наседал филин, требуя деньги, как вдруг послышался звон бубенцов. На этот звон высыпала вся деревня, видя, как едет телега с разодетыми людьми.

– Сваты! К кому-то сваты приехали! – кричали на деревне, выбегая смотреть на развеселых сватов. – Сватать будут!

Телега остановилась возле дома Матвея, а с нее стали слезать люди.

– Эй! Кто хозяин! – залихватским голосом произнес усатый мужик в нарядной рубахе. Он бы кудрявым и широкоплечим. – У вас товар, у нас купец!

– Ой! – выбежал Матвей, глядя на сватов. – Неужто! К нам что ли! Ну проходите, гости дорогие! Эй! Одевай невестушку! Сейчас засватают!

– Ну все, прощаемся и в путь! – толкнул василису филин, которая смотрела на сватов, как зачарованная.

Они были навеселе, а деревенские девки завистливо переглядывались. Среди сватов был жених. Парень рослый, крепкий, курчавый. Нос картошкой и глазища в пол лица. Руки у него были сильные, к работе привычные.

– Василисушка, – поклонился вышедший из веселой избы Матвей. – Уважь нас! Побудь на сватовстве! А то мало ли! Вечер уже! А то к Авдотье черти сватами приехали! Сундуков надарили, девку забрали. А как родители выбежали, так сквозь землю провалились. Вон! Мать ее стоит!

И правда, на пороге избы стояла женщина, словно статуя. А по щекам слезы текли. Видать, звон бубенцов про горюшко напомнил.

– Она теперича на каждое сватовство приходит. И ревет, – вздохнул Матвей. – Ну, чего стоим! В избу проходи! Гостьей дорогой будешь!

– Пойдем мы, нечего засиживаться! – произнес филин. – Нечисть сама себя не убьет!

– Может, останемся? Девку защитить надо, – спорила василиса. – Так по совести будет.

И правда, и раз люди помощи не просят, то что с ней лезть? А с другой стороны девку в беде оставлять нельзя!

Пока встречали сватов, василиса стояла, сомневаясь. Уйти или остаться?

– Хорошо, останусь я на сватовство! – кивнула василиса, слыша, как заходится от тихого негодования на плече филин.

– Мы уйдем когда-нибудь из этой деревни? – ухал он, пока сваты нарочито громко женихом похвалялись. – Кстати, как деревня называется?

– А как деревня называется? – спросила у Матвея василиса, заходя в избу.

Атмосфера всеобщего веселья была заразительной. Редко на деревне праздники бывают. Да и лес шум не любит.

– Становища! – ответил Матвей, пока сваты нахваливали жениха перед оторопевшей матерью невесты, вышедшей на крыльцо. – Я здесь с самого начала живу! Предки мои сюда пришли много лет назад из-за леса! И деревню сладили. Раньше деревенька была куда больше! Это сейчас она поубавилась. Вечно у нас из лесу падаль какая лезет! Спасу нет! Вот гусей-лебедей извела. Дык, года не пройдет, как новое что-то объявится. Либо Леший – людоед, либо кикимора…

Пока сваты развлекали всю деревню, давая девице возможность принарядиться, Матвей и василиса вошли в дом. Следом вбежала растревоженная мать, бросаясь к огромному сундуку.

– Вы бы со сватами поосторожней. Ваша дочь с домовым сошлась, – негромко произнесла василиса, глядя на Матвея. – Он к ней каждую ночь приходит!

– Да ты прямо сама тактичность! – буркнул филин, пока до Матвея доходил смысл слов. – Прямо «хрясь!» и правду – матку! А где: «Присядь на лавку, вот тебе водицы…». Люди не зря такое придумали. Думаешь, кому-то сесть хочется и пить? Нет, просто услышав это, сразу начинаешь к новостям плохим готовиться. Ты гляди, мужик разрыв сердца чуть не получил!

