– Опять шутишь? – спросила девушка, ковыляя в сторону деревни с жирным гусем. – Так был ли кто?

Силы потихоньку возвращались к ней, и дорога становилась легче.

Лес скрипел на разные лады, ухал, протяжно стонал, словно старик. Запах сырых пней и грибов щекотал ноздри.

– Ладно, пробегал тут парень один…. И вылечил тебя! – отмахнулся филин, пока они шли по лесу. – Ух! Ух! Мышку будешь?

– Нет! Не буду!, – скривилась василиса, вслушиваясь в травы и деревья. Они перешептывались листьями, кряхтели ветками и чирикали птицами. Птицы появились. Хороший знак!

– Я так и знал, поэтому съел две, – ответил филин, когда среди деревьев показался просвет. Василиса вышла в поле, за которым виднелась деревенька.

Утренние дымки коптили рассветное небо. Медовый запах луговых трав заставил василису вздохнуть полной грудью.

– Про деньги помним? Гуся не потеряли? – послышались наставления филина. – Так, смотри! Что ты скажешь в деревне?

– Ну, то, что убила всех гусей, – пожала плечами василиса, опираясь на посох. – Заплатите, сколько не жалко…

– Ой-ой-ой… – умилился филин, но в его голосе слышалась издевка. – Сколько не жалко! Заплатите жизнями, сколько не жалко! Все не так! Всему тебя учить надо! Сначала ты рассказываешь минут пять о том, как мы шли в пещеру! На пути повстречались: кикимора, леший, три боли-бошки…

– Да тут идти… – махнула рукой василиса. – До деревни рукой подать!

– Рассказываешь, как в страшном лесу нарвалась на лешего, отбилась от заложенного покойника… Смекаешь? – филин крутанул головой. – Героически! Так, чтобы поседели даже шкуры на завалинках под задницами! И куры в курятнике! Потом…

Василиса уже почти доковыляла до деревни.

– … и ты в два счета разделалась с заложенным блудом! – произнес филин. – И это только на пути туда!

Василиса покачала головой, таща в качестве доказательства мертвого гуся.

– А потом ты схватила одного за горло! – послышались наставления филина. – И вон ягоды! Сорвала быстро и лицо с рубахой намазала соком! Чтобы выглядело так, словно ты их голыми руками передушила! Их была сотня! Они налетели черной тучей! И небо почернело… Ты запоминаешь?

Василиса вздохнула, тихонько захныкав. Рассвет уже золотил крыши унылых деревянных домишек, которые жались друг к дружке, словно боясь обступившего их леса. Все вокруг говорило: «Люди, вы чужие здесь! Убирайтесь обратно, откуда пришли!».

– Одного шмяк! Второго – хрясь! Ты успеваешь запоминать? – прищурился филин. – Так, повтори, что я тебе только что рассказывал?

– А вот и деревня, – оживилась василиса, переводя тему. – А почему они меня не встречают?

– Гуси – гусями! А сон по расписанию! Тоже мне! Новый год! Чтобы тебя встречать! Чай, не княжна посадская приехала! – фыркнул филин, обидевшись, что его не слушали. – Запомни. Люди открыв слушают – василиса вкусно кушает! Простое правило!

На кривой улице деревни не было никого. Вечерело. Если днем лес казался людям почти безопасным, то с наступлением сумерек, он начинал пугать.

Деревня погружалась во мрак.

– Не будем никого будить! Подождем до утра, – пожала плечами василиса. Она присела на траву, бросив гусенка рядом. – Не буду же я в каждую избу стучаться?

– Караул! Пожар!!! – истошно и громко заорал филин. – Пожар! Горим!

Василиса аж подпрыгнула от неожиданности!

Двери стали открываться, люди спросонья выбегали из изб, подпоясывая рубахи.

– Где пожар? – переглядывались они, мечась по деревне.

– Пожар в груди моей, – усмехнулся филин, клюнув василису. – Вставай! Ну! Начинай! Все собрались! Давай с самого начала! Как я учил!

Василиса робко смотрела на сонных людей. Где-то сквозь толпу пробирался староста, на ходу натягивая шапку.

«Опояска!», – спешила за ним жена. А он спешно подпоясывался, прямо на ходу.

– Вот, – протянула василиса гусенка, опустив глаза.

Филин чуть не слетел с костяного наплечника. Он смотрел круглыми глазами на василису.

