– Да-да, пожалуйста!– искренне улыбнулась Нелли.

– Жак залил «душу» в дубовый бочонок и преподнес монахам в качестве презента. Те забыли о нём, а когда через несколько лет нашли и открыли его, пришли в восхищение от аромата и вкуса крепкого напитка, назвав его «ангельским».

– Спасибо, Максим, огромнейшее, вы можете идти. Ну вот, – Нелли посмотрела на Лору. – От лукавого коньяк получается, хоть и принятый монахами, и ты не можешь точно утверждать, что это божье чудо. Ведь так?

– Ты меня сейчас окончательно запутала: вино, коньяк… Вино – это божественный напиток, а коньяк, значит – от алхимика, которому дьявол нашептал рецепт?

– Но монахи, в конечном итоге, его приняли за ангельский напиток. Теперь вернёмся к твоей проблеме,– Нелли отставила бокал с вином и взяла рюмку с водкой. – Ты ювелир, специалист по камням. Как там твоя профессия называется?

– Геммолог.

– Вот, точно! Ты геммолог, дипломированный специалист, позволяющий людям любоваться истинной красотой недр земли. Давай выпьем за тебя.

– Прекрасный тост, но выпьем после. Я жду вывод, Нелличка.

– Так он очень простой, моя хорошая. Какого, как говорится, чёрта, ты переживаешь? Все камни это щедрый дар земли, они несут свой заряд энергии, обладают лечебными свойствами – сама мне лекции на эту тему читала, и не раз. Вы облагораживаете камни, придавая им интенсивный цвет, чтобы приносить радость людям от любования красотой. То же самое можно сказать и про виноделов, которые делают вино из винограда, и не только из него. А коньяк – это своего рода тот же самый «облучённый» топаз, – образно выражаясь. Так что вы с Максимом выбрали оба благородные профессии. Делайте свою работу на совесть, это и будет правильно!…

– Может ты и права, но мне не хочется отдуваться потом, на божьем суде, за все свои убитые «чудеса».

– Опять двадцать пять! Хорошо, не нравится пример с вином и коньяком, возьмём тогда врачей-гинекологов. Им приходится делать аборты, и не потому, что к этому есть показания, а из-за капризов самих пациенток. Чем не убийца чудес, а? Не сделаешь ты, сделает какая-нибудь бабка-повитуха, если беременная твёрдо решила избавиться от плода.

– Ну ты уже совсем утрируешь, Нелличка. Ладно, хватит, я поняла – надо делаю свою работу качественно и от души, не обращая внимание на тараканов в голове каждого из покупателей. Давай выпьем за твоё умение находить аргументы и давать понять, насколько всё относительно в жизни. Теперь я уже рада, что работаю геммологом, а не гинекологом.

– Вот и умничка. Кто бы мне вот так разрулил всё в голове? Ума не приложу, где искать хорошего повара?– развела руки в стороны Нелли. – Одно знаю точно, официанта Максима я заберу к себе в ресторан.

– Отправишь, после окончания универа, к бывшему мужу виноделу в Италию? Он там же, кстати?

– Да. И слава богу, что не выносит мне мозг своей ревностью. Как вспоминаю, так волосы дыбом. Хорошо, что Ренато адекватный.

– Везёт тебе,– Лора не смогла скрыть ноток зависти в голосе и Нелли это почувствовала. Афишировать, а уж тем более обсуждать свои отношения с молодым художником ей не хотелось. Ренато и Лора были знакомы, он обращался к ней по поводу драгоценных камней, делал на заказ ювелирные украшения в салоне. За последний год все изделия были исключительно для Нелли, чего стоили только две броши в виде бабочек: тонкая, в прямом смысле – ювелирная работа мастера, вызвала восхищение всех работников ювелирного салона. Шеф Лоры даже заказал у Ренато профессиональную фотосъёмку из-за этого, чтобы внести изделия в каталог… Когда Лора увидела обе броши на лацкане Неллиного пиджака, на вечеринке по поводу дня рождения Ренато, у неё не осталось сомнений, что у её подруги и художника не просто дружеские отношения. Лора была хороша собой, ещё и на десять лет моложе Нелли, Ренато всегда ей делал множество комплиментов при встрече и приглашал на фотосессию. Вот только Лора, при всей своей кажущейся уверенности в себе и даже наглости, в каких-то моментах, внутри была человеком нерешительным и сомневающимся. Ей требовался постоянный допинг, и Лора в какой-то момент вывела для себя форму уверенности: тридцать граммов коньяка с утра и двойной эспрессо, и весь день будет более менее легко проходить. Иногда бывало, что и в обед нужно было немного выпить, но она старалась не злоупотреблять. Когда Нелли призналась ей, что у неё серьёзные отношения с Ренато, Лора несколько недель была сама не своя от обиды, зависти и несправедливости, едва не уйдя в запой. В свои сорок лет, у неё за плечами было уже два развода, несколько коротких романов. Последние полтора года так вообще – непроходимое тотальное одиночество, потому что повзрослевший сын от первого мужа, переехал в Санкт-Петербург учиться. Лора, от отчаяния, закрутила роман с коллегой по работе, но тот оказался скуп не только на ласки, но и на подарки…

– Мне пора, хочу ещё в ресторан заехать,– вывела свою подругу из раздумий Нелли. – Без Бартоломео, чувствую, придётся мне там поселиться пока.

