Я качаю головой. Маленькая лживая ведьма.

— Нет. Нет, ты точно не Дейзи и не Айрис. Я проверил Иветту и двух её девочек. Ты не одна из них. Я бы запомнил тебя, если бы ты была в полученной мной информации.

Я бы точно её запомнил. Она, как обстановка в этом доме — вне времени. Как будто она лучше вписывается в прошлое, чем в настоящее. Что-то в ней неземное и потустороннее. А ещё в ней есть что-то кричаще невинное, и, может быть, это не так уж и глубоко в душе, но что-то мне подсказывает, что так оно и есть — и это? Это заставляет мой рот наполняться слюной.

Меня осеняет странная мысль. Что, если она привидение? Она настолько эфирная, что я могу в это поверить.

— А, так ты падчерица, — значит, не призрак. Я не обратил особого внимания на падчерицу, когда изучал всё это, потому что на прилагаемой фотографии был изображён обычный подросток, шестнадцати, или около того, лет. Одета в самый худший наряд и с длинными, ужасными волосами. Я бегло просмотрел информацию о девушке, но как только прочитал, что она ещё не достигла возраста, позволяющего ей получить траст, и не достигнет его ещё год, потерял всякий интерес.

Почему фото, которое мы получили такое старое? Сколько ей сейчас? Девятнадцать? Двадцать?

Молодая, но точно законная.

«Честная игра», — появляется мысль в тёмном уголке моего сознания.

— Да, — она кивает.

— Синди, верно?

— Да.

— Хорошо. Дерьмо, фотография, которую я получил, должно быть, устарела, — я не могу перестать смотреть на неё, и мне кажется, что я смотрю глубже, чем на поверхность, в её проклятую душу. Воздух между нами замер так же, как и она, когда я подкрался к ней сзади. Я уверен, что могу спросить у неё сейчас о чём угодно, и она расскажет мне только правду.

Весь дом словно затаил дыхание.

Желание подойти и прикоснуться к ней овладевает мной, но тут она начинает дрожать.

Как кролик, почуявший поблизости хищника, она застыла на месте, но при этом, блядь, дрожит.

И я твёрже, чем был за последние месяцы.

Её реакция восхитительна.

Но пока она продолжает смотреть на меня, происходит что-то странное, такое чувство, будто мы общаемся только взглядами. Я не собираюсь первым разрывать зрительный контакт, но, чёрт возьми, это мощное, диковатое дерьмо. Потом, слава Богу, она начинает говорить и заклинание рушится.

— Это нормально — вести досье на свою новую семью? — спрашивает она. Её подбородок слегка вздёрнут, как будто она пытается храбриться, но дрожащие пухлые губы выдают её страх.

— Для меня — да. Когда ты успела так повзрослеть?

Её глаза не отрываются от меня, даже когда она делает шаг назад. Я следую за ней, прижимая её к мешкам на полу, и я делаю это даже не специально, чтобы поиздеваться над ней, моё тело просто следует за ней, как на поводке.

— Ты будешь моим новым… Кем ты будешь? — она поднимает одну руку вверх, будто так может остановить меня, если я захочу пойти дальше. Это не так.

Её лицо становится отвлечённым.

— Если Иветта — моя мачеха, а ты женишься на ней, то ты — мой приёмный отчим?

— Не думаю, что это складывается таким образом, — говорю я, пока по моему лицу расплывается улыбка. С ней будет весело. Я с ужасом ждал этого, но надо же. Этот лакомый кусочек под моей крышей? Это полностью меняет ситуацию. Мы не делаем ничего неуместного, и всё же это самая горячая прелюдия, в которой я когда-либо участвовал.

— Ты шпионила за нами, Синди? — я наклоняю голову в одну сторону.

— Нет, — говорит она слишком быстро. — Я пришла сюда искать… картофель.

Её лицо краснеет и щёки вспыхивают, когда я смотрю на неё.

Я хочу сорвать с неё этот мешок. Хочу опустить её на пол и слизывать сажу и пепел с её кожи. Хочу толкнуться в неё и прикрыть её крики ладонью.

Я ничего этого не делаю. Вместо этого смотрю на неё с недоверием.

— Картофель.

