– Вот как?
– Так точно, господин кавторанг.
– Не родственник Брюса? – пошутил Шорох.
– Предсказателя[25]? Нет. Вот Хлебников и Бурлюк мне нравятся тут, – продолжал пьяно признаваться Тиняков. – Да только стихи у них, простите – говно. На одном эпатаже далеко не уедешь… А Брюсов, похоже, совсем надрался. Видел его в телефонной комнате – стоит и слушает там что-то. Глаза закатил, ногой дрыгает. Того и гляди пена изо рта пойдёт. Точно взбесился. Я уже уходил, как он догнал меня и сказал, что говорил с Богом только что. И от Бога сияние исходит.
– Простите, мой друг, – сказал Шорох, вставая, – я вынужден вас покинуть.
Зайдя в абсолютно пустую уборную, он с интересом посмотрел на настенный узор. Причудливые линии пересекались и сплетались, словно змеи Кетцалькоатля[26].
Внезапно он почувствовал, что не один в кабинке. Кто-то был за его спиной. И, казалось, не собирался уходить.
Это было настолько неожиданно, что поток мысли – а думал он о том, что любой творец в ответе за то, что создаёт, – внезапно иссяк.
– Ту, ту, ту, – сказал кто-то сзади.
И тут же его ударили. Удар был сильный. Явно чем-то металлическим. Но то ли бивший был физически слабым, то ли морально неуверенным, так что Шорох не потерял сознание, а только лишь качнулся вперёд. Тут же последовал ещё один удар.
Этот второй удар был сильнее. В голове Шороха помутилось. Он попытался развернуться в тесной кабинке, но напавший обхватил его сзади и просунул руку под горло. Шорох почувствовал запах табака. «Герцеговина Флор», – неожиданно мелькнуло в его голове.
Он резко ударил локтем назад. Нападавший охнул. Шорох начал разворачиваться. Усы, бородка. Маска. Шорох уже протянул руку, чтобы сорвать её…
И тут напавший резко кинулся вперёд и укусил его за шею.
Острая боль пронзила Шороха. И всё померкло.
– Что с вами? – Велимир Хлебников бросился к Владимиру Шороху.
Тот зашёл в зал с несколько ошарашенным взглядом.
– Ничего, – сказал он Хлебникову. – Душно. Мне надо просто немного отдохнуть.
Он сел у стены, осторожно трогая шею и пытаясь прийти в себя.
Осмотрелся, внимательно изучая всех собравшихся. Вот Куприн. Он так и представил, как жена запирает того в доме, чтобы он дописал «Поединок», иначе она откажет ему в интимных удовольствиях. Вот Шаляпин поёт «Соловья» Алябьева, смешно открывая рот, вот…
Тут он понял, что мексиканского медальона на нём нет. Значит тот, кто напал на него в уборной, охотился именно за медальоном.
Шороху стало смешно. Медальону цена пусть и не копейки, но и не баснословные деньги. Стоило ли так рисковать?
Но…
– Господин Квашневский, – Хлебников тряс руку Квашневскому-Лихтенштейну, – ваш друг…
– Что «мой друг»? – повернулся скотопромышленник.
– Ваш друг, господин Шорох, кажется, умирает…
– Этого не может быть, – быстро встал Квашневский-Лихтенштейн. – Мои друзья не могут умереть. Вы что-то напутали.
– Пойдёмте, прошу!
Шорох сидел около стены, украшенной картинами, которые рисовали художники, посещавшие «Вену». Над его головой был рисунок домино. Кто-то закрасил маску и подрисовал косу смерти и клоунский башмак.
– Что с тобой? – с тревогой спросил Шороха скотопромышленник.
– Всё хорошо, – сказал Шорох и улыбнулся.
Лисий крик
1917, АПРЕЛЬ
Поезд направлялся в Петроград.
В одном из купе сидел мужчина лет тридцати, внешности такой же непримечательной, каким непримечательным может быть падающий лист за спиной.
…
– Кондуктор, принесите мне, пожалуйста, немного тёплой воды, мыло и полотенце, – обратился мужчина к человеку в униформе.
…
– Что говорит общественный голос? Будет ли мир скоро?
…
– Голубчик, ещё чаю!
…
– Я финн наполовину, мой батюшка русский…
…
– Имеете ли ещё хорошую комнату свободной? – спросил тот же мужчина уже в петроградской гостинице. – И сколько стоит? Три рубля? А постель хороша? Хорошо топили тут? Что?! А я нахожу, что тут холодно. Можете достать мне бутылку с горячей водой, чтобы согреть кровать?..
– Да, Иван, – сказал этот мужчина, уже освоившись в гостинице, – поставьте самовар и подайте сюда…
…
– Что ж, Анатоль, вы разве пьёте чай без сахару? Ведь это не идёт… – сказал мужчина второму.
– Итак. Извольте вылить чернила из чернильницы и налить свежих, этими не сможете писать. Найдите на моем письменном столе перочинный нож и резинку, также линейку, и песку можете взять. Пишите… «Очень рады приезду. Ждём тётю. Всегда Ваш, Май».
– Думаете, Карл, он приедет? – спросил Анатолий.
– Была договорённость. Не может не сделать никак, – ответил Карл.
Через час Карл прогуливался под руку с дамой по Невскому проспекту.
– Жалко, что мы уже должны расстаться, – сказал он. – Когда я вас опять увижу?
– Право, не знаю, – кокетливо ответила дама.
– Я всегда мечтал о такой женщине, как вы. Верьте, я откровенный.
Женщина рассмеялась.
– Нравлюсь ли я вам, Нина? – Карл склонился к женщине.
– Ах, оставьте. Все мужчины лгут.
– Я люблю вас, будьте моей женой.
– Скольким женщинам вы это уже сказали? Я не верю вам.
– Вы сделаете меня несчастным, Нина. Я прошу от вас фотокарточку…
Возвратившись, Карл сел в пролётку, которая доставила его на Васильевский остров.
– Как прибыли, где поселились? – хорошо поставленным голосом спросил его высокий, крепкий молодой человек интеллигентной наружности.
– Прекрасно, Роман, лучшего трудно было бы и желать. Когда приступим к делу?
– У вас документы на имя российского подданного финского происхождения? – не отвечая, спросил Роман.
– Разумеется.
– Где… э-э, то, что вы привезли?
– В надёжном месте, – уверил Карл.
– Простите, – холодно произнёс Роман, – но я должен знать.
– В городе.
– В Петрограде? – удивился Роман. Было видно, что это известие его не обрадовало.
– Так, – подтвердил Карл и рассмеялся, – очень, знаете, привык к Варшаве, извините великодушно, коли будут проскальзывать… э-э, полонезы.
– Постарайтесь обойтись енками, – сухо ответил Роман. – Вы всё-таки финн, а не поляк.
– О, вы знаток финской музыки, – поднял брови Карл.
– В какой-то степени, – Роман закурил папиросу. – Нам непременно надо вывезти… вывезти предметы за город.