– Да, понимаю, – кивнула Лора. Ей и самой захотелось уже закончить этот вечер, с утра надо было рано вставать на работу.

– Предлагаю на восьмое марта встретиться у меня в ресторане. Отказ не принимается. Обещаю сюрприз,– подмигнула Нелли. Ей почему-то вдруг захотелось сделать Лоре хороший подарок, но для этого надо было сначала поговорить с Ренато…

Конец февраля, как и подобает русской зиме, выдался очень холодным. Ренато уже неделю не выходил из своей съёмной двухэтажной квартиры, переоборудованной под фотостудию и художественную мастерскую. Он чувствовал приближение весны, как многие творческие люди и ощущал себя слегка растерянным, как перед встречей с чем-то новым. Весна вполне себе могла заменить, по количеству красок и приятного мироощущения, на какое-то время, состояние влюблённости. Созерцание, после долгой зимы, нового времени года, несущего с собой пробуждение природы ото сна, возрождение земли… Ренато, в ноябре прошлого года, неожиданно для себя самого, увлёкся пейзажной живописью природного и урбанистического видов, и перешёл с акриловых красок на акварель. Январская выставка показала, что и в этом жанре ему удаётся передавать красоту, находя нужный ракурс. Ренато давно мечтал, ещё в Италии, в своём любимом и дорогом сердце городе Урбино, что обязательно станет одним из лучших художников и фотографов современности и сумеет запечатлеть этот средневековый город. Мечтам суждено было сбыться только этой зимой, когда они вместе с Нелли провели почти месяц на его родине в Италии. Там он успел вдоволь нащёлкать новеньким фотоаппаратом, подаренным ему на день рождения его любимой Нелли, специально для пейзажной фотосъемки. Полнокадровая камера с матрицей в сорок пять с половиной мегапикселей впечатляла не меньше, чем диапазон ISO, – так называемая светочувствительность

матрицы. И чем ниже её предел, тем качественнее всегда получается изображение. Ренато, как профессионал, оценил это с первых кадров. Припорошенный снегом Урбино, как застывший в безвременье город, сохранил в себе дух эпохи Возрождения. Герцогский дворец Палаццо Дукале, с двумя огромными башнями, поражал и до сих пор поражает своей мощью и величием. То, что город построен на двух холмах, делает его ещё более красочным, благодаря панорамным снимкам. Ренато не составило труда находить нужные ракурсы, но и меж узких улочек города он смог отыскать подходящие для съёмок кадры. Само ощущение давнего присутствия в Урбино памятников средневековья и любовь жителей города к рождённому и творившему тут великому Рафаэлю Санти, позволяло, затаив дыхание, делать снимки, которые оставались живыми – как стоп-кадры кино, готовые в любой момент продолжиться.

– Урбино уже сам по себе музей под открытым небом,– говорил Ренато, не уставая водить Нелли по узеньким улочкам. – Ты представляешь, в кафедральном соборе, который построили ещё в одиннадцатом веке, сейчас хранятся картины Пьеро делла Франческа, Федерего Бароччио, Тимотео Вити; а церковь Сан-Спирито расписана внутри рукой великого Луки Синьорелли; а церковь Сан-Доменико украшена барельефами делла Роббиа, – продолжал Ренато, и Нелли слушала его, и восхищалась достопримечательностями забывая о времени, забывая о веке высоких технологий и потерянном прошлогоднем лете, а с ним и осени. Тогда она едва не оступилась, согласившись на ухаживания пожилого банкира Бориса Евгеньевича, оказавшегося для неё слишком домашним, практичным, через чур предсказуемым и правильным. Нелли приняла предложение Ренато быть вместе отчасти и из-за желания побыстрее избавиться от начавших тяготить её отношений, будучи уверенной, что её любовь к свободе не будет ограничена. Борис воспринял новость о внезапном расставании сдержанно, но был уверен, что Нелли рано или поздно одумается и вернётся. Он продолжал ей периодически звонить, предлагать помощь и настаивать на том, что они созданы друг для друга, но Нелли понимала – назад пути нет. Последний раз они виделись на выставке Ренато, куда банкир умышленно заехал из любопытства, и сам был поражен размахом и глубиной фотографий и картин. Ренато успел написать несколько портретов Нелли, где она предстала в образе бабочки Грета Ото. Полупрозрачные одежды, а где-то и вовсе только батист и органза в качестве соблазнительного материала, под лёгкой пеленой которого, отчётливо просматривалась соблазнительная грудь и бёдра. В свои пятьдесят Нелли могла дать фору многим моделям, не только по стройности фигуры, но и по упругости кожи. При наличии ресторана, любви к алкоголю и сладостям, Нелли не позволяла себе терять форму, а с ней и внешнюю привлекательность. Но Ренато считал, что это благодаря внутренней гармонии с собой, умению наслаждаться жизнью, и любить. Он был уверен, что Нелли создана для любви, и ему под силу эту любовь в ней приумножить, и самому оставаться наполненным до краёв. Чем больше Ренато отдавал ей любви, тем полнее ощущал её в себе, и его это возбуждало, даже когда Нелли была с ним холодна, как в последнее время. Она так и не нашла замену шеф-повару Бартоломео, постоянно предпринимая попытки контролировать работу его помощника. Тот отчаянно старался, но как только Нелли уезжала из ресторана, умудрялся испортить очередное блюдо.