Еще одним необъяснимым, показавшимся подозрительным моментом, стала крохотная точечка на пальце, прокол от иглы или похожего тонкого острого предмета. Я обнаружила у себя этот след в тот день, когда ждала модистку. Где и когда умудрилась пораниться, не представляла. Нехорошо кольнуло под рёбрами: что, если Верген снова брал у меня кровь для своих экспериментов или других нужд? Но я бы помнила… Или нет? Прокол не беспокоил, если не надавливать на подушечку пальца сильно. Спросить Вергена удалось только вечером, после ухода гостя. Муж вошёл ко мне без стука, уточнил, всё ли я собрала. Рене при звуке его шагов шустро метнулся на шкаф и затих. Тогда я и спросила Вергена о маленькой ранке.

– Откуда мне знать? – удивился тот. – Может, ты в саду укололась или во время рукоделия.

Рукоделием в его доме я не занималась. Кольм при осмотре кровь у меня не брал. А Верген, как нарочно, смотрел, насмешливо прищурившись; от его улыбки разило табаком.

– Ты водил меня в лабораторию? Или…в подвал? – всё же решилась спросить я.

При воспоминании о подвальном холоде передёрнуло.

– Нет, зачем? Все попытки достучаться до твоей магии закончились вместе с твоей болезнью. А у тебя опять память пошаливает? Укололась и не помнишь где?

Беда в том, что он мог как лгать, так и говорить правду.

Верген сократил последнее разделявшее нас расстояние, провёл пальцем по моим губам, неотрывно глядя в глаза. Внутренне я содрогнулась от отвращения, дёрнулась, но он не пустил, бесцеремонно ухватил второй рукой за затылок.

– Не надо.

– Что с тобой не так, Герта? – задумчиво проговорил муж, ослабив хватку. – Неужели женщина в тебе так никогда и не проснётся? Так и останешься льдышкой?

Я молчала и молилась, чтобы ему не вздумалось требовать супружеский долг. И больше всего боялась, что Рене не стерпит и вмешается, тем самым выдаст себя. Палец Вергена, неприятно надавливая, так и блуждал по моим губам и подбородку.

– Вот чего мне больше всего жаль – что ты оказалась неспособна родить. Такая простая, казалось бы, задача.

– Время позднее, Верген, – бесцветно напомнила я. – Я хочу спать.

Он нарочито медленно убрал руки, погладив напоследок шею в вырезе блузки.

– А я думал, ты за платья хоть спасибо скажешь.

– Я сказала.

Он криво ухмыльнулся и отступил к выходу.

Я поспешно заперла дверь, едва он покинул комнату, и посмотрела наверх. Рене, слившийся с обоями, пошевелился, спикировал вниз.

– Тихо, тихо, защитник, – увещевала я вполголоса гневно сверкающую глазами птицу. Всё…обошлось.

Рене как будто пытался что-то сказать, о чём-то предупредить, но сколько я не гадала, так и не разобрала.

– Это очень важное? Опасное? Оно терпит до твоего часа человека или всё очень плохо?

Сычик всеми доступными способам дал понять, что терпит, но любопытство разжёг немалое.

Обратная дорога в Бейгор-Хейл прошла как в тумане. Первые сутки муж пребывал в отвратительном расположении духа, и я сидела тихо, чтобы не вызвать ненароком вспышку его гнева ли злословия. Но, к невыразимому облегчению, в те ночи, что мы оставались на постоялом дворе, он меня не трогал, ложился на свою половину кровати и почти сразу засыпал. Рене заставил поволноваться: в какой-то момент я почувствовала, что его нет рядом, отстал, и поняла, что пришёл его час оборота. Остановить ландо я не могла, следующие часы прятала тревогу, представляя самые нелепые ситуации, но тем же поздним вечером услышала осторожный стук в окно и, выглянув, увидела маленького пернатого друга. Вельвинд успел догнать экипаж и опять вернулся в сову. А на следующий день мы вернулись в замок.

