«Доспех называется «Съешь меня»». – усмехнулся про себя Корн.

Он всеми силами старался себя отвлечь от боли. От стараний на самом деле становилось только хуже.

Взгляд лунара скользил по стражам, словно по поверхности воды. В нем читалась необычайная гордость за самого себя и свой народ. Как только страж с первого яруса увидел этот пергамент, он, не раздумывая дал знак пропустить три повозки, которые стояли за спиной у лунара.

Их начали досматривать по одной и пропускать в город.

Корн оглянулся на своего сторожа. Тот уже клевал носом и все его силы теперь уходили на борьбу со сном. Корн сдул с лица длинные белые пряди волос, которые мешали обзору. Он дождался, пока последняя повозка приблизится к нему и когда до нее оставалось всего несколько шагов, Корн решительно встал и, воспользовавшись тем, что руки были связаны спереди, резко ударил клюющего носом охранника в подбородок. Юноша упал в угол, и Корн, превозмогая острую боль, так быстро, как только мог, проковылял к повозке и, незаметно перемахнув через бортик, спрятался под тканью.

Его нога просто пылала от боли. Корн старался не двигаться, чтобы не обратить на себя внимания, но что-то все время упиралось ему в спину. Это было что-то очень твердое и холодное. Лунар сидел на козлах нога на ногу и что-то напевал себе под нос. Сквозь эту песню Корн пытался услышать крики, уже ищущих его стражей. Но никаких криков или погони не было.

Повозку почти не качало, ведь в городе плитка была очень ровной. Корн выглянул из-под ткани. Лунар его не видел. Вокруг на улицах было очень тихо. Мимо проплывали крыши домов и печальные взгляды статуй. Когда повозка проезжала мимо темного переулка, Корн решился. Он, стиснув зубы, сломал стрелу как можно ближе к ноге и, оторвав кусок ткани от рубашки, сделал жгут.

Затем нелепо перевалился через бортик и, неуклюже ковыляя, скрылся в тени улицы. Становилось все холоднее с каждой минутой. Все эти манипуляции очень сильно расшевелили стрелу в ноге, от чего его стала пробирать сильная дрожь. Корн шел по городу Драулису совсем один.

Он громко дышал и очень боялся, что это дыхание услышит вся улица. Корн беспокоился, что на его страдальческие вздохи сбегутся стражники, поэтому останавливался и каждый раз прислушивался. Становилось все холоднее, изо рта при каждом выдохе вырывались клубы пара. Длинные волосы, цвета пепла, растрепанными прядями высыпались из капюшона старого плаща.

Путник сильно хромал. Каждый шаг становился для него пыткой.

«Вырвал бы эту ногу, чтобы не чувствовать боли. Нет ноги, нет боли». – думал Корн, но чем больше он делал попыток пошутить, тем больше его от себя самого тошнило.

Ни в одном доме не горел свет, и никто бы не помог ему. Все кругом продолжало молчать, словно ночь похоронила всех жителей города. По выложенной камнем дорожке стелился такой туман, что казалось, если упасть, можно захлебнуться в этом густом студне.

В очередной раз Корн остановился. На этот раз он услышал то, чего так сильно боялся. Раздались крики и очень громкие возгласы, которые приближались к нему со спины.

Корн прибавил шаг. Но с каждой минутой все сильнее ощущал, что в какой-то момент он рухнет от боли и усталости. Все, больше нет сил. Голоса приближались. Это были стражники со стены, и они искали его.

      Корн нырнул в очередной переулок, в котором кроме тупика, старых бочек и древней, запертой на замок двери ничего не было. Вот и все. Набегался. Корн в бессилии сполз по холодной стене, приготовившись в худшему. В этой подворотне пахло гнилью и сыростью.

Корн хотел было уже отключиться, но его пробудил тихий скрип на фоне криков приближающихся стражей. Он приоткрыл глаза и обнаружил вывеску над дверью.