– Ууууу! – протянул он, снова косясь на смутившуюся девушку. Непросто ей давались разговоры с людьми. И хвастаться она не умела.

– Ба! – переглянулись люди, а потом посмотрели в сторону нехоженого леса. – Неужто? Всю погань извела?

– Да, – ответила василиса, робко поднимая взгляд. – Так что вот…

– Да ты сегодня вообще многословная! – фыркнул филин. – Просто речиста, аж заслушаешься.

– Всех? – выдохнул староста, делая круглые глаза.

Он тоже посмотрел на лес, который в вечерней дымке и в лучах уставшего за день солнца казался розовым.

– Да, – вздохнула василиса, снова робко поглядывая на людей. Она впервые видела их столько, поэтому робела. Это тебе не привычная избушка в лесу, полная знакомой детворы!

– Ну и дела… – протянул староста, озадаченно вздохнув. – Да ты молодца, девка! Вон, от горшка два вершка, а с такой бедой совладала! Ну, спасибо тебе! Земной поклон от всей нашей деревни.

– Земной поклон и де-е-енюжка! – произнес филин, пытаясь подражать голосу василисы. – И ночле-е-ег! Мы тут притомились немного! Ночь на дворе-е-е.

– В избу на ночлег… – произнесла василиса.

– Кто возьмет на ночлег? – спросил староста, обведя глазами деревню. Все притихли, лишь изредка перешептываясь. Брать в дом василису никто не хотел. Пусть и благодарны были, но опасались.

– Малюта! Ты что скажешь? – спросил староста.

– Домовой разбушуется! Он у меня чужих не любит! – ответил бородатый мужик.

Понятно все стало. У кого положить некуда, у кого-то дети малые, у кого хворь какая в доме.

Староста отвернулся, с кем-то договариваясь. Все смотрели на гусенка, который лежал на траве: «Э-какой зубастый! Вот невидаль! Поганец! Маленький, а кусучий! Зато гляди какой жирный! И вон какой свирепый!».

Толпа гудела, как улей, обсуждая гусенка, пока василиса переминалась с ноги на ногу.

«Вон, иди к Матвею!», – показал староста на чинного мужика, который стоял напару с женой и дочерью. Матвей обреченно кивнул. Чужаков не сильно жаловали. Всегда с опаской смотрели.

– Де-е-еньги! – напомнил филин. – Де-е-еньги!

– Де-деньги, – икнула василиса, виновато глядя на людей.

Стыдно ей было про деньги разговор заводить. Глядя на избушки старые, ставни не крашенные, платки застиранные да детей босоногих, неловко ей было деньги с людей брать.

– А, матушка, мы сейчас покумекаем с деревней. Авось че и насобираем! – подмигнул староста, уходя с мужиками.

– Сюда! – вел Матвей в сторону добротной избы с резными ставнями. В избе пахло щами и погребом. Словно открывали недавно.

– Вот, чем богаты! – развел руками Матвей, пока жена и дочь опасливо стояли в сторонке. – А ну быстро гостью накормить! Такую напасть извела, проголодалась, небось!

Молчаливая дочка зажгла свечки, а мать ставила горшок в печь, вытирая руки о фартук.

Похожи они с матерью были. Только одна замученная, рано постаревшая. А вторая болезная, хоть и молодая. Молодая все на василису косилась. Редко сюда чужаки захаживали.

Сразу видно было, что Матвей в доме хозяин. Слово его, как кулак по столу.

– Ты откуда такая нарисовалась? – спрашивал Матвей. – Маленькая да удаленькая! Нет, ну надо же! Всех гусей-лебедей перебить! Куда путь держишь?

Василиса безотрывно смотрела на дочку хозяина. Та молчала, а на голове у нее было много мелких косиц. Нехорошо это. Ой, не хорошо.

– Ты думаешь о том же, о чем и я? – негромко спросил филин, поглядывая на смущенную девку. – Хочешь сказать, у нас тут лябовь запечная?

Василиса не сводила глаз с девицы, притихшей в сторонке. А та, словно заметив ее взгляд, поспешила улечься на скамейку.

– Притомилась, гостья? – спросил Матвей, добродушно улыбнувшись. – Можешь спать! Лезь на печку! А мы работать! Вон, первые петухи уже кричат!

Василиса неловко полезла на печь, чувствуя идущее от нее тепло. Продавленная лежанка была мягче травы, а сбитая серая подушка, набитая душистыми травами напомнила ей о доме яги.