Каждый хоть сколько-то мыслящий человек наверняка думал про себя: «Я не умею жить».

Эта безнадежная, удручающая фраза редко произносится в моменты злости, чаще – в тихие моменты бессилия.

В реальности Лин «не уметь жить» – означало «не хотеть жить». Поскольку никто и не собирался дальше удостаивать тебя этой участи. Разговор с отчаявшимся был коротким: да-да, нет-нет. Жизни здесь лишали беспристрастно, даже не задумываясь о каких-то чувствах и эмоциях. Никто не употреблял таких слов. Поэтому, поймав себя на этой мысли, Лин испугалась и стала внутри убеждать себя в том, что со всем справляется. Она была одной из немногих людей, не бежавших отчаянно от внутреннего диалога, не старавшихся как можно быстрее заглушить его внешним шумом цивилизации.

Кстати, Лин правда справлялась – ни одного штрафа за нарушение режима за прошлый год. Хотя даже самые педантичные люди получали хотя бы 2. Одним из них был поздний отход ко сну в преждненовогоднюю ночь, названную теперь «пустым днем». (один из социологических опросов показал, что для 83% респондентов этот праздник был днем неоправданных ожиданий). Название было достаточно честным, но слишком уж циничным, как казалось Лин.

В последние десятилетия людей порядком утомили технологии, и в условиях зашкаливающего процента самоубийств на фоне депрессии и апатии, власти избрали политику примитивизма.

Лин была из тех немногих, которые жили в индивидуальных домах. Таких в городе оставалось всего несколько десятков, они забурились между многоэтажками, зажатые в каменные тиски. Выглядело это неприятно и в ближайшие несколько месяцев их планировали снести, а на освободившемся месте разбить прогулочные скверы. Лин в очередной раз пришло оповещение о том, что нужно упаковать все вещи и ждать государственную службу, которая поможет в переезде. Это досаждало, поскольку девушке ещё не приходилось участвовать в таком масштабном событии. Переезжала она только раз, из интерната в это самый дом. Она решила оставить сбор на последний момент, а пока спокойно жить, не нарушая своего привычного уклада.

Сегодня, например, ей бы уже следовало отправиться на работу, через пару минут прибывало её такси. Оно всегда приезжало в 10 утра, так было прописано в договоре. А документы, как известно, имеют непреклонную точность. Лин захлопнула скрипучую дверь, деревянный забор от этого слегка пошатнулся, и вышла на улицу.

Дорога до работы занимала около часа. Ближе к 11 она уже стояла на проходной завода, производившего продукцию питания. День уже был душным, жарким. Она шла переодеваться в рабочую одежду.

По пути были встречены коллеги, они молча кивнули друг другу головой – принятое рабочее приветствие. Большее попросту воспринималось как дурной тон, за это штрафовали. В договоре было чётко прописано: «неформальные связи, такие как беседа, обмен личными вещами, совместное обсуждение нерабочих вопросов в группах, превосходящих трёх сотрудников, воспринимаются компанией как саботаж и влекут за собой в первый раз штраф локального характера, во второй – отстранение от работы без сохранения оплаты».

Лин выполняла монотонную работу – упаковывала хлебцы, составляющие ежедневный рацион любого человека. Несовершенная человеческая психика еще не до конца адаптировалась к текущему положению дел, выраженному дефицитом живого общения, однообразным питанием и двенадцатичасовым рабочим днём, поэтому на рабочих местах часто включали какие-нибудь бессмысленные ток-шоу или программы, пропагандирующие (и разъясняющие, стоит отметить) нынешний ход жизни. Всё это было обыкновенным белым шумом и со своей миссией справлялось: работники не чувствовали одиночества, слыша человеческий голос, пусть даже людей с записи, к тому же это не отвлекало от происходящего и работа выполнялась, согласно нормам.

Джо чувствовал обыкновенный утренний прилив сил от удачно проведенной ночи. В его спальной капсуле поменяли постельное бельё, запах нового кондиционера ему очень понравился, кажется, что он отдавал какими-то горькими нотками. Джо вышел на завтрак бодрый и открытый новому дню. Он зевал, почесывая щетину, темные легкие кудри спадали на лицо, каштановые глаза слегка щурились от солнечного света. Если бы вы посмотрели на него, точно отметили бы, что рубашка с цветочным принтом – это явно чей-то неудачный подарок, неверно подобранный, он был ему не по размеру. Джо тонул в ней, а из-за легкости ткани выступали его острые черты. Но подарков Джо не получал ещё ни разу за свою жизнь. Само явление было сведено к минимуму, его посчитали нерациональным и бесполезным.

За завтраком Джо был доволен, насколько можно было довольствоваться хлебцами, батончиками из всякой фруктовой ерунды и стакану воды. С другой стороны ему не нужно было ничего готовить и придумывать завтрак самостоятельно, этого люди тоже оказались лишены. В его голове не промелькнуло ни одной идиотской мысли, которые, бывало, порядком утомляли своим преследованием.

Джо проживал, питался и работал в одном комплексе. Эта практика была широко распространена. Организация предоставляла спальные места, а государство – рационы на день. Людям не приходилось тратить время на дорогу, они тратили его сразу на работу. Все сотрудники здесь – а штат был достаточно крупным – насчитывал около тысячи человек – занимались сортировкой разного рода мусора.

Сегодня Джо распределили в цех по утилизации. Он вошёл в большое помещение, светлое за счёт панорамных стеклянных панелей. Внутри был чистый кафельный пол с бежевой плиткой, и очень длинная, медленно ползущая, конвейерная лента. По ширине примерно как ленточный транспортёр багажа в аэропорту. Таких лент к центру цеха уходило около десяти, они были как железнодорожные пути в крупных транспортных узлах. А по краям, через каждые 5 метров, стояли сортировщики. Сегодня Джо снимал со второй конвейерной ленты мусор, годный для целлюлозной переработки.

На ленте была буквально витрина с антикварными вещицами: ветхие деревянные табуреты, часы с ручным подзаводом, самовар, странная посуда, подсвечники, стеклянные и фарфоровые фигурки, книги и журналы, газеты, даже странное оружие для прицельной стрельбы, представляющее собой изогнутую палку с тетивой. О применении многих вещей Джо оставалось только догадываться, но этим он старался не заниматься. С трудом представлялась ему иная жизнь. Хотя, чего уж таить, временами она была ему интересна. Например, несколько дней назад он всё никак не мог взять в толк, как создали тоненькую книгу с каким-то странным шрифтом, где каждый символ был не похож на другой. Книга была не пронумерована, членение информации состояло лишь в разделении по датам – время и дата были выведены жирнее, чем всё остальное. Смотрящий за работой тогда заметил, что Джо, вместо того, чтобы быстро определить эту вещь, как подлежащую переработке и скинуть в соответствующий контейнер, слишком долго рассматривает и вертит в руках. Пришлось объясняться с руководством о случившемся и получить заслуженный штраф. Притом, ситуация пугала его не из-за штрафа, а из-за родившегося неудовлетворенного интереса, пару дней он не мог перестать думать об этом, мысли были громче белого шума, это пугало. Джо волновался, что кто-то из окружения мог это заметить.

Сегодня же парень работал быстро и абстрагировался от истории проезжающих вещей, поэтому удовлетворенное и радостное настроение сохранилось у него до конца рабочего дня.

Лин ехала домой в одиннадцать часов вечера на служебном такси. Мимо мелькали улицы города, ещё освещенные. Ей было так спокойно смотреть в окно автомобиля на ночной город. Находилось что-то пленяющее в вечернем городском пейзаже. Представлялся запах остуженного воздуха после знойного дня.