– Он выходит, я же могу подойти к нему? – прошептала почти на ухо Павлову.
– Да, но… я сопровожу вас.
– Нет, не нужно. Я справлюсь.
– Я буду ждать вас в холле.
– Нет, это лишнее, – Вася уже скрылся за дверью, а я начала волноваться, что снова его упущу. – Я очень благодарна вам, вы не представляете, как сильно мне помогли сегодня. Не ждите меня.
Он хотел сказать что-то ещё, но я быстро пошла к выходу.
Скорей, скорей!
И не побежишь ведь!
– Любезный! – обратилась к мужчине, обслуге. – Мужчина, только что вышел, куда он пошёл?
Мне пришлось вытерпеть демонстративный взгляд с головы до ног в духе: что ты здесь забыла, нищебродка?
Полезла в сумочку за купюрой, и только тогда мне указали направление:
– Дальние комнаты, там переодеваются манекенщицы.
Он тоже, лакей этот, отвратительный. Маленькй, какой-то мерзко-миниатюрный, ниже меня ростом, уже меня фигурой, хоть и не молод. И лицо – не по мужски утончённое и тоже миниатюрное. Такой склад для девушки был бы просто кукольно-прекрасным, для мужчины же…
Первая открытая дверь оказалась пустой гостиной, и следующая, и потом, лишь приблизившись к четвёртой двери я услышала звуки.
Эти звуки… проклятые мушки снова заплясали в глазах, а воздух застрял в горле.
Возня, женский полусмех, прерывается стонами, мужское бормотание. Что-то упало с грохотом, а я колебалась только миг. Пусть воздух стал тяжёлым и кровь гулко бьёт в висках, но если у него кто-то есть, если в этой жизни я ему не нужна, я хочу знать об этом сейчас.
Первое, что увидела, когда бесшумно открыла дверь – женская нога. Отвратительная нога, на щиколотке которой скатался мерзкий чулок, как у моей бабушки.
Женщина сидела на столе, запрокинув голову, тогда как мужчина помеж её ног…
Он? Не он? Такой же стриженный затылок, такой же чёрный фрак… Он на миг повернулся в профиль и я чуть удержалась, чтобы не упасть – такое облегчение затопило меня!
– Мадмуазель Кос! – крик шёпотом прямо мне в ухо. – Чего ещё я о вас не знаю?
– Ты! – я зажмурилась от удовольствия, даже не глядя на него, – это не ты!
– Это как раз-таки я. Закройте дверь, ради всего святого!
Послушалась незамедлительно. Парочка даже не заметила соглядатаев, я развернулась и уставилась на Слепцова.
– Как ты мог! – что-то порвалось во мне. Он – довольный, не подозревающий ни о чём. Я – такая слабая, зависимая, бросившая всё даже не ради него, ради себя рядом с ним. Хотя бы с тенью его, моего. – Я чуть не умерла! Боже мой! Я чуть не умерла! – я заколотила кулаками по его груди, понимая: это он. Мой Вася никогда не выберет другую, когда в его жизни есть я. Страшная мысль, что он может и не просто может, но прекрасно, полноценно живёт без меня, потихоньку ослабляла хватку.
Продолжаю шептать ругательства, удары всё слабее, всё реже, а Слепцов не шелохнулся. Стоит, как и стоял, пока я не затихла. Смотрю на него: губы сжаты, острый подбородок, скулы подёргиваются. Не контролируя себя потянулась к его губам. Просто коснуться, просто убедиться, что он не застыл здесь, а всё такой же, живой.
Лёгкий поцелуй на который он ответил.
– Что стряслось? – не разжимая объятий.
– Я… мне… кое-что произошло. Мы можем где-то поговорить? Это очень секретно и очень срочно.
Он ухватил меня за руку и повёл к выходу, в полной тишине помог одеться.
– Вы не против прогулки?
Я замотала головой, выходя в распахнутую ошарашенным привратником дверь.
– Я на минуточку.
Вот с Павловым, который не послушался и остался меня дожидаться, придётся объясниться.
– Мадемуазель… – он приосанился, стоило мне сделать шаг к нему. – Я вижу… у вас всё получилось? – глянул мне за спину.
– Только благодаря вам. Спасибо, Николай, – я улыбнулась.
– Счастлив служить вам, моя прекрасная революционерка. Позволите? – он улыбался немножко грустно, но без злости. А я вот так и не поняла: что позволить? Но кивнула, у меня нет ни малейшего повода ему не доверять после сегодняшнего утра.
