Проблемы начались к концу недели. В городе появился новенький – Марат Лазарев, получивший кличку Мамонт. Огромный, напоминающий древнего исполина, двухметровый детина, скалился на смотрящих зевак и выражал негодование. Килограмм под сто пятьдесят, с мускулистыми руками и тяжёлой поступью, он оказался не робкого десятка и показал норов с первого дня. На ужине Мамонт возмутился мизерной порцией горохового супа и тушеной капусты и наехал на сидевшего рядом, решив поживиться за чужой счёт. Тот делиться не захотел, получил в ухо и повалился мешком на пол. Довольный Марат подвинул тарелки и расправился с добычей.

Через минуту Рубен с командой были в столовой. Мамонт улыбнулся вошедшим, махнул им рукой, словно закадычным друзьям и поднялся. Ужинавшие горожане замолкли, наблюдая за немой сценой. Марат провел рукой по горлу, показывая, что расправится с каждым, кто приблизится к нему. Градус напряжения нарастал, и Рубен, осознавая, что шансы опростоволоситься и попасть под бунт велики, отдал приказ вести бунтовщика в карцер. Двух стражников Мамонт смёл крепким хуком, трое следующих смогли его поймать, но держались из последних сил. По рации вызвали подмогу, и в сопровождении пятерых мужчин матерящегося и бунтующего гиганта свергли.

Происшествие случилось в первые дни пребывания Николая в городе, а из карцера Мамонта выпустили аккурат под окончание ремонта. Появившись под вечер, голодный и озлобленный Марат улёгся на койку. Пострадавшие отлеживались в больничке, а на нём не было ни синяка, ни ссадины. Гигант огляделся вокруг и попросил у соседа пожрать.

– Откуда возьму? За ужином всё съедается, да и не подкармливают, – забормотал он. – Может, маляров кормят, они постоянно на работе задерживаются допоздна. Выслуживаются перед начальством, а те, наверное, башляют.

– Маляры, говоришь. Сейчас узнаем… Где эти красавцы?

Николай дорисовывал шпиль башни, когда на стену упала тень. Василий удрал минуту назад в туалет, а Антон подбирал на складе краски, поэтому художник, заподозрив неладное, обернулся. В дверном проеме стоял гигант, натворивший дел в столовой и вертел на пальце верёвочку с шариком.

– Здорово, штукатур. Пожрать есть чего? – спросил он.

– Привет… Нету меня, да и ужин скоро. – Николай ощутил, как душа падает в пятки. – В городе запрещено хранить еду, все едят в столовой.

– Что-то ты, паря, темнишь. – В два прыжка Мамонт оказался рядом и схватил художника за горло. – Ты что, за бесплатно тут торчишь до поздней ночи, а? По-любому вам пожрать дают, или вы дураки полные?

– Бесплатно, – прохрипел Коля, задыхаясь. Перед глазами поплыли круги, и он вцепился в руку нападавшего, пробуя ослабить хватку. – Спа… сите…

Воздуха не хватало, глаза резало от боли, капилляры лопнули, а Мамонт продолжал давить.

– Я тебя спрашиваю последний раз. Где прячете еду?

Неужели всё, пронеслось в голове Николая. Смерть придет от рук здоровенного негодяя, одержимого наполнением желудка, и нет ни единой надежды на спасение. Вася по идее должен вернуться… Или Антон… Всё…

– Лазарев, отпустил Трушкина. – Рубен щёлкнул затвором и вошёл в комнату. – Считаю до трёх, потом нажимаю на курок. Раз, два…

– Как девочка за оружие хватаешься. – Мамонт разжал пальцы.

Художник съехал по стене, хватая ртом воздух, и жадно задышал. Старуха с косой отступила, и сознание прояснилось. Коля увидел могучего и жестокого Лазарева, Рубена с пистолетом в руках и испуганного Антона на заднем фоне. Горло болело, и во рту отдавало металлом, но как прекрасно было вдыхать воздух и жить, несмотря на униженное достоинство.

– Охранников в городе можно переодевать в Машек, – не отступал Мамонт. – Чуть что за пукалку хватаются и стайкой нападают. Ха! Девчонки! И ты баба, а не мужик! Слабо сразиться один на один, или тебе по инструкции не положено? Боишься, что к стенке прижму и кишки наружу выпущу?!

Рубен рассмеялся, и от выстрела Лазарева спасли только свидетели в лице Антона и Коли. Стражник убрал оружие в кобуру.