— Да, картофель. Он мне нужен для блюда, которое я собираюсь приготовить. Я услышала ваш разговор и попыталась уйти, но споткнулась.

Она ужасная лгунья. В ней действительно есть что-то такое чистое. Восхитительно чистое. Как, чёрт возьми, она застряла в этой ситуации с коровой вроде Иветты? Должно быть, её отец был глупым и недобросовестно выполнял свои обязанности, раз оставил её в таком положении.

Бедная малышка Синди. Чистая, как падающий снег, запертая с этими гадюками, и теперь я собираюсь войти в её жизнь, и запятнать своими следами её первозданную белизну.

— Ты не слышала большую часть разговора? — спрашиваю, словно кот играет с испуганной мышкой.

— Нет.

Очередная ложь. Прозвучало чуть более нагло, но всё же это явно неправда. Её щёки почти розовые. Уверен, что её попка будет такого же цвета после хорошей порки. Ей бы понравилось быть перекинутой через моё колено, с поднятым платьем и моей ладонью, согревающей её задницу, или она бы боролась? Готов поспорить, она бы изворачивалась, не понимая, что только делает меня ещё твёрже.

Твою мать, если бы она только знала, как сильно мне сейчас приходится сдерживаться, она бы не стояла здесь и не дрожала. Она бы бежала и звала на помощь.

— Разве ты не знаешь, что лгать — это грех? — спрашиваю у неё.

Она тяжело сглатывает, и я наклоняюсь ближе и вдыхаю. Её запах одновременно пьянящий и свежий. Невинность, под которой скрывается что-то порочное.

— Ты выглядишь такой хорошей девочкой. Ты хорошая девочка, Синди?

Я так близко, что слышу её дыхание.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Выдох.

Неровное и учащённое.

Она либо напугана, либо возбуждена.

Может, смесь того и другого.

Уверен, что это головокружительная комбинация.

— Бог не любит маленьких грешников, — я почти ожидаю, что сам Большой Парень ударит меня молнией за то, что я такой отвратительный лицемер. Мы все знаем, кто здесь грешник.

— Мне всё равно, так или иначе. Я не влюблена в Бога.

— Влюблена в Бога? Он же не грёбаный бойз-бенд. Ты хочешь сказать, что ты не верующая? — я верующий, или я должен сказать, что был им.

Я столько грешил, что Бог отвернулся от меня, и теперь я — игрушка Дьявола.

Может, однажды, я смогу искупить свою вину. С другой стороны, возможно, нет. Всегда так много чудесных, новых грехов, которые нужно совершить. Например, взять эту прекрасную штучку передо мной и сделать её своей игрушкой.

Иногда я иду на исповедь и отмываюсь от грязи, но через несколько дней снова покрываюсь липким, медовым налётом новых проступков.

Я давно пал духом, и подъём обратно слишком крутой, чтобы я мог даже попытаться.

Если бы я погрузился в Синди и забрал её невинность, смог бы я покрыть ею себя? Как щитом от своей испорченности. Не думаю, что это сработает.

— Это тоже. А теперь извини. Мне действительно пора идти, — она отворачивается от меня, наконец-то двигаясь.

— Я думал, тебе нужна картошка. Чтобы готовить. Кухня в той стороне.

Она поворачивается, и я показываю большим пальцем себе за спину.

— Я передумала, — она посылает мне милую, фальшивую улыбку, и теперь, когда она вырвалась из моей хватки и собирается сбежать, она становится ещё более дерзкой. В её словах звучит вызов.

Это становится всё лучше и лучше. Мне нравится эта маленькая вспышка огня в ней. В конце концов, нет никакого удовольствия от игры, если один из игроков просто сдаётся и позволяет второму выиграть. Держу пари, Синди будет отлично бороться.

— Тебе лучше скорректировать своё отношение за несколько недель, — я поднимаю одну бровь и смотрю на неё.

— О, почему? — кажется, она не понимает, почему ей нужно что-то делать.

Я мог бы позволить ей ещё немного понежиться в своей невинности, но решил этого не делать.

— Потому что, милая, я буду жить в этом доме, и я буду твоим новым папочкой.

Господи, просто произнеся эти слова я стаю таким твёрдым, что могу лопнуть. Это даже не моя причуда, но мне слишком сильно нравится дразниться с маленькой Синди.