– Понимаю, – утвердительно кивнул Светик. – Только ее жалко…

– А почему ты думаешь, что я  ей нравлюсь, – полюбоытствовал Анатолий. – Она сказала?

– Нет! – Возразил Светик. – Я сам вижу!

«Ишь, какой глазастый, – подумалось Анатолию. «Сам вижу!». Он не испытвал к Татьяне какой-нибудь симпатии, но ему было приятно, что он понравился ей и даже стало как-то интересно, что можно ждать дальше от такого ее отношении к нему – прмирения или полного и окончательного разрыва.

– Ты не бойся, она сюда не придет, – продолжал Светик. – А к нам пока не ходи. Когда можно будет, я скажу.

– А я и не собираюсь, – ответил Анатолий. – Только на лавке этой не дело все время сидеть. Мы с тобой, парень, летом в парк сходим или еще куда-нибудь. А домой к вам не надо мне… Только бы мать тебя отпустила.

– Она отпустит, – уверенно сказал Светик. – С тобой отпустит…

Словно камень упал с души Анатолия. С мальчишкой ему было легко и просто. И хотя он не представлял себя в роли отца, парнишка уже был ему  больше , чем брат. Светик звал его полным именем. И это нисколько не смущало обоих. Иногда Анатолию казалось, что  он такой же ребенок, как Светик, только чуть старше. Ему был интересен мир этого маленького человечка, который потихоньку, осторожно приоткрывал ему то, что он не видел вокруг себя.

Диковатость этого ребенка,  его острая наблюдательность и умение общаться с природой  каждый раз поражалиАнатолия  своей утонченностью чувств и вкусов, чего не было в окружающих  и в нем самом.

Иногда при встречах они просто молчали. А когда Светик начинал говорить, Анатолий содрогался, как будто мальчик начинал читать все его мысли, одновременно давая на них свои ответы. Тогда Анатолий останавливался и пристально смотрел Светику в глаза.

– Да ты колдун, – говорил он ему.

– Нет, – улыбался Светик.

– Тогда поэт, – продолжал Анатолий.

– Поэт? Это тот, кто пишет стихи? Я не пишу…

– Да нет, здесь, парень, не в стихах дело… Это такое состояние души… не как у всех…

– Не знаю, – смущался Светик. – Может быть…

Танька догадывалась, что встречи Светика с Анатолием продолжаются. Вопреки всему она была даже рада этому. Привязанность сына к малознакомому мужчине, который нравился ей самой, оставляла ей пусть самую маленькую, но надежду на то, что еще не все потеряно, и, может быть… Она гнала от себя эти мысли, но они, как назойливые мухи, лезли и лезли ей в голову.

Светик ничего не рассказывал, но она стала замечать за ним едва заметные  перемены, которые делали сына взрослее и , как ей казалось, ближе к ней. Светик был записан в первый класс, и Татьяна радовалась, что теперь его учебу и взросление будут направлять не только учителя и она сама, но и Анатолий, который для ее сына был бесспорным авторитетом и другом. Она редко вспоминала первого мужа. И воспоминания ее были так далеки, словно они были не в ее жизни, а в чьей-то другой,  чужой и отдаленной, на которуона смотрела со стороны. Второй муж оставил в ее душе горечь и опустошение,  которые пока нечем было заполнить. И дети словно напоминали ей о чем-то утерянном безвозвратно, чему они были укором в ее сиротливом сердце.

Вечная нехватка денег заставляла Таньку брать дополнительные дежурства. Тогда Танька снова просила соседку присмотреть за Кешкой и Светиком и выслушивала ее нудные наставления, смиренно кивая в знак согласия.

– Ты бы, Татьяна, побереглась, сколько сейчас заразы ходит. А ты с ней каждый день водишься. Малые у тебя сироты, случись что…

– Привились   мы, – Танька вздыхала и опускала глаза, – в первых рядах нас… Вроде как теперь не  должны заболеть…

– Не должны!.. Сколько сидели взаперти все… А твой Светик все бегал на лавку свою. Приятеля себе нашел, знаешь? Мужик взрослый… К тебе что ли клинья подбивает? Смотри, Татьяна ребятишки у тебя… Мужикам что? Им одно надо. А у тебя детишки…Ты уж меня прости, старую. Только я так скажу, строже себя держи с ними…Побаловаться они все не прочь. Тут им детишки не помеха, а чтобы серьезно, так … – соседка помолчала, собираясь с духом, –  вряд ли…е – закончила она и посмотрела на Таньку.

– Знаю я,– раздраженно отвтила Татьяна, про  себя посылая соседку к черту. – Знаю я его. В полиции работает, Светик в нем души не чает. Лучше отца родного слушает. Растет же мальчишка, ему отец нужен. А где я его ему возьму? Пусть хоть так с мужиком пообщается, он его плохому не учит…

– Ну-ну, раз так, – согласилась соедка. – Оно, конечно, малой растет… А ты себя блюди…

«Да кабы, старая ты дура, он предложил, – в сердцах подумала Танька, – стала бы я тебя слушать! Времечко мое уходит, сединки уже в голове появилсь. Дети, дети… А мне сколько осталось? Тридцатник с гаком, а много ли радости видела? Так, крохи… Да похорон  четверо, да пеленки-сранки, да работа… Вот оно, счастье-то какое!..».

Ругала себя Татьяна, что тогда так сгоряча отшила Анатолия, а теперь не знала, как вернуть то хорошее, что зародилось в ее душе в тот вечер. Не могла, боялась расспрашивать  Светика и  прийти к ним на лавочку, как невзначай, и заговорить, словно и не было  тогда ее грубости. Не понимала она себя, почему  и как случилось то, что занозил ее этот ничем не выдающийся, почти не знакомый мужик так больно и безнадежно.

Ближе к осени хлопот прибавилось. За лето Светик вытянулся и стал похож на соломинку, на конце которой золотистым шаром на тонкой шейке сидела золотистая вихрастая голова.

– Не по дням, а по часам растешь, – охала Танька. – Сколько всего тебе теперь покупать нужно! Все мало. Форму на вырост куплю. Пусть чуть побольше, нчего стршного. Ведь походишь?

– Похожу, – отвечал Светик. – Я в тебя. Сама вон какая! Как Анатолий говорит – «богаырка!». – Он испугался, что проговорился и затих.

Танька сделала вид, что не слышала,только залилась краской от удовольствия: значит, вспоминали про нее на лавочке своей.

– Отец твой тоже был будь здоров. – сказала она. – Во ростом, – она подняла руку выше головы, –  килограммов сто… Ты вот только у нас худенький вышел. Кешка помельче будет. У него батя другой был, средненький. Ты отца-то хорошо понишь?

– Так, – Светик пожал плечами, – почти не помню… – В его детской памяти промелькнули мутные картины и тот час же сменились  новыми яркими, где четко вырисался образ Анатолия в черной куртке, пахнущей кожей. – Почти не помню, – повторил он и умолк.

Ему страшно захотелось, чтобы в первый школьный день не мать,а именно Анатолий повел его за руку в школу с огромным букетом, который Светик должен подарить учительнице. Чтобы он гордо шел среди других детей, которых тоже вели за руку отцы и среди которых он не чувствовал бы себя обделенным необхолимой любому мальчишке мужской силой.  Но его поведет мать. И хотя она такая большая и сильная, все-таки она не отец, и ей больше подошла бы девчонка.