– Не нужно подсыпать перца, я и так более чем впечатлён. В том числе и словом этим, не знаю, что это значит, но явно какую-то пакость, – я прыснула, он улыбнулся в ответ. Едва-едва, но мне хватило.

– Я просто никак не могу поверить, что вы мне верите.

– Такую околесицу не выдумать, – тяжело выдохнул, – даже такой барышне, как вы.

– Какой это?

– Алиса Ивановна, – Слепцов сдвинул брови. – Извольте не отвлекаться. Не отходите от темы разговора.

– Просто понимаете… это через пятнадцать лет он станет всем известен, сейчас же, он один из сотен… – я задумалась, стараясь припомнить, – его арестовали осенью девятьсот шестого, за “финансовый манифест”, но я не уверена, что кому-то известно, что именно он с Парвусом стоял в гуще стачек в девятьсот пятом.

 Вася кивнул.

– Вы думали над этим? Что бы вы сделали с этим человеком?

 Вот это вопрос!

– Не знаю, правда не знаю… в будущем он прольёт реки крови. Но до того… он очень талантливый оратор, пропагандист. Как человек я не могу желать кому-то смерти, но таким жить нельзя… а если не станет его, вдруг, его место займёт ещё кто-то более кровожадный? Вдруг будет ещё хуже? В идеале: его бы поставить на свою сторону, но он идейный, он не пойдёт на это, пока такие вот, как Бризаки ваши, украшают платья камнями и эти платья носят, пока другая, большая часть страны горбатится на заводах чтобы просто поесть и не умереть с голода.

– Понял.

 Несколько минут мы шли в тишине.

– Скажите, Алиса Ивановна, вы тоже считаете, что нужно всё забрать у богатых и раздать бедным?

– Нет, конечно нет! Но… понимаете… всё нужно менять…

– Понял, – перебил меня. – Расскажете в следующий раз, что именно вы хотите менять в нашей прогнившей системе, – и такой яд в голосе! – Мне, к сожалению, пора искать вашего агитатора и талантливого оратора. К тому же идейного. Я поймаю вам извозчика?

– Нет, я прогуляюсь. Василий, что вы будете делать?

 Он пожал плечами.

– Пока ума не приложу, но точно задержу его этап. А там решим. До свидания, Алиса Ивановна.

 Он взял мою руку сам, замялся на миг, быстро глянул по сторонам и приник к ней горячими губами. Попал в то самое место, место обручалки.

 И сбежал!

 Что это вообще такое было?

 И хотелось бы не думать о Слепцове, но не получалось. Даже в череде дел Алисы с учёбой, дома, учениками, я всё равно то и дело возвращалась мыслями к Васе.

 Что удалось ему сделать? Удалось ли? А если удалось, что будет дальше?

 Мамочки!

 Всё же, какой он… и тот, прежний, и другой одновременно.

 Даже руку поцеловал… совсем неожиданно. Много бы отдала, чтобы узнать, о чём он думает, думает ли вообще обо мне.

 Как оказалось – думал да не только, потому что спустя два дня выскочил, как чёрт из табакерки на меня, только я вышла из невского ангела.

– Боже мой! Нельзя же так пугать! – схватилась за сердце, стараясь дышать, потом опомнилась: – что вы здесь делаете?

– Жду вас. Хотел вам кое-что показать. Уделите мне час своего времени?

 И опять абсолютно непроницаемое лицо.

 Что там? Какой-то сюрприз? Свидание?

 Сложно было не улыбаться, успокоиться, но я безропотно пошла за ним.

– Будь вы простой девушкой, я бы не попросил вас, но, я хотел бы, чтобы вы вошли со мной в одно место, кое-что увидели. Обещаю: вам ничего не угрожает. Ни вашей безопасности, ни вашей чести.

 Стоит признать, Слепцов умеет сбить романтический настрой. Это его “попросил” и про “безопасность”…

 Минут через двадцать мы подошли к угловому розовому дому на Грибоедова, точнее, пока на Екатерининской набережной. Тот самый, с барельефами писателей на фасаде.

– Пойдёте? – переспросил ещё раз, ухватившись за ручку двери.

 Я только задрала повыше подбородок. Не знаю, что он там себе надумал, но уж точно не стану отказывать ему в помощи из-за какой-то там репутации.

 Просторная парадная, мы пошли по лестнице:

– Четвёртый этаж, – прокомментировал мой спутник.

