Из толпы выбрался Марат, и жители разразились овацией. Под рёв он оголил торс, и многих восхитила мускулатура гиганта. Крепкие руки, стертые костяшки кулаков, кубики пресса, бычья шея: монстра словно создавали для боев без правил. Мамонт получился бы славным богатырём, однако выбрал неправедный путь. Все, кто попадал в Подземелье, паиньками не являлись.

Крики и улюлюканье сменила тишина. На ринг шёл Рубен. Без привычной формы стражника, босой и в трусах, обмазанный с ног до головы маслом, он излучал уверенность и знания.

Противники встали друг против друга.

– Скоро всё закончится, – сказал Мамонт. – Ты помнишь про минуту? Начинай отсчитывать! На шестидесяти ты ляжешь мёртвым на пол!

– Не трать секунды на разговоры. Начинаем!

Они закружили по рингу. Первым напал Марат, проведя несколько атак ногами и руками, но проворный Рубен нырнул и оказался позади. Мамонт рыкнул, развернулся и ударил. Кулак свистнул по воздуху, прочертив широкую дугу. Осознав, что рукопашной врага не взять, Марат попробовал нахрапом, получил знатный апперкот в челюсть, устоял и успел схватить Рубена в охапку, но выручило масло. Охранник выскользнул, врезал по почкам и уклонился от очередного выпада. Мамонт зверел и нападал, но ни один удар цели не достиг. Гигант уставал, а стражник двигался и изматывал Лазарева. Минуты проходили, силы терялись, и тело исполина покрывалось потом. Рубен же казался двужильным: юркий и быстрый он наматывал по рингу километры. Мамонт осознал ошибку, успокоился и снизил темп, уравняв упавшие шансы на победу. Однако и соперник поменял тактику, подключив к бою ноги и продолжая ускоряться. Рубен порхал и жалил Марата по болевым точкам, и уверенность постепенно сходила с лица гиганта. Никто в этом матче не ставил на стражника, но тот показывал отличную технику и тактику.

Узники смотрели на бой увлеченно, завороженными взглядами. Кровь бурлила в жилах, и адреналин наполнил затхлый воздух подземелья свежим кислородом, раскалил атмосферу до состояния извержения вулкана, и запуганные жители, получив помощь в виде исчадия ада, верили в победу Мамонта. Его боялись и уважали, он не испугался авторитета Рубена, огрызнулся и перевернул привычный распорядок дня с ног на голову. Горожане поддерживали Лазарева шёпотом, а когда бой выровнялся, без стеснения перешли на овации. Мамонт, услышав голоса, приободрился и попробовал достать противника ногами, но тот отпрянул, заблокировал удар, повалился в сторону, кувыркнулся, вскочил и врезал по челюсти. Марат пошатнулся, пропустил серию хуков и рухнул на пол. Тело задергалось в конвульсиях и затихло.

Толпа замолкла. Герой подземелья, гигант, воин Аякс пал от рук стражника и лежал поверженный. Рубен попросил полотенце, вытер от пота лицо и шею, повернулся к узникам и сказал, что повторит это с каждым, кто посмеет нарушить законы Города Сильных.

– Если кто-то желает проверить себя, милости прошу, – распылялся он. – Давайте, ребятки! Неужели нет желающих?! Сопляки!

Охранник швырнул полотенце на пол и удалился. Мамонта погрузили на носилки и унесли, и все разбрелись по кроватям. От былой уверенности не осталось и следа, козырные карты превратились в шестерки, а главный джокер остался у врагов.

История с Мамонтом постепенно забылась, хотя некоторые чесали языки в столовой, вспоминая двухметрового монстра, и жизненный ритм вернулся к прежней серости. За оставшиеся семь дней маляры привели кабинет в божеский вид: по центру красовалась картина Эмиратов, стены обрели деловой светло-коричневый цвет, потолок отштукатурили, а на полу выложили паркет. Коля работал с удвоенной энергией, помня о разговоре со Львом Андреевичем, и просыпался каждое утро с единственной мыслью: скорей бы увидеть Алевтину, упасть ей в ноги и попросить прощения за ужасные годы, которые он испортил пьянками и плохим поведением. Здесь, на дне художник научился ценить любовь, гармонию и спокойствие.

– Аля, люблю тебя, – шептал он, нанося кистью краску на поверхность. – Люблю тебя, слышишь…

Николаю сниласьжена. Алевтина Сергеевна Трушкина. Для него просто Аля. Рыжеволосая хрупкая девушка со стальным стержнем внутри. Обаятельная, большеглазая и неподражаемая, как океан во время заката.