– После ужина диктатор уйдёт, и я в твоём распоряжении, – сказал он, и из голоса пропали нотки весёлости. – Бьёмся один на один без оружия. Если что-то натворишь во время еды, пристрелю лично, сделаю подарок.

– Ставлю на то, что упадёшь через минуту, – ответил Мамонт. – Обещаю вести себя культурно и не нарушать режим, товарищ начальник.

Лазарев прошёл к выходу, толкнул зазевавшегося Антона и скрылся. Рубен подмигнул Николаю и направился следом. Для кого-то из них вечер обещал печальные последствия, и в этот раз друзья не были уверены в победе охранника. Нереальной глыбой казался Мамонт, горой Эверест, которую не покорить без стальных кулаков, а Рубен напоминал малыша. Разница в весе и росте в любом виде спорта давала большое преимущество.

Антон помог художнику прийти в чувство, и кужину Коля отошёл. В медпункте его осмотрел врач, выдал лекарство, наказав прополаскивать горло два раза в день, и разрешил денёк отлежаться в больничке. Николай отказался и вернулся к ребятам.

После окончания смены, когда прозвенел звонок на отдых, работники собрались уходить, но Лев Андреевич, наведавшийся с проверкой, попросил Колю остаться. Тот пожал плечами и сел на предложенное кресло.

– Неважно выглядишь, – заметил диктатор. – Заболел?

– Ничего, пройдет. Всё нормально.

– Хотел тебе признаться, что доволен твоими результатами. За две недели ты проявил себя с самой лучшей стороны. Сила воли отменная! Многие ни дня без водки не могут выдержать. Мы наблюдаем за каждым… Я видел сегодняшний инцидент, Рубен не допустил бы промашки…

Художник удивился, но виду не подал.

– Так вот, хочу заключить пари. Следующая неделя без замечаний плюс готовый кабинет, и ты выходишь на свободу. Даю шанс.

– Честно, не верю. Каждый день доказываю вам, что моё появление здесь – ошибка. Чем я заслужил такое отношение? Я должен быть с женой, там! – Он показал пальцем вверх.

– Николай, мы же джентльмены. Моё слово здесь – закон.

– Как скажете. Я согласен. Глупо отказываться.

– Добро. – Они скрепили договор рукопожатием.

К ужину Город Сильных гудел, будто растормошенный осиный улей. Жители обсуждали предстоящую битву и предвкушали сражение. Рубена видели в прекрасном настроении, не переживал и Мамонт, раздающий подзатыльники и шутки. И тот, и другой берегли силы, а если и волновались, то ничем это не показывали. Марат сдержал обещание и во время принятия пищи ни к кому не приставал. Сидел, ел и разбрасывался остротами. День-другой, и на сторону гиганта перешла бы большая половина узников. Слабые, подавленные люди сдавались под влиянием силы. Он не был обычным человеком. Жестокий, хитрый, безбашенный и бессердечный; вокруг него образовалась бы армия подражателей и поклонников, а управлять глупцами Лазарев умел.

Когда стрелка часов подобралась к девяти, рабочий день Льва Андреевича закончился. Диктатор оглядел мониторы, потёр виски и уставшие глаза, допил остывший кофе и стал собираться. Снял форму, переоделся в гражданскую одежду – джинсы и рубашку, попрощался с командой маляров, трудившихся над кабинетом, и в сопровождении охранника свернул к выходу из города. Возбуждённую толпу он не слышал, задумавшись о встрече с семьей, и исчез в туннеле, ведущем наружу. Через десять минут Лев Андреевич появился в заброшенном особняке на улице Вавилова, закрыл на ключ выход и покатил по городу на любимом авто.

Накал в Городе Сильных достиг предела. Стражники заняли вышки и держали наготове автоматы. Затея Рубена покрасоваться мускулами и поставить на место зарвавшегося гиганта не нравилась никому, но диктатор дал добро на проведение поединка. Мамонт не должен был выйти из карцера: его держали на хлебе и воде, а по логике вещей дебютный ужин в столовой грозил расстрелом, однако Лев Андреевич проявил снисходительность.

– Всем дается шанс, – сказал он. – Каждый житель попал сюда за проступки, свершенные в прошлой жизни. Здесь они начнут новую жизнь… Или умрут.

Под поединок выделили центр города. Сдвинули в сторону кровати, образовав ровный квадрат ринга. Узников загнали в отдельный угол под обзор охранников, а арену осветили яркими прожекторами.