«Ее здесь не было». – подумал Корн.

Дверь, которая была до этого заперта на замок, приоткрылась сама по себе и из проема на каменную кладку легла полоска теплого света. Запахло едой. Корн прищурился и смог разобрать на вывеске: «В гостях у Карлини». Внизу красивым каллиграфическим почерком была приписка: «Здесь жду всякого, кто нуждается в помощи, дорогие мои».

«Какая глупая приписка». – подумал Корн, чувствуя, что начинает терять фокус.

Корн поморщился от пульсирующей острой боли в бедре и, тяжело дыша, прижался к стене еще плотнее. От ее холода Корна залихорадило. Он вздрогнул и осмотрелся по сторонам. Никого не было поблизости, но голоса по ощущениям были совсем близко.

      Спустя пару мгновений дверь таверны широко распахнулась и из проема высунулась чья-то голова. Это был молодой парень чудной на вид: белые волосы, цвета кострового пепла, были заплетены в косу, которая болталась на одном плече и была утыкана столовыми приборами, на нем были голубые штаны на подтяжках и вычурная рубашка с разноцветными заплатками. Лицо парня сияло от счастья.

«Какой дурацкий видок». – подумал Корн.

– Хэй, дружочек, я хозяин заведения. Чем могу помочь?

Глаза незнакомца, алые радужки которых мерцали в темноте мистическим светом, радовались и были наполнены состраданием и блаженным счастьем одновременно.

В мгновение мрак вокруг стал поглощать и свет, и радостное лицо хозяина. Голову Корна сдавило стальным обручем, веки потяжелели, дышать становилось все труднее. Корн из последних сил пытался сопротивляться подступающему обмороку, судорожно хватая воздух.

– Эй, друг, держись! Кто тебя так потрепал, дорогой мой гость? – воскликнул голос прямо над ухом ласковый и чуть ли не мальчишеский.

– Я не гость…

Последнее, что смог видеть Корн, это босые ноги хозяина, на которых были кожаные браслеты с сияющими во тьме камешками. Цвета переливались, смешивались и Корну даже почудилось, будто он чувствует их запах.

Яркие огоньки отраженного в камнях света маячили перед глазами даже когда они были закрыты.

Каждый из них напоминал о чем-то в прошлом. Думать о прошлом не хотелось, но мысли о мести и горе от утраты клещами впивались в голову и доводили до тошноты. Спустя, как ему показалось, целую вечность мучений, он, наконец, погрузился в черную бездну забвения.

– Нора, ну не злись на меня, это ведь самая настоящая тра-а-а-адиция! – глухо, словно из-под воды, отозвался уже знакомый голос хозяина таверны.

Говор Карлини как-то сразу ударил по слуху. Тот говорил оттягивая неударные буквы, создавая в слове два ударения. От этого его речь была похожа на безумную песню, которая даже имела свой ритм.

– Замолчи, Карлини, – более четко вырисовался твердый, немного угрюмый, но приятный женский голос. – От твоей болтовни уши сворачиваются в трубочку.

С большим трудом Корну удалось открыть глаза. Он попытался пошевелиться, но тело было неподатливым и по ощущениям, будто находилось отдельно от сознания. Корн приложил усилие и подвигал рукой, чтобы до конца понять, что он все еще жив. Рана горела, но уже не было такой сильной боли.

Постепенно к нему стали возвращаться ощущения реального мира. Лоб был мокрый и холодный, на голове, похоже, лежала какая-то тряпка. В пространстве вокруг него витали разные запахи: начиная от травяного благоухания тряпки на голове и заканчивая ароматами свежей смолы, вытекающей из лопнувших в камине дров.

Корн стал различать шорохи, потрескивание дерева и шепот двух двух присутствующих в комнате. Окончательно в реальность вернула ледяная рука девушки у него на щеке.

– Сейчас очнется, – проговорила она холодным и отстраненным голосом.