Мне надо было идти в дальний хутор, и я поспешно простилась с мужчиной. Солнце бросало последние дневные тени, умиротворенно задумчиво стояла роща и дул ветерок с луга.. Что делает с людьми война… – думала я – она унесла и искалечила миллионы жизней, кто же, кто прекратит это зло, чтобы никогда, ни в каком уголке планеты, не вспыхивали пожары, не погибали цветущие юноши, и матери не теряли сыновей? Есть ли сила, которая прекратит это зло навсегда? Если есть, то где она? На небе? Или в человеке? Где же она? И кто ответит на мой вопрос? Или посвящена в ту тайну старушка в бордовой шапочке, с ясными, как у ребенка, глазами?

Говорили, что когда она была маленькой, отец – пьяница бил ее головой об асфальт, от того она и дурочка. Она русая, пышная, и у нее тот возраст, когда все здоровые женщины еще надеются на любовь и замужество. А ведь дурочка Нина тоже надеялась, и недавно я узнала её историю.

Отец ее умер где – то на чужой квартире, не оплаканный никем, и Нина жила вдвоем с матерью. Целыми днями Нина, свободная, как ветер, бродила по вокзалу, по городу, встречала на вокзалах поезда, и улыбалась чужим людям. Кто-то ее жалел, кто – то смеялся над ней, сердобольные люди иногда давали ей деньги или сладости. И вдруг, Нина исчезла с базаров и с вокзала… А случилось вот что: она влюбилась в мужчину, который недалеко от ее дома. торговал всякой всячиной. Нина стала выметать дорожку от своего дома до ларька; и делала это каждое утро. Подметет чисто – чисто, и любуется своей работой и ждет его… Что теперь творилось в душе бедной Нины никто и ни за что не хотел понимать. кроме ее матери, которая стала замечать еще большие странности дочери. Ночью Нина, с головой укутанная простыней. сидела на кровати и шептала бессвязные молитвы, утром хватала веник и бежала на улицу. Когда выпал снег, Нина чистила дорожку, по которой ходил красивый мужчина, и для нее сияло голубизной зимнее небо. Беззаботно, весело было ей. Она часто подходила к ларьку, и смотрела на мужчину в упор. Элегантный, в кожаной куртке, он усмехался, или отворачивался. Но она даже усмешку принимала за улыбку. В печальную судьбу Нины вошло счастье – видеть и слышать его. Но всякая история имеет свой конец.

…Однажды, проснувшись утром, Нина посыпала песком заледенелую дорожку, и стала ждать его… Но когда она увидела, что ларек открывает другой мужчина, сердце ее сжалось в страшном предчувствии…Нина боялась теперь подходить к ларьку, но все ждала Бориса – она случайно узнала его имя… Дни шли за днями, сердце Нины окаменело – в нем не было никакой надежды. Движения ее и без того неуклюжие, теперь стали еще хуже, походка медлительней, а какое горе было у нее в душе, поймет каждый, переживший разлуку с любимым существом…Нина опять стала ходить по городу, свободная, как ветер…

Однажды, когда небо уже было сине-темное, и снег белел пятнами, когда Нина продрогла и собиралась идти домой, она издали увидела Бориса. Он куда-то шел, и Нина побежала за ним. Сердце ее бешено колотилось, когда у почты она нагнала его. Он удивленно оглянулся. В руке его были розы. – Постойте же, постойте – простонала Нина. Я люблю Вас. Иисус Христос летает в небесах, и он видит оттуда, как я люблю Вас. А Вы не улетите от меня? Мужчина усмехнулся. Под часами стояла и смеялась девушка, которой Борис, только что, купил эти дорогие зимние розы. И он шагнул к ней…

Дома Нина захлебывалась в слезах, плечи ее беспомощно судорожно вздрагивали и сердце почти останавливалось. – Борюшка! – Едва заснув, закричала она и мать, испугавшись, подошла к своей единственной дочери. Нина тоже проснулась от крика, и, уткнувшись в ладонь матери, долго, надрывно плакала… И мать плакала с ней тоже… О как она – мать ненавидела сейчас всех мужчин на планете, хотя виноваты были в ее горе двое: ее муж – пьяница, да незнакомый какой-то Борюшка…

Ночь. Я первый раз в Ленинграде. В моем распоряжении 3 часа, – а это до

бболи обидно. Зачарованная. смотрю вверх – в одну точку: золотой купол. тонкий, словно точеный крестик, серпик месяца, блуждающий по светлому небу. Дунул ветерок и погнал легкие тучки в сторону Невы, а месяц, словно играя, спрятался за белой полой облака и поглядывает озорным желтым глазом. Выбегает и. уже серьезно, долго беседует с ночным другом – великолепным крестом святой постройки. О чем? Это известно самой истории. Да и как называется эта церковь, кто создал ее, когда? С трудом отвожу глаза и, вдруг, замечаю элегантного молодого человека. Белый костюм его отчетливо выделяется на фоне светлой ночи.

