Все, что происходило в прошлом, повторялось. Как семь лет назад, как четыре года назад, Точкина ворвалась сумасшедшим ураганом, сшибла с ног и закрутила в вихре. Нарушился сон. Ночами Немов думал над былым, над тем, что может произойти, а может, и произойдет, осознавал, что тоскует, если не получает от Ани сообщение в «Ватсап» и не заходит в «Инстаграм» полистать ее ленту. Саше нравились фотографии, где она была в платьях и широкополой юбке. В юбке Аня выглядела превосходно, да и во всем остальном тоже, а без одежды сто процентов еще лучше. Когда она приснилась ему в шелковом коротеньком халате и кружевных чулках, Немов потерял дар речи. Проснулся и час таращился в потолок. Аня забиралась в него тонкими щупальцами, проникала как осьминог, охватывала и завоевывала. Саша сдавал позиции, теряя надежду, что выпутается из сетей, однако не противился. Эти сети нравились Немову, и он не торопился из них освободиться. «Зачем?» – спрашивал он себя. – «Кого я обманываю? Она – та, что я разыскивал среди миллионов других, тоже красивых, но не вызывающих никаких чувств». Внутренний голос спорил, хитрил, юлил, выбирал доводы, но не мог переубедить Сашу. Немов вздыхал, укладывал затылок на сложенные руки. Не спалось. За окном брезжил рассвет, а в голове бушевали грозы.

Саша выходил на балкон и смотрел на восходящее солнце, на серые пяти- и девятиэтажки. Светало. Немов дышал воздухом. Воздух был чужд. Не было в нем нужных ароматов.

Ты расставил точки над всеми «!», а жизнь всё вывернула наизнанку, и жирные твердые точки расползлись в неуверенное, дающее надежду, многоточие…

Недавно ещё ничем не грезил, а теперь снова томишься от бессонницы и представляешь в полудреме любимые глаза…

Те глаза, что бывали цвета американо, когда их обладательница злилась, или бельгийским шоколадом – в нейтральном настроении, но была у Немова любимая вариация – янтарь с озорными искорками – оттенок, близкий к чайному: такой случался, когда Аня смеялась или удивлялась, или золотистые лучи июльского солнца растапливали шоколад.

– Как ты их различаешь? – спросила Точкина. – По-моему, они всегда карие.

Они гуляли около детского садика, где девушка работала заведующей. Шли среди шумящих деревьев, разговаривая о сочинских отпусках, куда ездили по очереди с разницей в неделю, о личном, о чем-то еще… Немов украл Точкину в разгар рабочего дня, не зная о том, что у нее завал, причем такой, что на обед не вырвешься. Аня терпела, а он сам не мог уйти. Как тут уйдешь, когда она рядом? Какой дурак согласился бы по своей воле покинуть красотку с южным загаром? Пока девушка подписывала договор с подрядчиками, Саша пил кофе, стоя за ней, и любовался статью. Летнее платье открывало женские прелести. «Волшебная спина, – думал Немов. – А плечи, плечи… Они созданы для объятий и жарких поцелуев. Хрупкие, нежные, с приятной кожей… Боже, что ты со мной делаешь? Зачем изводишь умопомрачительными видами? Я же не железный, я из мяса, костей и тонких нервных окончаний, за которые дерни – и все, нет человека».

Никогда раньше Немов не замечал за собой подобного. Разве что лет в семнадцать, когда он влюбился в светловолосую Настю из компании друзей, а та оказалась родственницей внебрачного сына отца. То ли тетей, то ли сестрой… Круговорот судеб… После этого тишина. Да, ему нравились девушки, с кем встречался, нравилась и жена, но ни с одной он не переживал бессонных ночей. И вот спустя столько лет, глубоко дремлющее чувство пробудилось, как тот исландский вулкан с труднопроизносимым названием Эйяфьядлайёкюдль, пошумевший в Европе.

Подрядчики ретировались, забрав бумаги, и Саша предложил выйти на улицу. Аня взглянула на список сотрудников, которым надо было до обеда написать письма, и поднялась. Пятничные дела зависли в воздухе…

– Я же обещал привезти из Сочи тепло и хорошее настроение, – сказал Немов. – Как видишь, не соврал.

Хорошим настроением Саша уже поделился. Привез девушке букет белых хризантем и коробочку «Рафаэлло».

– Конфетами меня не задобришь, – сказала Аня. – Вот копченой рыбой запросто. Особенно с холодным пивом… М-м-м…

– Цветы-то любишь? – спросил Немов.

