— Я пришлю тебе большой букет цветов завтра, — я улыбаюсь ей.

— Я бы предпочла второй раунд.

Я хватаю её за запястье и сжимаю его достаточно сильно, чтобы причинить боль. Её глаза расширяются, и она стонет. Ладно, это не та реакция, на которую я рассчитывал или ожидал, но из-за этого я снова становлюсь твёрдым.

— Мне это нравится, Нико.

Боже, это заманчиво, но она работает на человека, который может и не является прямым соперником, но он, безусловно, опасен и работает близко с моим участком земли.

— Что ты делаешь для Картера? — спрашиваю я, поглаживая большим пальцем внутреннюю сторону её запястья.

— Я его ассистентка. Я веду его дневник, организовываю встречи, и, прежде чем ты начнешь беспокоиться, скажу, что ты ничего от меня не добьёшься.

— Ты уже сказала мне, что ему нравятся парни.

Она смеётся.

— О, Нико, он и сам бы тебе об этом сказал.

Мой телефон жужжит, и я иду к комоду, смотрю на него и вздыхаю. Сообщение разрушает все остатки вожделения. Блядь.

— Прости, Пиппа, но мне действительно пора. Мне нужно уехать из города сегодня вечером, — я переворачиваю её запястье и целую внутреннюю сторону. — Ты не любишь цветы?

— Нет.

— Что тебе нравится?

— Ну, если второго раунда не будет, то я ничего не хочу. Нико, ты подарил мне чертовски сильный оргазм. Ты мне ничего не должен. Я не куплена и не оплачена.

Она хватает свою сумку, и я замечаю, что это Chanel. Тогда всё просто. Я позвоню в один из больших лондонских торговых центров, и попрошу доставить для неё что-то утром.

— Если тебе когда-нибудь захочется ещё развлечься, ты знаешь, где я.

— Да. Я знаю. Но я не хочу. Я не прихожу дважды.

Её лицо сникает, но она исправляется. Они все одинаковые. Как бы они не старались играть по мужским правилам, им всегда хочется большего. Я редко этого хочу.

Я ещё раз шлёпаю её по заднице, когда она выходит за дверь, и не обращаю внимания на гневный оскал, который заработал. Захлопнув дверь, я возвращаюсь к своему телефону.

Эндорфины после секса исчезают в порыве кислотного гнева.

Приезжай в загородное поместье. Как можно скорее. Предпочтительнее вчера. Мы с матерью хотим срочно поговорить с тобой.

Мой отец — заносчивый, властный, высокомерный ублюдок. Я стискиваю зубы, когда читаю и перечитываю надменное требование. Что, чёрт возьми, теперь?

Я решаю не уезжать сегодня. Пусть подождут день или два.

После того, как смыл с себя Пиппу, я проскальзываю меж своих шёлковых простыней, и закрываю глаза.

***

Следующим утром моё дерьмовое настроение только ухудшается. Совет директоров требует встретиться на следующей неделе. Блядь. Уверен, поэтому отец прислал свою повестку. Совет слишком долго был занозой в моей заднице. В этом и заключается проблема ведения легального бизнеса. Если бы мы были в старой стране, со старыми порядками, я бы быстро и жестоко расправился с теми, кто усложняет жизнь. К сожалению, капитализм, как ни крути, не позволяет убивать открыто.

Быстро принимаю душ и одеваюсь, не утруждаясь позавтракать, и отправляюсь в путь до часа пик.

Я отправляю сообщение Джеймсу, чтобы он пробыл здесь пару дней, а потом уехал из города в деревню. Когда я наконец подъезжаю к дому нашей семьи, то сдерживаю горький смех. Отец купил эту громаду, потому что считает, что в ней он выглядит как деревенский помещик. Самое забавное, что это современный дом, построенный в начале девятнадцатых-двадцатых годов так, чтобы выглядел как старинный. Это глупость. Подделка. Мой глупый отец купился на эту безвкусную фальшивку.