– Да чур нас, чур! – дернулся Матвей. А глаза у него были напуганными. – Али привиделось тебе? Не бывать такому! Не станет наша дочка с нечистью путаться! Чур нас, чур! Мы за дочкой нашей пуще глаза следили! Ни на какие гульки да вечёрки не пускали! И на попрядухи с девками не ходила!

– Видимо, именно поэтому и не ходила, – ехидно заметил филин.

– У нее косы плетеные. Не она сама их плела. Попробуй сама так заплети! Ей домовой по ночам косы плетет, – произнесла василиса, видя, как сваты топчутся в предбаннике да на крыльце, а в избе крики да плачь. – Он ее на косах задушит!

– Вот что ты с ним говоришь? Не понимает он! – с укором заметил филин. – Мужик! Ты это! Ку-ку! Твою дочку домовой задавит!

Василиса взглянула в оконце, что на крыльцо выходило.

Сваты веселились на полную катушку. Даже гармониста с собой взяли. Жених скрипел нарядными сапогами, а сватья орала во все горло, нахваливая жениха на все лады.

– Сам по себе молодец! Красавец, кузнец! – заводила шустрая тетка, показывая на жениха. – В руках все спорится! Любая работа по плечу! Сам избу себе поставил! И тут закручинился. Для кого, говорит, я красоту такую строил? Нет в избе хозяюшки! Вот, говорит, только невестушки не хватает для счастья! Прослышал он, что здесь красавица живет! Говорит, что жизни не будет, коли ее в жены не возьмет! Приуныл, и все из рук вон! Видать, задела сердце ретивое краса девичья!

– Нет! – закричала девушка. – Тятенька, выгони их вон!

– Это кто у нас тут раскричался! – прикрикнул Матвей, открывая дверь в горницу. – Вон скольким уже отворот- поворот дала! Радуйся, что как Матрене килу не посадили за норов больно крутой! Мотря тоже переборчивой была, пока килу не схлопотала от жениха разобиженного! И ты хочешь? Ты на жениха глянь! Мужик – хоть куда!

– Тятя, не надо! – слышался в избе крик. – Тятенька! Мне и здесь хорошо!

– Цыц! – прикрикнул Матвей, пока мать дочку наряжала.

Василиса смотрела на слезы, которые катились градом по девичьим щекам.

– И цыц мне тут! А то засиделась в девках! Всех уже просватали! – приговаривала мать, наряжая красавицу. В открытом сундуке с приданным виднелись рубашки вышитые, платки и ленты.

– Гони сватов, – осмелела василиса, видя, как девка перестает плакать, и на нее смотрит. – Горем обернётся. С таким не шутят!

Матвей скрипнул половицами и к дочери.

– Правда, ты с домовым шашни крутишь! – насел он на бедную девку. – Отвечай отцу!

– Тятенька, правда все это… – всхлипнула девка, спасая руками свои косы. Она опустила глаза и замолчала. Мать завыла белугой: «Горе-то какое!».

– Вот чуяло мое сердце… Тихо, мать! Позор-то какой! Чтобы к девке нашей нечистый ходил! Да не голоси! – рявкнул Матвей, пока мать невесты рот рукой прикрыла и на дочь посмотрела.

– Не уследили! Не углядели, – подвывала мать, роняя слезы.

– Вот тем паче надо ее поскорее замуж выдать! – нахмурил суровые кустистые брови Матвей, оглаживая бороду. – А не то не ровен час на матице рожать придется!

– Не надо! – дернулась василиса, но ее не слушали.

Или просто не хотели слушать. Красная от рыданий мать поправляла нарядные ленты и разглаживала руками вышитую рубаху.

– Пускай сваты заходят! – громко произнес Матвей, пока наряженная красавица – дочь утирала слезы.

Василиса смотрела во все глаза, как сваты нахваливают невесту, оглядывают ее со всех сторон. Как бедная девушка, опустив голову, роняет слезинки. Как стоит нервная мать, бросая любопытные взгляды на жениха, который зубоскалил невесте.