Литмир - Электронная Библиотека

Евгений Акуленко

Невосполнимый ресурс

Время пришло.

Я это понял. Ощутил ливером, подкоркой.

Как старик, подслеповато щурящийся вдаль на курящий дымы вулкан. Он знает, что лава будет здесь. Что город сгорит дотла и будет погребен под слоем кипящей породы. А горожане не верят. Суетятся, покупают недвижимость, даже празднуют, подбадривая друг друга напускной уверенностью, отчего-то заключив, что этим смогут отогнать беду.

Всю свою жизнь я прожил не так. Занимаясь не тем делом, не с теми людьми. Горько это осознавать и больно. Самое плохое, что ты ничего не можешь поделать. Изо дня в день начинаешь с этим чувством и с ним заканчиваешь, отчетливо понимая, что все неправильно, но колея, глубокая накатанная колея со скользкими краями заставляет тебя уныло тащиться навстречу собственной могиле.

Где-то на ветру шумят сосны. Меж камней струится вода, чистая настолько, что ее загрязнит самый современный фильтр. Там моросит дождь, срываясь тяжелыми каплями с веток, а после солнце вспарывает мечом свинцовую облачную кашу и горит желтыми бликами на мокрых стволах. Там костер голодным волчонком хрустит смолистыми сучьями, облизывает твои озябшие пальцы… И я представляю себя там, засыпая. Но просыпаюсь неизменно на ненавистном продавленном диване, таком удобном и привычном. Тащусь на престижную работу, которой очень дорожу и всем сердцем ненавижу. А вечером, разглядывая с балкона микрорайон повышенной комфортности, населенный тысячами подобных мне, отрешенно раздумываю, успею ли я почувствовать что-то, долетев до земли…

Из раздумий выдернул сотрудник ДПС, как ретривер, сделав стойку на автомобиль, указал на мое место у обочины. Небрежно козырнув, изобразил хватательное движение пальцами:

– Документы ваши!

Позади, возложив локти на автомат, маячил упитанный боец Росгвардии в шлеме с забралом, бронежилете и другом прочем обвесе, приданный, вероятно, для усиления. Вот, никогда не понимал, для усиления чего. Впечатления? Если у меня, ни с того ни с сего, возникнет желание пойти против вооруженного полицейского при исполнении, меня должен остановить еще более вооруженный гвардеец? Поодаль, за бетонными блоками, задрав зачехленный пулемет в небо, стоял припаркованный БТР. Видимо, усиливая уже Росгвардию. Какой следующий этап? На пост пригонят танки? Потом подводную лодку?

– Куда направляетесь? – гаишник окинул оценивающим взглядом мой груженый под завязку джип и такой же прицеп.

В правилах дорожного движения ввели новый пункт? Обоснование цели поездки? Декларацию, объясняющую характер происхождение топлива в баке, с собой не надо возить?

– В деревню, тут рядом, – машу рукой, всем своим видом изображая глуповатую лояльность, – к родственникам.

Совершенно не хочется мне сейчас ни качать права, ни даже иронизировать вслух. В машине – двустволка, патроны. Все с документами, как положено. Но закрутиться может надолго. И неизвестно, чем закончится. Время сейчас такое, странное. А пилить мне, надо признаться, еще далеко. Докопаются с обыском, а потом, чтобы загрузить все обратно, потребуется световой день: вещи впихивались с мылом.

– Пассажир ваш, – гаишник благодушно кивнул на переднее сидение, – почему не пристегнут?

Надо же. Пошутить решил даже. Изображаю вежливую улыбку.

Балабан флегматично вывалил язык, остроты в свой адрес он воспринимает равнодушно. Внешне – Балабан собака редкой породы. Редкой оттого, что непонятной. Я склонен считать, что в нем преобладает восточно-европейская овчарка и просматривается какая-то примесь немецкой. Дело, по всей видимости, также не обошлось и без лайки, о чем свидетельствует роскошный, полным кольцом хвост. Да и романа с водолазом, выражаясь языком классика, его бабушка не избежала, чего греха таить. Внутренне же Балабан – человек. Посудите сами, поспать любит больше, чем жизнь. Не дурак пожрать. Понимает гораздо больше, чем показывает. По мне, так типичный человек. И фамилия еще эта…

