Примерно через месяц после нашего знакомства супруги Руис Кинделан пришли ко мне домой поздним утром. У Гильермо ночью поднялась температура, и я решила от прогулки отказаться. Вот они и заглянули, чтобы его проведать. К утру температура у малыша спала, но он все еще выглядел вялым, часто плакал и явно не выспался. А я почти всю ночь не смыкала глаз.
Мигель, обычно любивший пошутить и поболтать, поначалу больше помалкивал и выглядел расстроенным. Оба сели на диван, а я сидела слева от них в кресле, поставив колыбель на пол между нами, чтобы постоянно наблюдать за сыном. В те годы курили даже в присутствии младенцев, и супруги Руис Кинделан тоже так поступали. Не сказать чтобы очень активно, но курили, как, впрочем, и мы с Томасом. Я не прикасалась к сигаретам месяцев девять-десять, а потом вернулась к старой привычке. Руис Кинделан вытащил сигарету из кожаного портсигара, но сразу зажигать не стал, просто крутил ее в руках, а потом даже заложил за ухо, как это принято у механиков, а раньше было принято у лавочников.
– Берта, нам надо кое о чем с тобой поговорить, – заявил он вдруг, прервав пустую болтовню о разных мелочах.
Тут досадливое выражение исчезло с его лица, и он постарался улыбнуться, показывая зубы, квадратные, как клавиши пишущей машинки, то есть постарался вести себя дружелюбно и выбрал легкий тон, почему я и не почувствовала ни малейшей тревоги, несмотря на вступление, не обещавшее ничего хорошего, так как подобное начало обычно сулит неприятности, ссору и дурные известия.
– Давайте поговорим. О чем именно?
– На самом деле есть две темы. Во-первых, мы пришли попрощаться, к большому нашему сожалению. Представь себе, нас переводят. После того как мы столько времени прожили здесь. Это несправедливо. Человек постепенно налаживает свою жизнь в том или ином месте, привыкает к нему, и вдруг ему приходится уезжать и невесть где начинать все заново. Конечно, такое может случиться в любой момент, как ты сама знаешь, такая у нас профессия. Мы этого боялись, но до сих пор, и не один год, как-то все обходилось. Теперь удача от нас отвернулась, и никто не знает, когда мы сможем снова оказаться в Мадриде и вообще сможем ли. По крайне мере мы добились, чтобы нас перевели вместе, куда бы ни пришлось ехать. Мы бы не выдержали разлуки. А такая опасность существовала. Не очевидная, но существовала.
– Мигель заботится обо мне, а я забочусь о Мигеле, – вставила Мэри Кейт, повторив ту же фразу, что и в день нашего знакомства.
– Надо же, мне очень жаль – как из-за вас, так и из-за себя самой. Очень печально. – И я действительно огорчилась, поскольку мы быстро привыкаем к тем, кто нас поддерживает, к людям, которые нас опекают. – И вы до сих пор не знаете, куда вас направляют?
– Есть пара предположений, – ответил Руис Кинделан. – Иногда место нового назначения становится известно в последнюю минуту, и тебе организуют спешный переезд. Может, это будет Италия, где мы уже были, а может Турция. Последнее – совсем не лучший для нас вариант. Они ведь там не католики – да и вообще не христиане. Язык у них черт знает какой, точнее не скажешь, и не похож ни на один другой. Вроде как немного напоминает венгерский, не знаю, и это мало радует, как ты понимаешь. В Венгрии мы по крайней мере были бы среди христиан, хотя там, кажется, осталось много евреев, или, возможно, они потом туда вернулись.
Они никогда прямо не говорили про религию, но по некоторым мелким деталям я успела заметить, что пара придавала ей большое значение. По воскресеньям они ходили к мессе, это точно, об этом упоминалось как о чем-то само собой разумеющемся, наверное, и не только по воскресеньям.
– Короче, в Анкаре пользы от нас будет немного, но там не хватает людей. Ну, начальству виднее, хотя это не значит, что оно никогда не ошибается. В любом случае переезда нам не избежать. И в самом скором времени.
– Правда? Даже в самом скором? – Я приуныла, но, по правде сказать, расстроилась не очень сильно.