Они сидели на зелёном лугу и целовались. Ветер колыхал траву и играл с волосами Али. Неподалеку лежала скатерть с угощениями, и возвышался мольберт с чистым листом. Небо над головой темнело, а горизонт бушевал оранжевыми красками. Муж и жена повернулись, обнялись и взирали на пейзаж.

– Пожалуй, я перенесу это на холст, – сказал художник. – Природа велика.

– Да, – согласилась девушка. – Ты такой романтик.

Николай улыбнулся и провёл рукой по щеке жены. Щека напоминала на ощупь персик, вкусный сочный фрукт с красным пятнышком на боку.

– Мы будем рисовать, Аля. Я буду творить, а ты – вдохновлять. Поможешь?

– Конечно, дорогой. – Девушка поднялась и протянула руку. – Я обязательно помогу. Вставай, Коля, нас ждут великие дела…

– Коля, вставай. – Василий тряс друга за плечо. – У нас тут ЧП произошло.

– Что случилось? – спросил художник. – Почему все шумят и бегают?

– Лев Андреевич ночью умер. Сердечный приступ. Он вчера остался поработать, документы накопились, а на пересмене его обнаружили мёртвым. Охранники проверили камеры, никто к нему не заходил и не беспокоил.

Николай вспомнил об обещании диктатора и проскрежетал зубами.

– Как же так, ребятки? Что теперь будет-то?

– А ничего не поменяется, – ответил Витёк с верхнего яруса. – Придёт сволочь наподобие Льва Андреевича и установит новые законы. Вряд ли кого отпустят, на это никто не надеется. Хуже бы не стало.

После обеда в Город Сильных пожаловал новый диктатор Алексей Юрьевич. Высокий и статный, длинноносый, чернобородый, он выстроил население на главной площади, где недавно пролилась кровь гиганта Мамонта, и произнёс речь, в которой пообещал навести порядок в подземном бедламе. Горожане слушали новичка в половину уха, не принимая слова за должное, переговаривались и поплатились. Диктатор замолчал, выделил виновников и отправил в карцер.

Новые порядки он начал применять с первого дня. Увеличил рабочий день на два с половиной часа, аннулировал выходные и бонусы за хорошее поведение, сократил время обеда, порции и число перерывов. Когда услышал робкие возгласы недовольства, сообщил, что прибавляет к сроку пребывания в городе девяносто дней. Всем. Каждому. Без разбора.

Несправедливость задела, и народ забунтовал. Самодурство зацепило горожан, но недовольных успокоили. Били жителей, сажали в карцер за малейшую провинность, оставляли без еды и воды, стравливали между собой и унижали. Под горячую руку попал и Николай. Он возвращался после смены, огрызнулся на замечание стражника и получил по почкам. Не сдержавшись, художник размахнулся и отправил обидчика в нокдаун.

На крик сбежались охранники, вооруженные электрошокерами и резиновыми дубинками, отходили Колю и приговорили к заключению в карцер на две недели. Путь к спасению отдалился.

Карцер представлял собой крохотную комнатку, рассчитанную на трёх человек. Вещей или книг не было, удобств, кроме ведерка в углу, не имелось. Пустое тёмное помещение с холодными стенами и ледяным полом. Художника бросили на сырую, пахнущую затхлостью простынь и забыли про него. Провалявшись полдня в луже собственной крови, Николай замёрз, пришёл в сознание и походил, чтобы согреться. Голова раскалывалась, а горло кровоточило: видимо, задели рану, нанесенную Мамонтом. Сплюнув в ведро, Коля поискал глазами воду, но не обнаружил и сел на корточки. Опершись затылком о бетон, он глубоко вздохнул, обогащая мозг кислородом, закрыл глаза и задремал. Вечером принесли скромный ужин, состоящий из луковой похлебки (горячей!), куска чёрствого чёрного хлеба и стакана кипяченой воды с привкусом хлорки. Художник спрятал хлеб в карман, похлебал «супа» и ожил, возвращаясь к жизни.

На второй день полегчало: раны на лице и теле затянулись, горло успокоилось и не кровоточило. Воздух в комнате прогрелся, и единственным, что нагнетало обстановку, была непреодолимая скука. Вася, Антон и Витёк остались на свободе, и Коля сутками напролёт сидел, завернувшись в простыню, размышлял или разговаривал вслух, обсуждая план предстоящего побега, прошлую жизнь, испортившиеся отношения с женой, рухнувшие надежды художника и прочие вопросы, на которые не хватало свободных минут.