Я его когда в щенячестве увидел, понял сразу – Балабан. Лохматый, с большими лапами, одно ухо торчком, второе машет «до свидания». Он каким-то образом совмещал в себе крайности, умудряясь одновременно быть бестолковым и умным, ленивым и неугомонным, хитрым и искренним, флегматичным и чутким. Я ничего не придумываю и не усложняю. Если посадить пса на цепь и назвать Алдан, он алданом и будет. Весь его жизненный путь уложится в формулу: сипло тявкать, охраняя ворота. А если видеть в собаке друга, члена семьи, личность, то там такая и разовьется. Будьте покойны. И фамилии некоторым подходят куда больше, чем имена. А тем более, клички. Кот Матроскин тот же…

– Счастливого пути! – гаишник протянул документы, уже не глядя в мою сторону.

Вдали показался свет фар, к посту подъезжал следующий клиент.

Нынче машин немного. В смысле, на дорогах. Так-то ими забиты все дворы, все парковки, гаражи и прилегающие территории. Но автомобиль теперь не средство передвижения, а самая что ни на есть роскошь.

Не знаю, был ли писатель Пелевин под воздействием, когда сказал, что во вселенной пахнет нефтью. Насчет вселенной не скажу, но в отношении отдельно взятой планеты, он оказался прав абсолютно. За последнее время мы привыкли к биржевым скачкам, я лично, финансовые новости уже просто не воспринимаю. Договорились там страны ОПЕК или не договорились, бензин у нас все одно только дорожает. А тут раз – баррель сто долларов. Ну, круто. Бюджет наполняется профицитом, лидеры наши лучатся с экранов сдержанным оптимизмом и с уверенностью смотрят в завтрашний день. А завтрашний день – вещь такая, туда сейчас мало кто может сделать, как точно выразился один бывший боксер, подтверждая мысль, что боксеров бывших не бывает.

Баррель – сто пятьдесят. В зале смешки и непроизвольные аплодисменты. Баррель двести. Двести пятьдесят. Следом взлетают цены вообще на все. Потому что нефть, это не только топливо. Это грузоперевозки, промышленность, электроэнергия. По телевизору мычат что-то про заморозку внутри страны, прямое регулирование и сертификаты для граждан. Баррель – триста. Четыреста. И возмутительным образом рвет все сдерживающие меры, как ежик презерватив. Литр «девяносто восьмого» перевалил за пятьсот рублей, и в воздухе явственно запахло уже не нефтью. Керосином. Когда из всех динамиков зазвучали песни про сплочение нации, отсутствии причин для паники и большой стабфонд, я совершенно отчетливо понял, что в этот раз не обойдется ни масочным режимом, ни повышенным спросом на гречку и сахар. Что-то назревало серьезное.

И вот, казалось бы, сошлись все обстоятельства. Сама жизнь подталкивала в спину: поменяй меня. Еще есть время. В обоих смыслах.

Да, я прос… прожил большую ее часть. Но не всю, это во-первых.

Во-вторых, сложившаяся ситуация требовала незамедлительных действий. Пока есть возможность, пока события не приняли неконтролируемый оборот и меня не смыло по направлению к сливному отвертстию вместе со всеми.

Но я еще раздумывал. Это только на словах просто: брось все и уедь. Ага. А на деле – который год грибок на балконе вывести не удается, потому что вещи надо выносить, ремонтом заниматься и вообще. Куда уедь? Жить где? Кушать что?

В общем, я зацепился за это «уедь». Редкая форма, даже ворд подчеркивал слово, как чужеродное. А словарь… Словарь сказал, что «уедь» – это невозвратный глагол совершенного вида.

Невозвратный. Вот так.

И все сразу как-то встало на свои места.

Мне было хорошо только в одном месте – в лесу, у воды. Там, где нет людей. Если позволяла работа, я забирался в глушь и пропадал неделями. Последнее время все дольше и дальше, явственно признаваясь себе в том, что остался бы в лесу насовсем. Наверное, это звучит довольно странно. Походная романтика довольно быстро приедается, и туристов начинает тянуть обратно, к удобствам. Меня не тянуло.

Мы все живем ради счастья, это плата нам за жизнь. Если размер платы недостаточен, существование становится в тягость. И мы начинаем подумывать… об увольнении. Счастье – единственное, что держит нас на этом свете, и каждый находит его в чем-то своем.

1
{"b":"899215","o":1}