Верген дотошно проверял выполненные кровельные работы, ворчал и ругался на мастеров, а я принялась считать часы до его отъезда: под кожей зудело желание прыгнуть в Лордброк. Нужно было снова наведаться к айте Луте, справиться насчёт писем. А на обратном пути заглянуть в «Жемчужину». Надеть один из нарядов от столичной модистки и позволить себе маленькую скромную радость в виде чашечки кофе. И ещё… я не могла признаться в этом даже сама себе, отгоняла малейший намёк на мысль, но, если быть честной – хотела хоть одним глазком увидеть ещё раз своего спасителя. Я знала, что ни за что не пойду в район Кейнис, в самом деле, это выглядело бы до неприличия нелепо, но где-то там, за насущной необходимостью узнать об ответных письмах, сидело ещё и это, крошечное и нерешительное желание.

***

В Лордброк я попала не сразу.

Пережила приступ скверного самочувствия: ночью после приезда домой накрыло тошнотворным головокружением и такой слабостью, что не могла самостоятельно держать в руках стакан с водой. Отпустило, к счастью, быстро.

Дождалась отъезда Вергена, уделила должное внимание хозяйственным заботам, своими силами привела в должный вид немного помявшиеся в пути платья: специальной магией айта Хейла их не зачаровала. Сычик успел притащить несколько монет, а сам так и косился, и в жёлтых глазах стоял вопрос: в птичьем облике он чутко улавливал моё настроение, а я вся превратилась в нервозность и нетерпение. Время шло, я очень ждала результата наших маленьких шагов на пути к новой жизни.

Глава 19.1

Больше всего мне хотелось навестить Луту, справиться о письмах. Времени прошло достаточно, возможно, меня уже ждал хоть один ответ. Но я терпеливо проводила дни и вечера в Бейгор-Хейле, удивляясь пристальному вниманию прислуги. Ни одно привычное дело, простое и рутинное, не обходилось без уточняющих вопросов экономки, но глядела она с таким деланным простодушием, что я едва удерживала на языке язвительные колкости. Рута – и та спрашивала, сколько розмарина класть для запекания рыбы! Я отвечала со всем доступным спокойствием, вникала в каждую мелочь, улыбалась терпеливо и снисходительно (Лиз гордилась бы, насколько естественно стали получаться у племянницы эти маски). Я улыбалась и наблюдала. Возмутиться и высыпать на слуг ворох вопросов всегда успеется, пусть лучше считают, что я ничего не замечаю.

Рене соглашался: поведение прислуги не нравилось и ему. Выходило, что открыть путь в Лордброк я могла лишь после наступления темноты: замок рано укладывался спать и я получала чуть больше свободы. Но и мне поздним вечером бродить одной в чужом городе не пристало, одного раза хватило. И к моей хранительнице писем на ночь глядя являться неприлично. Я улыбалась слегка блаженной улыбкой, продолжая выкладывать шерстяные и шёлковые нити в очередную картину. Любимое дело почти не успокаивало, держала себя только тем, что каждая работа приближала день побега.

Декады не прошло после отъезда Вергена – приехала тётя, причём о своём визите сообщила в последний момент, так что на подготовку всего необходимого оставалось буквально несколько часов. Нальда ворчала себе под нос, Яола зыркала выразительно, Рута сокрушалась, что кончилась мука для любимого сорта хлеба госпожи Данвел, садовник Саркен просто поддакивал, всем и сразу, пока я не указала ему на заросшую сорняком грядку.

С появлением в замке Ализарды всё ожило; умела она всё-таки создавать праздник и хорошее настроение. За проданные картины она привезла уже не серебро – два золотых ридена, а после ловко выудила из багажа несколько маленьких свёртков в нежно шелестящей шёлковой бумаге с оттиском столичного магазина. Подарки. Улыбалась таинственно и предвкушающе, пока я развязывала банты и разворачивала бумагу. Я бы, разумеется, предпочла увидеть «ключ» к своей свободе, но… Милые приятные женские мелочи, вроде пудреницы в красивой коробочке, резных гребней, украшенных россыпью мелких кристалликов, или флакончика духов, увенчанного каплевидной крышечкой, похожей на сверкающий алмаз. Самый популярный аромат всех модниц Гельдерта, – сообщила тётя. Я благодарно кивнула, слабо представляя, для кого в пустом замке мне душиться. Мы рассматривали подарки, вываленные кучкой на диванчик, склонив к свёрткам головы, как две закадычные подружки, и ждали, когда накроют на стол.