– Простите.– Окликаю его: Как называется эта церковь – На крови…

И, вдруг, замечаю, что улицы все же сумрачны, что странен ответ, и странно то,.что я бегаю по ночному городу, стараясь увидеть как можно больше. чтобы ничего толком не запомнить и чтоб, потом бредить этим прекрасным городом. Как, как?– переспрашиваю в ужасе. – На крови, матушка моя,– слышу, наконец, снисходительно- прелестный голос – на этом месте убили Александра Второго. И в этом – матушка моя – нескрываемое осуждение моего глубокого невежества.

Г Глядит баба Оля в окно – жутко ей… За хатой, где летом шумела рожь – шумят белые колосья вьюги, ходят ходуном волны снега, и чудится бабе Оле голодное завывание волка… И это который день… Ох, как томится баба Оля; ей хочется выпить… Вот уже несколько дней, как муж в больнице в Знаменском, что за 8 км. – отсюда. Камышины – баба Оля, да муж ее Иван – последние жители деревни. Разъехались соседи, кто куда, от бездорожья, от снегов, от тоски смертной. Многие теперь в Знаменском, где есть школа, больница, почта, – какая-то сносная человеческая жизнь. Здесь, с проломленными крышами, крест на крест, забитыми окнами, стоят ещё позаброшенные домишки; в них – печки русские: за заслонками – серый пепел. Позапрошлую шелуху от яиц, фуфайку, то пух куриный, а то сапожок детский, битую чашку, игрушку поломанную – найдут теперь, в некогда обжитых уголках, и только одна хата Камышиных хранит еще тепло от человеческого присутствия. Комната в ней большая, светлая, но за перегороженными шторками – три глухие стены – и нет окошка. Виднеются оттуда причудливые ножки самодельной койки, белые кружевные и грязные покрывала, да зеленая лампадка, которая придает полутьме спальни таинственность и уют. Пьяница баба Оля очень набожна. Иконы и лампадки у неё – повсюду. Сама она неряшлива, в белом грязном фартуке, с одутловатым багровым лицом и очень добрыми голубыми глазами. За божницами у неё зачем-то лежат кусочки хлеба, покрытые зеленой плесенью. Встанет, бывало, баба Оля на колени, и слезливо молится за 4 своих сыновей: Господи, вразуми их! Божья матерь пытливо смотрит на бабу Олю, – наверняка она понимает её горе…Выросли хлопцы-красавцы – стали военными, разъехались, женились, да мать и забыли. В прошлом году муж Иван хотел было увезти старуху из этого гиблого места,. Да как же – воспротивилась она. Здесь, говорит, родилась, здесь и помру…– А коль помру я первым – взбунтовался муж. Кто же тебя хоронить будет? Сыночки, небось, приедут… – Так они и приедут, жди! Не забыли они ещё твоей пьяной морды. – Свое пью – огрызалась баба Оля. Иван и сам был не дурак выпить, но имел мужское достоинство: вещи из дома не пропивал. как свинья, в грязи никогда не валялся.

Теперь же, когда заболел муж, измучилась баба Оля без него: ни поругаться, ни помириться. То чай, бывало, пьют с мёдом – не всё же брагу, и мирно так беседуют, и сынков вспоминают, и соседей бывших, и молодость и любовь свою. По любви ведь женились. Пусть, порой, как собаки, грызутся, а всё же и мирятся. А теперь баба Оля одна-одинёшенька…Вчера она выпила последнюю бражку и, теперь, ей надо опохмелиться… Но проклятая метель не дает ей сходить в Егорьевское к знакомой бражнице. Денег у бабы,Оли нет, но есть у неё новое пестрое платье,которое ей подарил муж, и подарок этот она готова обменять на « лекарство». Баба Оля, утром, как и все пьяницы, недовольна собой: она чувствует, что несокрушимо гибнет как человек, и каждый раз клянётся, что опохмелится последний раз, и будь ты неладна, змея. в сердцах. говорит она бражке. – Вот тебе вот – показывает баба Оля дулю зловещей жидкости – не отнимешь у меня сыновей! Но после похмелья бабе Оле становится весело. Сегодня, когда опохмелиться нечем, баба Оля, после очередной самокритики, впала в глубокую депрессию. – Господи, – молится она чистосердечно – уйми метель, дай сходить к Ивану в больницу, на почту – может там есть письма от сыновей… Но пуще всего ей хочется выпить. Голова у неё раскалывается, дрожь по всему телу, а до Егорьевского далеко, и спутала метель дороги, как белые нитки в белом тяжелом клубке. В этом доме прошло детство бабы Оли…. Отсюда ушёл на войну её брат и не вернулся. Здесь же похоронила она родителей, взяла в дом примака Ивана, да народила сыновей. А колхозные поля, что вокруг дома, она с мужем обрабатывала, а как косила – залюбуешься…А вот теперь она пьяница…В деревне, как известно,, бывает и веселье: льётся тогда рекой брага, песенное застолье… Так потихоньку – полегоньку, но почувствовала Ольга, что без выпивки жить не может…