— Мы работаем, — ответил Креол. — Человек-Скорпион сказал кое-что любопытное, но я пока ничего не извлек. Ответ точно надо искать где-то в первом дне из им прожитых или же в предшествующем… но он их толком не помнит. Для него прошло три года за один день. Галивия вывернула его память наизнанку, но там все вырезали и подчистили. Она увидела только… нет, даже не увидела. Услышала. Там кто-то смеялся.

— Смеялся, говоришь, — повторил лугаль.

— Да. Она три раза в него погружалась. Еще дальше нельзя, в последний раз он едва не лег в гробницу.

Агарзанн передвинул фишку и задумался над второй. Креол терпеливо ждал.

Они не в первый уже раз играли так в шек-трак после ужина. Первое впечатление оказалось ложным, старый лугаль и новый придворный маг нашли общий язык, хотя и не стали друзьями.

И о юном Уруку Агарзанн тоже не в первый раз уж справлялся. Отчасти из родственных чувств, отчасти из-за того, что желал разгадать тайну. Креола она и самого захватила, и он постепенно собирал кусочки этой разбитой амфоры, постепенно подвигался к цели, хотя и много медленней, чем ему хотелось.

— Сам он не помнит, но я спросил у дворцового управителя, — произнес Креол, когда ход снова перешел к нему. — В ночь перед тем, как это с ним случилось, он охранял вход в гарем. Это так?

— Вполне возможно, — кивнул Агарзанн. — Я не веду записей и не запоминаю, кто в какой день где стережет, но если так говорит управитель, то это должно быть правдой.

— И это еще не все. Я расспрашивал слуг и других стражников, а мой раб услышал кое-какие разговоры, для его ушей не предназначенные. В последнее время в Эанлугакуре неспокойно. По ночам в коридорах видят тени. Слышат шепотки и… смех. А еще пропала пара человек.

— Все так, — снова кивнул Агарзанн. — Я не желал отвлекать тебя такой малостью, но… думаешь, это связано?

— Я не узнаю, пока не узнаю, — ответил Креол. — Поэтому ты мне и нужен. Во дворец действительно что-то проникло, но оно хорошо себя скрывает. Я понял, где оно угнездилось, но мне нельзя туда зайти.

— Императорский гарем, — сходу догадался лугаль. — Да, туда не смей даже смотреть.

— Знаю. Но проблема в том, что мне туда надо. Но государь не поймет.

— На основании только подозрений — нет, — согласился Агарзанн.

Следующую дюжину ходов они молчали, размышляя об одном и том же. Император Энмеркар уже не молод, но еще и не стар. Своих жен и наложниц он любит, каждую из них. Дорожит самой последней из гаремных девок и коршуном следит, чтобы никто даже не приближался к той части дворца, где те обитают.

— Этой ночью у гарема несут стражу Гуппи и Нингаш, — промедлив, произнес лугаль. — Гуппи прожорлив, ленив и глуп, а Нингаш глуп, ленив и прожорлив. Пусть они будут живы утром, маг.

Креол не произнес ни слова, но своим молчанием это пообещал. Они с лугалем оба молча друг другу пообещали, что Креол сделает все, как должно, а Агарзанн сделает вид, что ни о чем не подозревает.

Была глухая полночь, когда придворный маг вышел из своих покоев, оставив Уруку под охраной зомби и Хубаксиса, колотящего в стенки медного жбана. В другой ситуации Креол взял бы верного джинна с собой, но сегодня ему лучше остаться дома.

Стоял месяц ган-ган-эд. Время, когда Нергал выходит из подземного мира и царствует среди живых. Это лучший месяц, чтобы лечь в гробницу, и он особенно любим у нечистой силы. Ночи в ган-ган-эд все еще жаркие и душные, но с севера уже дует порой прохладный ветер, и Уту-Шамаш все раньше заканчивает бег по небу. Скоро наступит равноденствие, а потом ночи станут длиннее дней.

Во дворце спали все, кроме ночной стражи. Огни горели лишь кое-где, и в их свете колебались неверные тени. Тишину нарушал только звук шагов, да иногда глухое звяканье, если неловко повернувшийся стражник задевал мечом о щит.