Он зачал меня, и я уважаю его за это и за его способность сохранять различные синдикаты в Италии под контролем Андретти. Но в последние годы он всё чаще принимает необдуманные решения. Я поддерживаю его желание переключить большую часть деловой активности на законные интересы, но по практическим и денежным причинам, в то время, как, я уверен, он хочет сделать это, чтобы лучше вписаться в британское общество. Он так очарован этими ублюдками, но они не лучше нас. На самом деле, я бы сказал, что многие из них намного хуже. Заносчивые, глупые Итонские мальчишки⁴, которые живут в телах взрослых мужчин, которые никогда не делали ничего по-настоящему мужественного в своей жизни.

Они из тех, кто считает, что стрелять по птицам — это воплощение крутизны.

Уёбки.

Экономка открывает дверь до того, как я достигаю нижней ступеньки.

— Мистер Андретти. Добро пожаловать, сэр.

— Спасибо, Лиза.

Я прохожу мимо неё и вручаю Дживсу своё пальто. Это не его настоящее имя, но мы с сестрой прозвали его так, потому что он носит форму дворецкого, что чертовски смешно. Держу пари, он ненавидит то, как низко пал. Когда-то он работал на герцога Росфорта, а теперь, несмотря на всё его историческое наследие, работает на гангстера в притворном историческом доме, который с таким же успехом мог быть построен парком развлечений.

— Нико! Дорогой, — мама выбегает из гостиной и заключает меня в свои объятия. — Постарайся не заводить его, у него снова высокое давление, — шепчет она.

— Он способен сам довести себя до такого состояния, — отмечаю я.

Она вздыхает.

— Нико. Я люблю тебя, но ты знаешь, что у нас не может быть ещё больше семейных скандалов. Твоя сестра и так нанесла достаточно вреда.

— Я ничего не сделал, — протестую я.

— Да, ты сделал, мальчишка, — раздаётся крик.

О, чёрт меня побери. Если он начинает это с «мальчишки», то мы закончим тем, что будем кричать друг на друга, а мама будет плакать.

— Что, чёрт возьми, я сделал? — требую, врываясь в гостиную.

Он сидит на ужасном, жёстком диване, на котором, по его мнению, располагают свои задницы богатые британцы, и потягивает чай.

— Ты снова в газетах.

— Что? — я бросаю взгляд на прессу на мраморном столе перед ним.

Он поднимает газету, переворачивает пять страниц, а потом машет ею мне. На меня смотрит лицо. Знакомое. Поэтому я редко возвращаюсь повторно. Это лицо звезды сериалов. Женщина, с которой я трахался несколько раз и которая становилась всё более навязчивой. В конце концов я оторвал её от себя и бросил на произвол судьбы.

Судя по всему, её судьба сложилась так, что она выпила две бутылки таблеток с бутылкой шампанского и ей промыли желудок, если верить заголовку.

Ебать.

— Она упоминала обо мне?

— Нет, идиот. Но в газетах есть фото, где ты с ней в каком-то убогом клубе, и ты последний мужчина, с которым она связывалась. Одна из её подруг говорит: «Она была так увлечена Нико Андретти, хотя мы все пытались сказать ей, что он — плохие новости»⁵.

— Плохие новости, — выкрикивает мама, будто это худшее, что она когда-либо слышала.

— Знаете, вы оба так отчаянно пытаетесь вписаться сюда, но вместо того, чтобы показать стойкость духа⁶, как это делают британцы, вы всё ещё слишком драматизируете.

Отец встаёт и тремя удивительно бодрыми шагами оказывается у меня перед носом. Он ударяет меня по голове газетой.

Я сжимаю руки в кулаки. Он мой отец. Я бы не ударил его в ответ, но, Боже мой, иногда меня охватывает сильное желание.

— Совет директоров назначил встречу. Они хотят, чтобы ты покинул компанию.

Я смеюсь с этого.

— Это я — компания.

— Сын, они могут избавиться от тебя, — он бросает газету на стол.

— Пусть. Кому не похуй? — если придётся, я создам другую компанию, и проведу вражеское поглощение. Я мог бы разобраться с этим по-своему, если бы старик дал мне больше свободы действий. Несколько удачных угроз тут и там сработали бы на ура. Он слишком обеспокоен тем, что старые пройдохи из его джентльменского клуба могут услышать о его сыне-головорезе, и поэтому решительно против этого.

— Мне не похуй! — он начинает выкрикивать в мой адрес ряд итальянских ругательств, что в переводе означает приблизительно: ты хочешь трахнуть души наших мёртвых предков, тупая свинья?