 Не очень-то престижно. Тот, кто здесь живёт, явно не богат. Последний этаж в доме без лифта – удел среднего класса.

 Ажурная лестница, плитка на полу – не помпезно, но и не бедно. Впрочем, на Екатерининском бедняки жить и не станут. Зато потолок лепной, даже в подъезде.

 Из широкого в пол окна на каждом пролёте, виден обыденный двор-колодец.

 Я попыталась приглядеться, гадая, в какой стороне выход-вход.

 Звякнули ключи, дворник вышел из своего флигелька, сходу уставился на меня, глазеющую в окно. Я отпрянула.

– Там… – с перепугу покачнулась, вцепилась в Васино плечо.

– Ясно, – сказал, переглянувшись с мужиком и открыл дверь.

 Маленькая передняя-прихожая – я заколебалась, раздеваться не хочется.

– Не снимайте шубу. Мы не на долго. И помните: вам ничего не угрожает.

 Странная эмоция… досада, сожаление? На миг скользнула по его лицу, пока он не вернуло себе невозмутимость.

 Кивнул и распахнул двустворчатую дверь, входя первым.

 Очередное допотопное, ненавистное мне питерское убожество, из которого скоро сделают коммуналку: высокие потолки, широкие окна. Полукруглая просторная комната, в центре её стол. Человек, сидящий на единственном стуле даже не вздрогнул при нашем вторжении, не повернул головы. Густые тёмные волосы длиннее обычного, очевидно несвежий пиджак.

– Пройдите к окну, посмотрите на этого человека и скажите, знакомы ли вы с ним?

 Нехорошее, ужасное чувство, будто недавно я сама рыла яму, в которую сейчас залажу.

 Я послушалась. Предвкушая ужас, который, точно знаю, сейчас испытаю, я прошла к окну.

 Короткий взгляд ледяных глаз за короткий миг прожевал и выплюнул меня.

 Человек этот не счёл меня стоящей ни своего разглядывания, ни внимания. Но я всё равно не могла задышать. Казалось, что я – мелкая, глупая букашка рядом с ним. И то ли это последующее величие его фигуры, которое ещё прогремит, то ли он и правда такой – будто выше и квартиры этой, и меня, и штабс-капитана, что держит его здесь.

– Знакомы ли вы с этим человеком? – голос Васи без единой эмоции.

 Знакомы ли… не знаю ли я, кто это, а знакомы ли мы.

– Нет.

– Вы знаете эту барышню?

 Арестант не взглянул на меня повторно, смотрит в стену.

– Не имел удовольствия, – чеканно, громко. В абсолютный разрез с произнесённым. Едва ли хоть какие-то удовольствия его интересуют.

 Команда на выход и я чуть ли не побежала.

 Скрип паркета под ногами, стук двери, скрежет ключа в замке.

– Что это? Зачем? Это ведь он! Он! – забылась, заговорила громким шёпотом.

– Я должен был убедиться, что вы не сводите свои счёты моими руками.

 Он закрыл дверь, убрал ключ и пропустил меня вниз.

 Пролёты пролетали как в тумане.

 Свожу счёты? Убедиться? Его руками?

 Он не поверил мне.

 Он, зная обо всех тех ужасах, что устроит этот человек, чьё имя мне страшно произносить даже про себя, привёл меня к нему.

– Что с ним будет дальше? – спросила, потому что не могла не спросить, как только мы вышли на улицу.

– Его уже нет. Считайте, что никогда и не было, и всего того, что вы рассказывали тоже не будет.

– Но вы… – понимаю, что глупо, но я не могу не спросить, не выдержу. – Вы не поверили мне? Раз решили проверить?

 Мы стояли у парадной, снова пошёл снег, а мне необходимо услышать ответ. С места не сдвинусь, пока не узнаю.

– Алиса Ивановна, – вздохнул устало. – Я не могу не проверить. Вы – бесспорно привлекательная барышня, но я не юнец, чтобы принимать на веру каждое ваше слово. Постойте, я переговорю с дворником и отведу вас домой.

 Он не стал ждать моего ответа. Пошёл во двор, в дворницкую, а я, услышав скрипнувшую дверь и громкий бас, приглашающий Слепцова внутрь, кинулась прочь.

 Назад, домой.

 Пусть в Алисино домой. Но туда, хотя бы где её используют в открытую. Отец – чтобы контролировать и держать лицо приличной семьи, благотворители – чтобы она смогла научить крестьян всему, что знает…