– Цветы люблю.

– В следующий раз подарю пятилитровую баклажку и рыбину в придачу.

Они посмеялись. Саше нравилось, когда Аня смеялась. Нет на свете ничего прекраснее, чем счастливая женщина.

Мир вокруг Немова рушился, словно в фильме-антиутопии.

Он понимал, что пятилетний брак, а с ним и одиннадцатилетние отношения катились в тартарары, прямо как лыжники-олимпийцы с трамплинов. Появившиеся в разговорах раздражительность и недовольство друг другом, упреки и кислые лица накаляли обстановку до оголенных проводов. Жена подливала масла в огонь колкими фразами, Саша не оставался в долгу. Если представить себя в кино, то на заднем фоне падали многоэтажные здания, превращаясь в груду камней. Город полыхал в огне, и на руинах оседала серая пыль. И вдруг среди этого хаоса Немов повстречал розу – настоящую, живую, яркую. Подошел, погладил ее бархатные лепестки пальцами – осторожно, чтобы не повредить красоту. Роза была будто из другого мира, а здесь появилась неизвестно как, пробилась сквозь асфальт и пепел к потухшему светилу – неужели не чудо? Саша укрыл ее от творящегося вокруг ужаса.

Чувства стали острыми, как нож самурая, с присланным Аней снимком из Сочи. Уставший и погрязший в депрессиях Саша поехал на тайский массаж, чтобы расслабиться, привести тело в порядок и восстановить энергетический баланс. Телефон кликнул. Звук Немов выбрал специальный, чтобы понимать, кто пишет, и узнал его. Писала Точкина. Ни о чем не подозревающий Саша разблокировал мобильник, взглянул на экран и обомлел. «А здесь в основном такой отдых», – гласило сообщение. К сообщению прилагалась фотография, сделанная от низа живота и открывавшая всю длину ног. Дополняли композицию красные трусики в белую полоску. Залюбовавшись, Немов едва не въехал в остановившуюся на светофоре машину.

В тот момент Саша осознал значение фразы «волна окатила». Он убрал телефон и встряхнулся. Поехал куда-то, забыв, что собирался на массаж. На следующем светофоре опомнился, свернул направо, в переулок, где располагался салон красоты. Припарковался, снова взял телефон, всмотрелся в фото. Экран завораживал, показывая то неизвестное и запретное, что когда-то приснилось, а теперь виделось наяву, хотя и по-прежнему недостижимое, далекое. Ровный аккуратный животик, без малейших признаков жира. Слева, внизу животика родинка…

На массаже Саша не мог думать ни о чём, кроме фотографии. Мысли возвращали его к ней, к длинным ногам, к сочным бедрам, к родинке. Немов обожал родинки, считая их загадками на теле человека.

Чудесный теплый август сменился дождливой осенью. Изредка случались погожие дни, и Немов радовался, когда они выпадали на среду или четверг – в эти дни он не был загружен работой и наведывался в гости к Ане. Она по-прежнему была закрыта от него: громада льда, за которой скрывалось ее сердце, оттаивала медленно. Саша прилагал много усилий, не забывал о цветах, игрушках и конфетах, писал сообщения, но это не давало результата. Для Томкиной Немов оставался всё тем же (когда-то забытым) другом из кредитного отдела «Красной сети».

Аня ничего не хотела менять. Она жила с бывшим мужем в одной квартире, растила сына, и ребенок был ее главной заботой в жизни. Заводить мужчину на стороне Точкина не видела смысла. Разочарование прошлых лет ежедневно бередило душевные раны: приходя домой, в бывшее семейное гнездышко с уютными вечерами за ужином или просмотром фильма, с бессонными ночами, когда сын будил их требовательным криком, и они по очереди убаюкивали его или кормили из бутылочки, теперь Аня погружалась в гнетущую атмосферу разладившегося брака. Бывший муж, разгуливающий в трусах-семейниках, раздражающий холодностью, глупыми шутками и заносчивостью, несколько лет не давал развода, а когда в итоге поставил подпись в бумаге о расторжении, то никуда не съехал, а продолжал жить, будто они всё ещё законные супруги. Аня просила продать или разменять квартиру, но он не собирался ничего делать. Его все устраивало: сын под присмотром, ужин готов, посуда вымыта; приехал поздно, устроился в зале на диване перед телевизором и уснул, а что ребенок живет в одной комнате с матерью – ничего страшного: если бывшую жену что-то не устраивает, пусть она и съезжает.