Придворный маг не тревожил их. Он шествовал невидимым и неслышимым, прикрывшись чарами Невидимости и Звукоподавления. Словно бестелесный призрак, он пересек внутренний двор, что размерами мог посостязаться с небольшой площадью, прошел мимо воистину царственного фонтана и на пару ударов сердца замер перед громадным бронзовым големом.

Выше крепостной стены, тот стоял недвижимо и казался обычной статуей, но одно слово императора — и творение Менгске сокрушит любого врага… и попутно половину дворца. Такое пару раз уже случалось, так что император страшится приводить в движение самого могучего из своих слуг.

Великий Эанлугакур был выстроен еще при Энмеркаре Первом и устроен в общих чертах так же, как Шахшанор, да и большинство домов Шумера. Просто гораздо больше, а так все то же самое. Внутренний двор, домашнее кладбище, спальни, купальня, помещение для стражи, помещение для рабов, поварня, кладовые и прочая, прочая, прочая.

Еще, конечно, тронный зал, дворцовый архив, школа писцов, покои придворного мага и гарем. Он отделен от остального дворца и имеет собственную поварню, собственную купальню и собственное помещение для рабов.

Они там либо женщины, либо скопцы, конечно.

Креол поднялся на второй этаж и сказал заклятие Света. Придал ему такое свойство, чтобы лучи видел только он, а больше никто. Светильники в этой части дворца не горели, а ночь выдалась безлунная.

В голубом магическом свете появились белый, покрытый штуком пол и расписные стены. Лучшие мастера Шумера трудились над ними, украшая побелку цветными изображениями растений и животных, людей и богов, а то и просто геометрическими узорами.

Самый короткий путь пролегал через школу писцов. Ночью тут, конечно, никого не было. Из покоев придворного мудреца доносился храп, а в учебных комнатах сиротели ряды скамеек. В сосудах для размачивания табличек осталась грязная вода, а на постаменте улыбалась статуя Нисабы, богини письма, счета и знаний.

А вот и святая святых. Тяжелые двустворчатые двери, у которых застыли ленивые стражники. Креол даже не замедлил шага, просто послав на обоих заклятие Сна. А наложив руки на засовы — сказал Вскрытие Замков.

Взбреди Креолу Урскому такое желание, он мог бы ходить в императорский гарем хоть каждую ночь. Но прежде в этом не было никакой нужды, и он ни разу туда не наведывался. Строго запрещал и Хубаксису, сразу предупредив, что если тот будет докучать императорской семье, Креол исполнит его мечту и сделает гаремным стражем.

Предварительно оскопив, конечно.

За этими дверями словно скрывался отдельный мир. Дворец во дворце, куда из мужчин с неотсеченной свечой могут вступать лишь сам император, да малолетние царевичи. Если Креола уличат, его ждет… трудно сказать, что именно. По закону раба за такое преступление ожидает смертная казнь, свободного авилума — оскопление. Однако муж, которому гарем принадлежит, вправе помиловать прелюбодея, и тогда закон его пощадит. Или же, если гнев его велик, муж вправе убить прелюбодея собственноручно, и наказания за убийство не последует.

Убить Креола собственноручно вряд ли получится хоть у кого-то в подлунном мире. То есть его попробуют оскопить… но это у них тоже вряд ли выйдет, если только Шамшуддин опять не поставит закон выше дружбы.

Император не скупился на своих наложниц. Тут пахло маслами и притираниями, повсюду были золотая утварь и цянские шелка. Кровати — не просто каменные возвышения или ниши в стенах, но искусные изделия на сохах и с кровлей. То тут, то там на парчовых подушках покоились хорошенькие головки, и к каждой Креол приглядывался, рассматривал в истинном зрении.

Его не интересовали прелести императорских жен. Он искал следы проклятий. Затаившуюся нечисть. Скверную магию. Что угодно, чему здесь не место…

— … Например, тебе! — шикнул Креол, хватая на лету существо с парой крылышек, рогом во лбу и полным похоти глазом.

— Хозяин, но нам же разрешили!.. — взмолился шепотом Хубаксис.

— Кто тебе разрешил⁈ Кто тебе разрешил, собачье дерьмо⁈ Как ты вообще выбрался из жбана⁈

— Я был очень мотивирован, хозяин, — сказал Хубаксис и укусил ладонь Креола.