– Думаем, где-то через неделю тронемся. Или дней через десять, не позже. И проститься, дорогая Берта, мы должны прямо сейчас, потому что ты и сама вряд ли захочешь нас видеть после того, что я собираюсь сказать еще об одном деле. – Тон его стал более серьезным, хотя Мигель по-прежнему улыбался.
Он достал черную зажигалку Zippo, которой всегда пользовался. Однако не открыл крышечки, а просто вертел в руках. Такие зажигалки были тогда еще в большой моде, потому что ими пользовались американские солдаты во время Вьетнамской войны, которая закончилась только год назад. По слухам, с их помощью поджигали поселки и деревни, поскольку они действовали куда надежней, чем факелы. И тут я немного встревожилась.
– О каком другом деле? И почему я не захочу вас потом видеть?
Но тут Мигель снова упомянул Томаса:
– Скажи, а ты уверена, что в Лондоне твой муж занимается именно тем, чем, по его словам, занимается? И еще: а ты уверена, что он находится именно в Лондоне? Что вот прямо сейчас он находится в Лондоне?
– Ну, я знаю только то, что слышу от него. И знаю, как я вам говорила, не так уж много, он не входит в подробности, а мне они ни к чему, я не слишком обращаю на них внимание. – Тут я на миг задумалась. – Кроме того, никогда нельзя слепо верить в то, что тебе рассказывают, правда ведь? Хотя… обычно звонит мне он сам, но у меня есть два номера его лондонских телефонов – на всякий случай. И почему бы ему не быть сейчас там?
– А по этим номерам отвечает всегда Томас? – включилась в допрос Мэри Кейт. – Это его домашний номер или рабочий – номер кабинета в Форин-офисе?
Мне уже начала казаться странной такая настойчивость, но я все еще не видела в их вопросах ничего подозрительного. Они и вообще были довольно любопытными и много о чем спрашивали.
– Знаете, я всего по одному разу воспользовалась каждым из них, но трубку брал не Томас. Хотя, с другой стороны, вполне логично, что человек проводит больше времени на работе, чем дома, а второй телефон подключен к коммутатору, его дом находится рядом с Глостер-роуд. Там он живет, по крайней мере ночует. Оба раза мне обещали, что сообщат ему о моем звонке, и он действительно вскоре перезванивал. Но я понятия не имею, рабочий телефон – это Форин-офис или какое-то другое место. А почему вы спрашиваете? В чем дело?
– До нас дошли сведения, что он служит вовсе не там, а работает на МИ-6.
Увидев мое изумленное лицо, Мигель Руис Кинделан счел необходимым на всякий случай пуститься в объяснения, хотя мое изумление не означало полного неведения, я знала, что такое МИ-6 и МИ-5, как и все, кто читал романы и видел фильмы про Джеймса Бонда.
– Это секретная служба, внешняя разведка. – А так как я молчала (когда человеку кажется, что над ним подшучивают, а не говорят серьезно, он не всегда находится с ответом), он добавил, чтобы я лучше поняла, о чем речь, словно считал меня дурочкой или совсем юной девчонкой: – Шпионы, одним словом.
На сей раз я недоверчиво рассмеялась. Меня рассмешило его последнее разъяснение, совершенно лишнее. Оно прозвучало даже как-то наивно.
– Он никогда мне ничего об этом не говорил. Понятно ведь: если они там все шпионы, если служба у них секретная, они не станут об этом болтать, – пошутила я.
Мои гости по-прежнему улыбались и держались любезно, хотя в лицах у обоих невольно промелькнуло что-то суровое.
– А если это и так, то что? Мне бы это пришлось не по душе, но, думаю, не так уж трудно бывает перейти туда из Форин-офиса. Возможно, его иногда и просят допросить какого-нибудь иностранца, поработать переводчиком. Он ведь очень хорошо владеет языками, несколькими языками, и говорит на них, как правило, отлично. Вряд ли в МИ-6 упустят случай воспользоваться его помощью.
– Не все так просто, нет, не все так просто. МИ означает Military Intelligence[18], к твоему сведению. Это военная организация, а не гражданская и не дипкорпус. Она относится к вооруженным силам и стоит выше полиции и выше почти любых властных структур. Их агенты имеют звание и подчиняются строгой дисциплине. Короче, они… – Мигель скривился и быстро поправился: – Они офицеры, они служат в оккупационных войсках.