Он бережно взял мою руку в свою, большим пальцем случайно коснулся моего безымянного, где бывает обручалка – как огнём обжёг. Притянул ладонь к лицу, медленно коснулся воздуха, едва-едва не целуя руку.
– Не удивлюсь, если ваш спутник сегодня же пришлёт мне вызов.
– Не говорите глупостей! У нас просто…
Он перебил, уже отпуская мою руку.
– Алиса, скажите честно: у меня есть хоть какой-то шанс? Я могу увидеть вас снова?
Сейчас от дурашливости не осталось и следа, а я… он слишком по-рыцарски повёл себя сегодня, не заслужил ни обмана, ни корысти.
Я помотала головой, ужа сама улыбаясь с оттенком грусти.
– Ни единого. Мне больно говорить вам это…
– Только не вздумайте меня жалеть! – он вернул себе браваду и снова белозубо улыбался: – поверьте, я не так безнадёжен, и… знаете, – он полез в нагрудный карман: – я всё же не стану вас слушать, пока не узнаю об официальном объявлении, буду считать, что у меня есть шанс, а пока возьмите мою карточку. На всякий случай, – тёмно-коричневая картонка просунулась между пальцев. – И… простите, но я не настолько джентльмен, чтобы уступить вашему приятелю ещё и извозчика, – я еле сдержала смех, пришлось прикусить губу.
Павлов уехал. А я с невозмутимым Слепцовым пошла не торопясь в сторону Невского.
Как-то всё у нас одни и те же маршруты. Тогда, в первый вечер, как я оказалась здесь, мы уже вот так проходили мимо этого дома – подумалось, когда мы вышли на проспект. Пятиэтажный, песочного цвета, с аляпистыми эклектичными фасадами, в моём времени здесь будет банк, сейчас – чего тут только нету, судя по вывескам. В том числе и банки. Я залюбовалась витриной магазина часов – для меня, они словно сошли со старых, имперских фотографий. Какие-то на пьедестале, чтобы лучше рассмотреть, какие-то, побольше просто лежат. И среди них ни одних наручных. Если Россия не вступит в первую мировую, как скоро наручные часы появятся вот в таких вот витринах?
Василий откашлялся:
– Вот, возьмите, на всякий случай, – я не сразу поняла о чём он, перевела взгляд следом за его: мужские пальцы держат крохотный прямоугольник – карточку.
Серая бумажка совсем не заметна в большой руке, что держит её неловко, нелепо даже.
Забрала визитку, чтобы смущённый мужик не стушевался ещё больше, покрутила: штабс-капитан Василий…
– На всякий случай… это, мне… порекомендовали сделать…
– Спасибо, – сунула её к первой – начинается коллекция. – Василий Александрович, я искала вас…
– Я так и понял, когда увидел вас у Бризака. Что стряслось?
– Сегодня из заключения отправляют в ссылку одного человека, – Слепцов слушал молча, шёл, подстраиваясь под мой шаг, не перебивал. – Я точно знаю, что он сбежит, не знаю точно по пути ли, или уже из Сибири, но страшно не это. Тот человек сбежит за границу, будет там заниматься вербовкой, пропагандой, а сюда вернётся уже после той войны, когда свергнут царя. Он, с подвижниками, свергнет новое правительство, станет одним из лидеров нового государства и, если я не ошибаюсь, он будет главой красной армии, а вы, и остальные царские офицеры будете в белом движении, бороться с красными, чтобы вернуть свои порядки. Понимаете… это страшный человек, он прольёт реки крови, примет закон о красном терроре, в противовес военно-полевым судам. Тогда всех, на кого только ляжет подозрение в несогласии с революцией будут казнить на месте, без каких-то судов.
– И человек этот? – я только закрыла рот, чтобы вдохнуть для следующей тирады.
– Его фамилия Бронштейн, но потом он станет Львом Троцким. Я не знаю, используется ли им сейчас это, новое имя.
– Что ещё вы о нём знаете?
– Сейчас или в будущем?
– Сейчас. Только в Петропавловской крепости десятки политических, мне нужно чуть больше информации.
Он ни одним словом, ни единым взглядом не выразил скепсиса или недоверия. Неужели верит?
– Надо подумать, – мы проходили мимо гостиного двора, и я не сдержалась: – если мы ничего не изменим, то через десять лет все магазины здесь опечатают, а товары экспроприируют, – сказала задумчиво, глядя на огромный рынок.
